— Перчинка в штанах, — улыбнулась Леся. — Мы всё сбрили, отмыли, теперь только немного смазать кремом, и ты… здоров. Так что закупайся презервативами и трахайся в своё удовольствие. Секс это… это прекрасно.

Глаза её хищно блеснули, голос упал на последних словах, прикусила губу.

Он замедленно кивнул.

И Василькова решилась. Она коснулась резинки трусов и не отводя от него гипнотического взгляда, потянула вниз.

Наудачу. Наугад. Ставя на карту всё.

Глаза на миг показались ему змеиными. Роковыми. Но между ног стало заметно тяжелее. Рома невольно склонил голову вниз. Его одинокий боец среди стриженного газона казался гигантом.

Он гордо поднялся, намекая, что «один в поле воин», а всё остальное — враки. Богатырь выглядел красным, раздражённым, потёртым в боях. Но в то же время как бы поправил шлем и намекнул, что «нахуй эту дружбу!».

Причём, буквально.

Что-то щёлкнуло в голове. Припомнив Свету, уже хотел выскочить из душа, но стоило снова поднять голову от спущенных трусов, как взгляд зацепился за вагину. А она такая манящая. С губами в мыльной пене. С таинственным треугольником, который оставили едва-едва. Лишь тёмный контур, чтобы просто обозначить себя.

А прямо на него смотрела небольшая кнопочка, которую вдруг до безумия захотелось нажать, вдавить, а то и попробовать.

И Рома понял. Уже не богатырь, но дубина, что способна всё разнести в округе. Он — дикий орк. Рычащий, грозный, безумный.

«Хватать!»

Сердце бешено застучало. Рома подскочил, тяжело задышал.

Она смотрела на него пристально секунду-две. Он не отводил глаз, как будто кто первым уберёт взгляд — проиграет.

Не проиграли… но малейшая искра превратилась в буйное пламя, которое не в силах затушить и один душ.

Оба устремились навстречу друг другу. Дикая, необузданная животная страсть породила саму Тягу. Разогнанная глубинными страхами, та кивнула и повторила тихо: «нахуй эту дружбу!».

Губы слились в поцелуе на миг, соски коснулись мягкого тела. Затем он просто коснулся рукой её жерла и руки обожгло.

Поражаясь её жару, Рома вдруг понял, что уже входит в неё жадно, страстно, в превеликом желании, которому он не хотел, не мог и не пытался искать объяснений.

Леся обняла его, принимая вторжение и прошептала только одно:

— Даже не думай останавливаться.

И Рома кивнул, весь превратившись в одну философскую мысль:

«Если не им покоряться, то для кого покорять?»

Если спонтанный секс в душе, где подлеченный самец постигал жаждущую самку и мог пройти незаметно для окружения, как и попытка домогательства до спящего человека сорокалетней девственницей, то само окружение внесло коррективы на разврат в доме.

Пожар на кухне игнорировать умная кухня не позволила!

Кастрюля с варёными овощами под суп сначала дошла, когда Зоя ещё сидела на кухне, потом закипела, когда поднялась на разведку на второй этаж, а потом просто выкипела, залив варочную панель, когда дело с развратом встало на рейсы.

Когда раскалённое дно начало припекать овощи, случилось самое неприятное. Чёрная корка обуглилась, дала первый дым. Чуткие датчики зафиксировали его и подали сигнал тревоги.

Умный дом вдруг на весь дом начал транслировать через датчики записанный для таких моментов голос Шаца:

— Ты чё творишь? Ты чё твори-и-и-шь, я тебе говорю-ю-ю?!

Если в душе, где лилась вода и один человек нанизывал другого с его полного согласия, это осталось незамеченным под плеск воды, то в спальне, где Боря только что ощутил свой аналог бодрящего душа и всячески пытался выбраться из плена одеяла, Зоя навострилась.

— Кто там орёт?

Боря и ответил — кто. Получилось коротко, но весьма выразительно.

— И что теперь делать? — не сразу сообразила Похлёбкина, которой впервые так хорошо сиделось, что уходить никуда не хотелось.

Тёпленькое местечко. Прежде таким было лишь одно, но его двадцать лет грела, а тут хватило двадцати минут, учитывая все предварительные манипуляции.

