Все потом.

Сейчас я наслаждаюсь его близостью и тем, что он не может сдержать свою похоть.

Просто хочет меня. Мне это льстит.

Пусть так.

Я готова.

Просто перебороть это.

Ещё раз.

Для себя.

Для того, чтобы поставить точку.

Закрыть гештальт.

Чтобы больше не болело.

— Сними. — Он поднимает моё платье, чуть задержавшись у груди.

Послушно тяну дорогую ткань вверх.

Дизайнерский наряд. Летит на пол, как какая-то тряпка.

И нам всё равно.

Его дыхание сбивается, когда я остаюсь в одних кружевных трусиках.

Передо мной уже не тот горячий парень, который отрывисто целовал и ласкал моё тело в полупьяном бреду…

Он другой.

Повзрослевший, возмужавший, желающий меня мужчина.

Уверенный в своих действиях.

Только один «нюанс» ему неизвестен.

Губы Димы настойчивы.

Они гуляют по моему зудящему телу, дарят наслаждение, которого не испытывала давно… кажется с того самого — нашего с ним «первого» раза. Которое отличается от того, что было со мной недавно… с Давидом.

Это абсолютно невероятное ощущение, но оно заканчивается довольно быстро.

Как только он расправляется с моим бельём и нетерпеливо входит.

Движения становятся грубыми, частыми и сильными.

Руки перестают быть нежными. Терзают моё тело, жалят и сжимают.

Я теряю связь с возбуждением.

Снова…

— Невероятная… — Шепчет приглушённо мне в ухо Димка.

А я…

Пытаюсь представить, что всё происходит не так, и мы не в гостинице, которая забудет о нас завтра же, принимая новых гостей…

Пытаюсь подстроиться под ритм. Двигаюсь, чтобы снова «не показаться бревном».

На какие-то доли секунды мелькает мысль: «Зачем мне это надо?»…

Но я глушу её.

Как раз в тот момент, когда чувствую пик Димкиного возбуждения и начинаю ритмично подаваться бёдрами ему навстречу. Он пытается замедлиться, но я не позволяю. Сама поддерживаю темп.

Стоны громче. Дыхание чаще.

Это всегда срабатывает.

И сейчас тоже.

Я хорошая актриса.

Дима вытаскивает член из меня и обильно кончает на мой подрагивающий живот.

Чувства во мне раздвоились.

С одной стороны, я ощущаю знакомое удовлетворение, что снова мужчина со мной рядом не смог удержаться от моей провокации.

С другой — разочарование. Оно душит и мешает мыслить трезво.

Все было, как ты хотела.

Дима.

С тобой.

Сейчас.

Когда ты уже не так уязвима, как четыре года назад.

Цинично и эгоистично позволила себе отвернуться и протопать в ванную.

А уже там…

По шум бьющей из крана воды, зарычать в кулак. Бесшумно и сухо.

Ни единой слезинки.

Доказательство того, что ты — черствая.

Больше никто. Никогда.

Табу.

Когда захожу в комнату, Дима сидит снова одетый в брюки и рубашку, будто ничего не было, в широком кресле. Задумчиво потирает подбородок.

Я прохожу к кровати и сдёргиваю с неё мягкое покрывало, заворачиваясь в него.

Сегодня не буду сбегать.

И в мыслях нет.

Пусть, в плане секса «ничего не изменилось» и я по-прежнему «фригидная», но мы можем хотя бы поговорить.

Не знаю, правда, насколько нам теперь это нужно.

Удивительно, даже сейчас, когда мои опасения подтвердились, мне не хочется уйти.

Это последние минуты с ним. И я собираюсь насладиться ими сполна.

Снова подхожу к окну.

Всматриваюсь в ночной пейзаж жужжащего города. Вселенская грусть наваливается на меня.

Почему всё так?

Почему я не могу испытывать те же ощущения, что и другие? Как жить дальше с пониманием, что все надежды были пустыми?

Ничего.

Внутри пусто. Видимо там всё умерло. Ещё тогда, когда Корзун вручил мне обратно туфли и платье, оставленные дома у Выскочки.

— Ты не кончила.

Вздрагиваю от его низкого голоса.

Что-то я задумалась, Дима-то по-прежнему здесь.

Не поворачиваюсь. Такие слова нельзя говорить в лицо.

