И сейчас, сидя с ней на кухне, снова осознаю, какая же я хреновая подруга, на самом деле.

— Да нормально всё. У тебя-то как дела? — Перевожу тему, понимая, что никогда до этого напрямую её жизнью не интересовалась.

— Да как? Сижу с Мироном, как принцесса в замке. Пашка почти всё время на работе, хорошо, если воскресенье выпадает побыть с нами.

— Вы такие классные. — Выдаю свои эмоции, даже не пытаясь их скрыть.

Тут же хмурые брови подруги расправляются.

— Если честно, я не думала, что быть мамкой так прикольно. — Признаётся Миронова. — Ну, в смысле, раньше: дети — фу, отстой какой-то… А сейчас…Он каждый день что-нибудь новенькое выдаёт. Рожать, конечно, это полный трэш, но потом понимаешь, что оно того стоило.

— Я так рада за тебя… — Чувствую «ватность» во всём теле. — А с «ним» как? У вас такая разница в возрасте…

Миронова задумчиво опускает голову на ладони.

— Знаешь, поначалу, я думала, что это просто игра. — Задумчиво протягивает подруга. — Ну, типа, он такой взрослый, с малолеткой решил поразвлекаться.

— Все так думали. — Подтверждаю.

— А потом, я ему как-то говорю: «Павел Валерьевич, хватит ходить «вокруг да около». Если хотите секса, то я согласна. Так-то не девственница уже.»

Катька изображает картину их с Привольским разбираловки.

Мы обе ржём, как ненормальные, рискуя разбудить Мирона.

— А он? — Выдавливаю сквозь истерику.

— А он: «Миронова…» — Передразнивает профессора. — «Быстро сядь в машину. Пока я тебя с курса не отчислил!»

Вряд ли ему бы это удалось. Кроме английского у Катьки проблем с учёбой не было.

— Ну и дальше? — Восторженно предвкушаю.

— А что дальше? — Катька поправляет свои выкрашенные в непривычный «натуральный каштановый» волосы. — Пришлось сесть. Я ж, типа, напугалась.

Мне так хорошо, слушать историю любви подруги, даже забываю о своих проблемах на время.

— А потом он везёт меня в эту квартиру и такой говорит: «Не выйдешь отсюда, пока мы не поговорим!».

— Ну и как? Поговорили?

— Да какой там! Трахались, как кролики, до утра. Потом вещи с общаги собрала и к нему переехала.

— Ну вы даёте! — Я правда под впечатлением.

Никогда бы не подумала, что эти двое могут быть вместе, несмотря на нескрываемый интерес профессора к моей подруге.

— Ты счастлива? — Спрашиваю неожиданно даже для себя.

Наверное, мне хочется, чтобы у неё всё сложилось лучше, чем у меня, просто потому, что она этого достойна.

— Вот иногда… мне хочется его прикокошить, честно. — Отвечает Катька. — Особенно, когда задерживается на своих «сдачах». Как представлю, сколько девиц готовы перед ним ноги раздвинуть ради зачёта, просто с ума схожу.

— Да уж… — Выдыхаю, представляя эту картину. — Тяжело, наверное…

— Но, знаешь… — Снова её пьяное лицо осеняет. — Когда Пашка приходит домой, целует меня, сына… я готова ему всё простить. И задержки, и этих куриц самонадеянных. Я его никому не отдам. Хера там. Пусть слюной подавятся.

Наши блаженные моськи надо снимать на камеру.

— Как думаешь, он способен мне изменить? — Катьку вдруг понесло не в ту степь.

— Да ты что! Уверена, что нет.

— Ты хоть понимаешь, как эти сучки опасны? — Её сморщенные брови не сулят ничего хорошего.

— Ты посмотри на Привольского. — Шепчу ей, как шпион. — Думаешь, он стал бы терпеть меня в своей квартире, если бы ты не была ему так дорога?

Мы снова прыскаем и смеёмся, как полоумные. Пьяные бабы — это адская машина.

— Это точно. — Сквозь смех выдавливает Миронова. — Пашка говорил, что только ради того, чтобы со мной замутить, тебе зачёты ставил.

— Чегоооо? — Праведный гнев во мне растёт, как на дрожжах.

— Так, девушки. — Профессор появляется на кухне, как призрак. — Пора уже баиньки. Зайцева, ты у нас остаёшься?

