— Нет. — Стараюсь, чтобы голос звучал уверенно.

Его руки всё ещё на моей талии. Несмотря на то, что в доме прохладно, я уже покрылась испариной от волнения. Слишком близко, некомфортно и ещё как-то необычно.

Ещё доля секунды и его руки подхватывают мои бёдра, отрывая от столешницы и просто усаживая себе на талию.

Это какой-то абсурд чистой воды.

Я повисла на нём, как обезьянка, а этот наглый перец улыбается и бессовестно лапает меня за задницу.

— А так? — Спрашивает, наклоняя голову на бок.

— Давид, отпусти меня, пожалуйста. — Уже не надеюсь на его благоразумие, но по-прежнему пытаюсь достучаться.

— Давай бартер. — Его забавляет эта ситуация. Во всю развлекается подонок. — Поцелуешь меня, и отпущу.

— Я закричу.

— Да, пожалуйста.

Наглая ухмылочка обосновалась на его лице и выводит меня из себя пуще прежнего.

— Отпусти немедленно!

— Целуй.

— Да ты… Знаешь, пошёл ты! — Хватаю его голову и прикладываюсь ртом к жестким, заросшим усами и бородой, губам Давида, буквально вдавливаясь в них.

Несколько секунд даже не осознаю, что происходит. Потом так же резко отпускаю, глядя на него ошалевшими глазами.

Какого хрена я это сделала, даже не берусь судить.

Давид в шоке не меньше меня, правда уже через секунду приходит в себя.

— Бля, малышка, что же ты делаешь…

Меня трясёт и хочется провалиться сквозь землю.

— Отпусти меня. — Жалобно выдавливаю из себя.

Что-то вся прыть куда-то растерялась, пока я тут изображала из себя амазонку.

— Издеваешься? — Давид явно не намерен никуда меня отпускать, перехватывает одной рукой под попу, а второй, хватая за шею сзади и пройдя со мной несколько шагов, придавливает к стене.

— Какая же ты дикая… — Выдыхает мне в ухо, и я чувствую возбуждение, хоть и испытываю к этому неандертальцу совсем не любовные чувства. Видимо это совсем не мешает моему телу так на него реагировать.

Лучше бы я так хотела Сержа.

Теперь уже губы Давида находят мои и вдавливаются в них по-собственнически, не жалея и без капли нежности. Я стараюсь не усугублять ситуацию и не отвечать на его поцелуй, но сделать это практически невозможно. В какой-то момент мне уже кажется, что вечность прошла с той минуты, где я ставила на стол стакан, настолько увлечённо он пользуется моим ртом.

Не могу сказать, что мне не нравится совсем.

То есть, я должна, как минимум, испытывать рвотные позывы от того, что происходит, но чёртово тело не сопротивляется ему, и даже получает некоторое удовольствие.

Однако мозг по-прежнему со мной и понимает, что сейчас не происходит ничего хорошего.

Я осторожно отталкиваю его в тот момент, когда рука Давида заходит слишком далеко под юбку и начинает исследовать запрещённые участки.

— Давид, пожалуйста. — Снова молю, сквозь отрывистый выдох. — Отпусти меня, мне нужно идти.

Он сканирует моё лицо непроницаемым затуманенным взглядом, но вдруг соглашается. Кивает и ставит мои дрожащие ноги на пол. Отходит на полшага.

Я сразу же закрываюсь руками, пытаясь отгородиться и понять, что сейчас произошло со мной.

Впервые за четыре года.

Мужчина напротив меня тоже озадачен чем-то, судя по взгляду и тихому выдоху.

— Ладно. Иди.

Это неожиданно, учитывая всё, что случилось, но я не способна сейчас анализировать.

Просто молча разворачиваюсь и ухожу.

За воротами, вдыхая душный воздух, снова впадаю в какую-то панику.

Нет, только не он, господи.

Просто не может такого быть, что единственный человек, который смог снова вызвать во мне такие ощущения — это чёртов ублюдок Давид.

Просто не может…

— Я просто не верю, что это происходит на самом деле!

Катька, восторженно глядя на меня, разливает вино по бокалам.

Пожимаю плечами, улыбаясь. Я тоже не верю, мы не виделись тысячу лет.

— Нам столько нужно обсудить! Почему ты раньше не позвонила, я бы встретила тебя в аэропорту!