— Зоя, мать твою за ногу, пусти, а то все погорим!

Но Похлёбкина пускать не собиралась. По крайней мере, без выгоды для себя. Иные это называли — «бартер». А она — «бонусная шоколадка за хорошую работу».

— А вы обещаете вести себя надлежащим образом и повторить при случае? — тут же спросила Зоя, воспользовавшись ситуацией.

— Что повторить-то? — взвыл Боря, не имея возможности освободиться от плена одеяла и женщины сверху.

Одеяла у Шаца фирменные, прошиты что надо. Стёганы как доспехи из дублёной кожи.

— Ой, я пока не решила, — продолжала кокетничать дама, ощущая послевкусие после первого полноценного оргазма при попечительстве мужчины. Естественно, это хотелось повторить. А ещё лучше — сделать ежедневной процедуру. И она пошла ва-банк. — Но просто пообещайте мне, что подчинитесь, когда попрошу.

— Почему я должен подчиняться? — всё ещё брыкался Боря. — С какого перепугу?

Зоя потянула носом, и почуяв дым, улыбнулась. Один неоспоримый аргумент у неё все же был.

— Видимо потому, что иначе мы сгорим!

Если Похлёбкиной после сквирта нечего было терять, так как сравнивать было просто не с чем. То Боря ощущал желание жить. Обилие нерешённых задач и отложенных дел довлели над ним. Поэтому он сказал:

— Чёрт с тобой!

— Это означает «да»? — уточнила Зоя, остро жалея, что рядом нет бланка договора на подобную тему.

«Интересно, существуют ли такие в природе?» — ещё подумала человек, которая проросла по пути бухгалтера, где всё решала конкретика цифр и бюрократия крючкотворства.

— Да! — крикнул Боря, не видя другого способа уцелеть в сложной ситуации.

— Дайте слово! — тут же потребовала Похлёбкина, впервые в жизни ощущая власть над человеком не в силу положения в обществе, а в силу обстоятельств, на которые она и только она влияла.

— Даю слово!

— Вот и чудно. И помните, вы давали слово. Вы же не забудете?

Когда Глобальный устал подбирать ответные слова, насколько точно он не забудет всю эту ситуации и начал изображать из себя разъярённого быка, пытаясь извернуться всем телом так, чтобы скинуть наездницу в один момент, Зоя не растерялась и снова присела на лицо, попой замыкала контур одеяла на груди.

— Тише, тише! Успокойтесь, Борис. И я тут же отпущу вас.

Не развернув верхний край, вылезти из большого одеяла два на два метра на кровати соответствующих размеров, было невозможно. Поэтому её и прозвали — «кинг сайз». Спеленает и королей, мол.

Боря зарычал. Снизу от Зои периодически доносилось что-то вроде «Блядский рот!». А потом даже «да ёбанный ты ж пиздец!».

На что она почти не обращала внимания. Главное, его губы и её влажность. И как же ей был по душе этот своеобразный замкнутый «любовный треугольник». Но дым сгущался.

Кашлянув, где-то среди дыма в собственной голове, Похлёбкина решила, что достаточно. Кровь наконец вернулась в голов и истинный смысл происходящего дошёл до Зои.

Улетая от очередного оргазма на лице мужчины, она вдруг поняла два момента. Первое это то, что она теперь доминатрикс. И подчинять мужиков для неё теперь плёвое дело. Девственность вообще не помеха. Захочет — заставит. Не захотят сразу — свяжет, спеленает, а потом заставит служить и угождать ей. Почти как на работе, только платить за это никому не будет. Пусть сами платят.

А второе, что дым в комнате становился нестерпимым. Хотелось кашлять и впредь. Но ещё больше хотелось продышаться свежим воздухом.

«Поэтому, лучше самца выпустить на свободу. Пусть разруливает ситуацию».

— Успокоился? Вот и чудно. Теперь открой-ка окно и как следует проветри тут! — велела она ему, намекая, что в комнате становится слишком жарко от их игр.

И Зоя с явно неохотой перекинула обнажённую ножку. Из всей одежды на ней оставались только тоненькие белоснежные ажурные трусики. Из разряда таких, что скрывают лобок, но обнажить его можно в движение одного пальца, а порвать — двумя.