Здесь, внутри палат, можно увидеть ныне очень интересные вещи. Тут и богатая картинная галерея, и научная библиотека, и замечательные коллекции древностей, от неолита и ранней кривичской культуры до прекрасных изделий мастеров XVIII и XIX веков. Сюда перевезли с озерного берега серый камень-валун, найденный у селения Чудская Рудница. Столетия пролежал камень близ места Ледового побоища, и возможно, в честь погибших в этом бою было высечено на камне грубое изображение креста.

Висит на стене в музее и подлинный меч князя Довмонта. Прямой, тяжелый, почерневший от времени меч! Этим оружием Довмонт бился во многих сражениях, им одержал и последнюю свою победу над сильным отрядом немецких рыцарей в 1299 году. Вскоре после битвы воевода умер, и с той поры в Троицком соборе препоясывали над гробом Довмонта его мечом тех псковских князей и посадников, что выступали навстречу неприятельским ратям.

В Завеличье, то есть за рекою Великой, чуть наискосок от Покровской башни Окольного города, виден сквозь арку башни на том берегу чудесный ансамбль старейшего псковского монастыря — Мирожского.

Есть в биографии этого монастыря одна подробность, которая не может оставить равнодушным любителя древней русской литературы: по мнению знатоков, здесь в XVI, вероятно, веке был переписан неведомым монахом тот рукописный сборник, что заключал в себе среди прочих отечественных и переводных сочинений текст «Слова о полку Игореве». Драгоценный сборник этот впоследствии попал в Ярославль, был продан московскому меценату Мусину-Пушкину и потом сгорел в московском пожаре 1812 года.

Ныне в Псковском музее трудится глубокий знаток «Слова о полку Игореве» Леонид Алексеевич Творогов, принявший в современном Пскове эстафету любви к великому творению нашей словесности, ту эстафету, что нес людям безвестный переписчик-монах, выводивший гусиным пером бессмертные строки полуязыческой русской поэмы.

Из-за монастырской стены и голых вязов поднимается приземистое здание собора. Это храм Спаса, наиболее древний памятник псковской архитектуры из тех, что уцелели до наших дней. Строили его около 1156 года, под наблюдением новгородского епископа Нифонта. Византийский грек родом из Херсонеса, Нифонт был знатоком греческого зодчества, любил византийские архитектурные каноны. Однако псковская каменщицкая артель внесла в эти каноны много собственной выдумки. Псковичи-строители Мирожского храма нашли такие линии и пропорции, которые надолго определили для Пскова своеобразный местный стиль церковной и гражданской архитектуры.

Прежде всего зодчие отказались от громадных сооружений византийского типа, таких, как София в Киеве или в Новгороде. При взгляде на Мирожский храм Спаса и на другие, более поздние церковные здания в Пскове видишь стремление здешних зодчих ограничиться возможно более тесным пространством, сэкономить место. А это требовало новых пропорций, новых соотношений масс и объемов здания, придавало псковским строениям их компактный, приземистый, коренастый вид. Иные из них, и особенно сам Мирожский Спас, очень похожи на крепкие и гордые грибы подосиновики с ровными тугими шляпками, только-только проглянувшие из-под земли.

…К Мирожскому монастырю, прямо по льду реки Великой, вела чуть приметная тропка (летом здесь переправляются на маленьком пароходике-пароме). Увязая в глубоком снегу, я обошел здание собора, пока сторожиха возилась с ключами.

Пожалуй, самую характерную особенность Мирожского Спасо-Преображенского храма легче всего усмотреть с боковых фасадов, северного и южного. Здесь бросается в глаза, что в своем стремлении ограничить объемы строители как бы сдавили храм с востока, что привело к двухчастному, а не трехчастному, как обычно, делению боковых фасадов. Заметно также, что в старину здание имело форму равноконечного креста. Обе боковые абсиды вполовину меньше главной. Противоположные абсидам углы храма, как бы корреспондируя с пониженными боковыми абсидами, некогда были одноэтажными. Потом их надстроили вровень с основной, двухэтажной, частью храма, перекрыли кровлю на четыре ската, а к северо-западному углу прибавили двухпролетную звонницу чисто псковского типа.