— Да брось. Зачем это… — Прячу за улыбкой чувство вины. — У тебя вон маленький, хорошо, что вообще свиделись.

— Знаешь, что, подруга! — Обиженно округляет глаза. — Если бы ты позвонила, я бы нашла время и возможность. К тому же, Пашке тоже иногда нужно давать встряску. А то он со своими лекциями и зачётами иногда напрочь забывает про сына и жену.

— До сих пор не верится, что вы поженились…

Это на самом деле так. Насколько я знаю Катьку, настолько же была уверена, что никогда они с Привольским не найдут общий язык. Но, видимо, я ошибалась.

Еще одна причина, по которой я не спешила связываться с ней по прибытию в страну: глядя на их счастливую семью, чувствую себя несчастной и ущербной. К тому же, испытываю неловкость, созерцая своего бывшего препода в «домашних условиях». Павел Валерьевич ведёт себя абсолютно одинаково, что на лекциях, что у себя дома, хоть Катька и просит называть его просто по имени.

Ни за что.

Это даже прикольно, когда величественный профессор в обычных домашних трениках с небритой моськой, предстаёт перед тобой с младенцем на руках, а ты обращаешься к нему всё так же по имени-отчеству в качестве стёба.

Идеально, как по мне. Тем более, что я одна из первых просекла его совсем не «преподавательские» чувства к Мироновой. Теперь уже Привольской.

— Паш, у нас девчачьи разговоры. Не мешайте нам с Мирошей, я попозже приду его укладывать.

Забавно, что Катька назвала сына Мироном, видимо, решила оставить в нынешней жизни хоть что-то от прежней.

— Даже не собирался. — Бурчит профессор, посягая на тесное пространство маленькой кухни. — Водички попьём и уйдём. Аферистки, тоже мне…

Кажется, годы студенчества были где-то в прошлой жизни и не со мной, но эти двое возвращают живые воспоминания, будто всё происходило вчера.

— Он реально такой самоуверенный? — Подруге хватило пары бокалов, чтобы щёки порозовели и вопросы стали откровеннее.

— Просто уже не знаю, куда от него деваться.

Несмотря на мои опасения, мы всё так же можем секретничать и вести личные разговоры, даже находясь в квартире моего бывшего препода, и не чувствовать никаких преград в общении.

Это моя Катька.

Она всегда была такой. Открытой, непосредственной и лёгкой.

Жаль, что я на время забыла об этом и думала, что с появлением семьи, её отношение ко мне изменится.

— Значит, ты ему нравишься… — Протягивает Миронова, как всегда в своей манере «философа». — А он тебе нет…

То ли спрашивает, то ли утверждает.

— Нет, конечно! — Возмущаюсь, ставя бокал на стол. — Ты бы его видела! Жуткий тип.

— Ну опиши его, раз у тебя нет фото. Мне же интересно.

Задумываюсь. Как бы поточнее описать Давида…

— Ну, он высокий… Накачанный… Бородатый… Черный весь, даже глаза. И совершенно не понимает слова «нет».

Катька задумчиво вертит бокал с вином в руке. Закидывает в рот виноградину.

— Определённо твой типаж. — Выдаёт после тщательных раздумий.

— Чего?

— Ну ты вспомни Крючковского.

— Миронова… — Предупреждаю её, хоть и знаю, этот бронепоезд невозможно остановить.

— Да что Миронова? Я вот бегала от своей судьбы, да не убежала. — Расплывается в блаженной улыбке, а мне становится грустно.

— Вы так и не общались больше?

Она спрашивает осторожно, но мне кажется, будто бросает порох в почти затухший костёр.

— Нет.

Допиваю бокал до дна. Чувствую, как хмель пробирает, нечасто пребываю в таком состоянии. Напиться со старой подругой — это лучшее, что могло случиться со мной за последнее время. Хоть я и не фанат алкоголя.

— Всё ещё болеешь по нему?

Мы с Катькой мало обсуждали мои отношения с Выскочкой. Но она далеко не дура, и сразу поняла, что между нами не просто дружба, тем более, когда увидела их с Ваней «мордобой».

Когда Димка уехал, я отдалилась от неё, пытаясь показать, что в моей жизни всё под контролем. Но она — единственный человек, кто примчался в аэропорт, чтобы проводить меня в новую жизнь.