Обращение по фамилии больно бьёт где-то в области сердца. Но у нас назревает один не решённый вопрос.

— Я тут услышала, профессор, что оказывается, ради достижения расположения Мироновой, вы мне зачёты ставили автоматом!

— Всё ясно. — Трезвый Привольский, как всегда в своём репертуаре заучки. — Катя, Мирона я уложил. Пойдём в кроватку, милая, а то ты уже чушь какую-то начинаешь нести.

Подруга возмущённо пытается сопротивляться.

Умилённо наблюдаю за этой картиной.

— Да ладно, Павел Валерьевич, я не в обиде. — Сглаживаю углы. — Такси сейчас вызову.

— И вообще! — Пьяная Катька — страшная сила. — Ты мне тут не указывай. Сейчас Алинку провожу и приду!

Она тянется губами, как у утки, и чмокает Привольского в губы, заросшие усами и бородой.

Просто невероятная парочка.

— Иди уже, провожальщица! Спать ложись! — Профессор не отстаёт и пытается утихомирить Катьку.

— Ладно, я пойду, а то вы разругаетесь из-за меня ещё…

Миронова не позволяет мне выйти из квартиры, пока не удостоверится, что такси ожидает у подъезда.

Привольский молча наблюдает за нашими долгими пьяными прощаниями с обещаниями в скором времени повторить сегодняшние посиделки.

Я спускаюсь к машине с ощущением, что вернулась в прошлое. И оно настигает воспоминаниями, которые я хочу скрыть.

Или повторить.

Просто я пьяна.

И не соображаю, что творю.

Уже через сорок минут я стою у калитки Давида.

— Проснулась, красавица?

Грохочущий голос настигает вместе с моим вылуплением на свет.

То есть пробуждением.

Или точнее будет сказать: восстанием из преисподней.

Потому что по-другому своё состояние не могу описать.

Во рту пустыня с привкусом грязных мужских носков, в голове — тикающий таймер бомбы и пульсирующая боль.

Господи, что со мной случилось?

Почему мне так хреново?

И кто этот мужик, что так бессовестно смеет врываться в мой сон голосом, сродни звону колокола?

Приоткрыв один глаз, осматриваюсь.

Тааак…

Я точно не дома и даже не у Ромки.

Это катастрофа.

Полностью распахнув веки и ощутив при этом адскую боль в висках, я понимаю, что интерьер мне знаком. Как и индивид, что нарушил мой покой, восседающий на высоком табурете с чашкой кофе.

Это, блядский стыд, тот самый Давид, от которого я должна держаться как можно дальше!

Бессильно роняю голову обратно в обивку дивана, на котором моя тушка распласталась в позе «ласточки». Всю боль и нелепость происходящего выражает мой мучительный приглушённый стон.

— Нет, ну я так не играю! — Задорно басит Давид. — Ты уже проснулась, так что, давай, открывай глазки, протирай личико и, может, мы продолжим то, на чём вчера остановились?

Что?

Нет…

Я не могла сделать то, о чём сейчас подумала.

Почему я ничего не помню?

Вроде я садилась в такси у дома Привольских, а потом…

Бред какой-то.

Кое-как отскребаю себя от дивана. Сажусь. Первым делом осматриваю себя. Голова кружится, неужели я так много выпила вчера?

Одежда на месте, кроме майки, которой рядом нигде не удаётся обнаружить.

Давида все мои действия явно забавляют.

Он внимательно следит за мной и не пытается ни помочь, ни воспрепятствовать.

— Где моя одежда? — Мой хриплый голос больше похож на скрип старой калитки.

— Это та тряпочка, что абсолютно ничего не прикрывает? — Нагло ухмыляется.

— Всё она прикрывает. — Недовольно выплёвываю. — Где моя футболка?

— Вероятно там, куда ты её вчера выбросила, когда пыталась изобразить страстную кошечку.

— Кого? — Переспрашиваю.

— Ну или самку взбесившейся обезьяны… — Потирает пальцами подбородок, явно пытаясь вывести меня из себя. — Даже не знаю, с кем сравнить твоё странное поведение…

— Давид… — Выдыхаю, пыхтя, как паровоз, потирая переносицу. — Я не знаю, что вы имеете ввиду своими словами, но сейчас у меня очень сильно болит голова, и есть непреодолимое желание вышагнуть с окна многоэтажки от стыда за своё поведение, что бы я там вчера ни делала…