— Не принимай это на свой счёт. Возможно, я просто не способна испытать некоторые вещи…

Даже на расстоянии двух метров боковым зрением вижу, как его ноздри раздуваются.

Крючковский подскакивает с места и оказывается рядом со мной вплотную. Я чувствую плечом жар его груди.

Почему?

Почему я испытываю такие острые эмоции, просто находясь с ним рядом? От его касаний и поцелуев у меня кровь разгоняется так, что рискует прорвать вены. Но только дело доходит до самого процесса…

Я не знаю, как это объяснить.

— Не принимать? — Дышит он шумно мне в ухо. — Что это значит, Алина? Ты делаешь это нарочно?

— Что? — На секунду поворачиваюсь и тут же снова возвращаю взгляд в окно. — Что я делаю?

— Пытаешься меня унизить? Или это месть такая?

Потуже заворачиваюсь в плед.

Мне некомфортно под его жгучим взглядом. Он зол, непонятно почему.

Мы могли бы разойтись сейчас полюбовно, и я бы справилась со своей внутренней пустотой, мне не привыкать.

Но Дима не отходит. Он тяжело дышит и ждет ответа.

А я впервые не знаю, что ему сказать.

— Я не понимаю суть твоих претензий…

— Не понимаешь? — Резко хватает меня за плечи и разворачивает к себе. — Ты прекрасно знаешь, как на меня действуешь! Что это сейчас было? Плевок в лицо? Трах «на отвали»?!

Его глаза полыхают, руки больно сжимают плечи и трясут меня.

Я почему-то ощущаю вязкое бессилие и не могу сдержать всхлип.

В его глаза смотреть невыносимо.

Почему я так сильно люблю его?

Почему моя любовь такая корявая?

— Зачем ты пришла сюда, Алина?

Он называет меня по имени, просто разрывая этим сердце на кусочки.

— Ты не понимаешь… — Я говорю сквозь слёзы замогильным голосом. — Я просто не способна…

Ноль понимания на его красивом лице. Хмурит брови.

— Я не могу… Ни с кем, понимаешь?.. — Пытаюсь объяснить, но слова застревают в горле. — Но мужчинам же это не мешает…

— Каким мужчинам, Заяц, что ты несёшь? — Снова встряхивает меня.

Несколько мгновений мы смотрим друг на друга.

И тут до него, наконец, доходит.

— Погоди… — Даже ослабляет хватку, вызывая всхлип облегчения. — Ты что… Ни с кем… Вообще ни разу?!..

Мотаю головой, чувствуя, как слёзы по щекам катятся. Зачем этот разговор, какой-то дебильный…

— А сама себя доводила?

Снова мотаю.

Нет.

И это абсолютная правда.

Пыталась. Трогала себя. И не раз.

Но кроме обычных приятных ощущений — ничего.

— Почему?

— Я же говорю, — Горько усмехаюсь. — Просто не способна.

— Это хрень полная.

Он секунды три молча осматривает меня, а потом берёт за руку и тащит к кровати. Останавливает возле неё и пытается стянуть плед. Я впиваюсь в него мёртвой хваткой и мотаю головой.

— Крючковский, давай лучше просто поговорим. Ты мне о своей жизни расскажешь…

Не реагирует. Медленно разжимает пальцы, забирая себе спасительную ткань.

Вдруг становится страшно.

— Дима… Я не шучу. — Повышаю голос. Мы только что потрахались. Что не отстанет никак? — Прекрати, пожалуйста…

— Помолчи.

Неожиданно… Аж, затыкаюсь.

— Ложись на кровать. — После того, как полностью отвоевал у меня плед.

Я стою перед ним голая и чувствую себя неловко, хотя десять минут назад дефилировала тут, «как ни в чём не бывало».

У него такое серьёзное лицо, будто это вопрос жизни и смерти. Но я не двигаюсь. Меня будто парализовало.

— Не будь таким сосредоточенным, Крючковский. Ты меня пугаешь…

Пытаюсь воспользоваться старым методом. Спрятать неуверенность за язвительной интонацией.

Димка нависает надо мной вплотную, ещё чуть-чуть, колени подогнутся, и полечу на кровать с грацией «дохлой куропатки».

— Я тебя до оргазма довести собираюсь. — Без тени улыбки. — Это очень серьёзный вопрос.

Начинаю дрожать. Непроизвольно. И, наверное, в глазах такой испуг, что и сама представить не могу.