Внутри же здание и поныне сохранило свой первоначальный вид, не считая неудачного поновления фресок в начале нашего века. В своем древнем виде фрески Мирожского Спаса принадлежали к высоким образцам монументальных стенных росписей.

В сыром воздухе оттепельного дня, когда мне впервые довелось осматривать мирожские фрески, вся эта стенная живопись покрылась изморозью и слабо проблескивала сквозь дымчатую, напитанную холодным туманом, как бы уплотненную пелену. Но одна из лучших фресок, под названием «Надгробный плач», как раз, будто по заказу, осталась свободной от изморози и запомнилась поэтому навсегда. Это высокая и светлая живопись, где перед зрителем предстает горе матери, рыдающей над распростертым телом любимого сына. Исполнены драматизма и скорби также и коленопреклоненные фигуры учеников у ног Христа.

Отсюда, из Мирожского монастыря, вела некогда в город, по преданию, подземная галерея под рекой Великой. Во время Баториевой осады монахов пытали, чтобы выведать тайну этого хода. Либо монахи оказались стойкими, либо известие о подземной галерее — легендарным, во всяком случае, воинам Батория не пришлось ею воспользоваться.

К другому славному монастырю Пскова, Снетогорскому, ведет ныне не какой-нибудь мрачный подземный ход, а весьма удобная автобусная линия. В ранний утренний час я оказался единственным пассажиром этого автобуса до Снетной горы. Впервые я видел Снетогорский монастырь не в зелени, а в непривычном мне уборе из снега и морозного инея. Мартовская зорька вызолотила соборный крест. Под обновленными куполами, на карнизах и выступах, присыпанных снежком, сидели нахохленные галки, и снизу казалось, что на барабаны церковных главок накинута горностаевая мантия с черными точечками-хвостами.

Река Великая здесь кажется поуже, чем в городе, словно Снетная гора с монастырем на вершине потеснила реку. Кое-где сквозь зимний лед просвечивали полосы холодной голубизны, как синие вены на руке. Течение здесь очень быстрое, морозу трудно держать реку в ледяной узде. Местность вокруг монастыря необыкновенно красива, особенно с воды.

Снетогорский монастырь основан, по-видимому, самим князем Довмонтом еще в XIII веке как форпост обороны. Монастырский собор Рождества богородицы построен был позднее, в 1310–1313 годах. Сразу же после постройки собора псковские живописцы изнутри расписали стены и столбы фресками.

Эти фрески имеют исключительный интерес — их никогда не «записывали» и не поновляли. Открыли их из-под слоев позднейшей штукатурки в 1949 году. Хорошо сохранились композиции «Воскрешение Лазаря», «Избиение младенцев», «Вход в Иерусалим», изображения пророков и святых. Теперь, уже в 1967 году, молодой искусствовед-реставратор Наташа Датиева раскрыла доселе неизвестную фреску с изображением библейского рая.

В дореволюционных книгах о русском искусстве творения художников-псковичей почти не упоминались. Только реставрационные работы советских ученых открыли псковскую школу живописи, существовавшую наряду с широко известной новгородской.

Продолжая традиции «Нередицы», псковичи внесли в свою стенную живопись новые черты. Работали они в смелой, резкой манере, подчас отказываясь от церковных предписаний, обращаясь к живой натуре. Преодолевая условность иконописи, эти средневековые живописцы поражают своим свободомыслием, реализмом и «плотскостью» деталей.

Например, в сложной снетогорской композиции «Страшный суд» имеются медведи, барс, олень и лось, написанные в XIV веке с такой верной передачей натуры, будто иллюстрируют книгу анималиста или охотничий альбом, а не религиозную картину, в центре которой находится проклятый церковью убийца братьев Святополк Окаянный.