— Как мой отец говорит, если мужчина утверждает, что место женщины на кухне, он просто не знает, что с ней можно делать в спальне, — с усмешкой заметил Матвей.

— Вот! Я тоже так подумал. Понимаешь, теперь я начинаю понимать, почему она такая пришмаленная на работе. Он её дома доводит, а она потом отыгрывается на нас. Кстати, мужики говорили, что Алиса твоя куда-то в Африку подалась. Ничего не слышал? Кажется, мы больше никогда нашу Алису Дмитриевну не увидим. Ты как думаешь?

Матвей качнул головой и прикрыл глаза. Он никому не говорил о том, что произошло между ним и Почаевой, но иногда испытывал жуткий стыд перед Лидочкой. И вроде бы и измены как таковой не было, ведь они тогда ещё не были вместе, но мысли эти преследовали его всё чаще и чаще. Тем более после того, как Лида ухаживала за ним после операции.

— Ты чего задумался, Мэт?

— Богдан, я не знаю, как это сказать, но я и Алиса… короче…

— Не надо, я догадался, когда девчонок с дежурства забирал. Ты только Лидочке ничего не говори. А Алиса… классная она. Ты тогда из бара выскочил и не слышал, как Глеб тебе в спину бросил, что, может, тебе удастся спасти её. А Лида… она всё для тебя сделает. Они, девчонки наши, верные. И любящие. Так что ты давай отходи, возможно, отец разрешит тебя в институт возить недельки через полторы. Сессию-то сдавать надо, студент!

Матвей бросил в Богдана кусок ваты, и друзья рассмеялись. В эту минуту в палату вошла мама Катя и остановилась в дверях. Какое счастье видеть своего ребёнка живым и весёлым! Она обняла Богдана, присела на кровать к сыну и нежно провела ладошкой по растрёпанным волосам. Затем наклонилась и прижалась к нему, прислушиваясь к мерным ударам его сердца. Живой…

***

Анна повернула голову к открывшейся двери и сжала губы — явился! Муравин вошёл в ординаторскую, на миг остановился, но потом уверенно направился к одному из столов.

— Присаживайтесь на диван, Станислав Павлович. Рабочие столы предназначены для врачей. — Она почти с удовольствием наблюдала за лицом посетителя. Прошло уже много лет, но обида и за себя, и за маму не угасла. Да и отцу этот мерзавец долго голову морочил. — Как поживаете? Не тяжко-то на чиновничьих хлебах?

Муравин молча сел и усмехнулся:

— Решила отыграться? А приятно гадости говорит, да?

Анна сцепила пальцы в замок и чуть склонила голову набок.

— Вы даже не представляете, какое удовольствие я сейчас получаю, — неожиданно для Муравина ответила она. — А до гадостей я ещё не дошла, что вы! Просто вы, господин Муравин, должны понять и запомнить, что у подлости амнистий не бывает. А вы действительно отдали свою дочь замуж за это чудовище, за этого мерзавца? Или она всё-таки по любви замуж вышла?

Муравин пошевелил пальцами и поинтересовался:

— А почему ты Стаса мерзавцем называешь? Что ты о нём знаешь?

— Вы правы, Муравин, я его не знаю, и слава богу! А то, что он мерзавец, доказать большого труда не стоит. Это же надо, увольнять он тут сестёр и врачей собрался. Кишка тонка, пусть сначала выкарабкается.

Муравин прищурил глаза и тихо прошипел:

— А ты изменилась, слишком много болтать стала. Раньше за папочкой пряталась, именем своей мамаши прикрывалась.

— Рот закрой! — вдруг рявкнула Шанина, не меняя положения за столом. — А то так прикрою, что вылетишь и из отделения, и из своего кабинета, понял? Жизнь всё расставила по своим местам, а некоторых в эти места ещё и засунула, не так ли? Теперь вы никто, а мой муж лечит вашего родственника. Кстати, гордитесь — вашим зятем занимается целый доктор наук. Что вы там говорили о социальном положении и о своей кандидатской диссертации, не напомните? Молчите. Правильно. Столько лет прошло, я думала, что забылось всё, но нет. Ваше уродство я помню до сих пор.

— Я никогда не был уродом, — с явной неприязнью глядя на Анну, ответил Муравин.

— Уродство человека определяется не только его физическими данными, но и его поступками. А ваши поступки не свидетельствуют о порядочности. Хотя зачем я это вам говорю? Вы всё равно не поймёте, потому что всю жизнь живёте, как пиявка с претензиями.

— А ты, я смотрю, прям светишься от счастья, — усмехнулся Муравин. — Бабе за пятьдесят, а она всё по этажам как коза бегает, ночами в грязных палатах спит, прикрываясь громкими словами о пользе.

— А почему нет? Чем бoльше мы oтдаём другим рaдocти, нежнoсти и любви, тем больше у нас счастья. Это как колодец с солнцем, где никогда не будет дна! Только понятие «‎дна» у каждого разное. У многих жизнь бездонная, а некоторые этого дна уже давно достигли.

— Не забывайся, пока ещё в моих силах отыграться на вашей семейке.

Анна вдруг громко рассмеялась, забросив голову назад, потом вытерла слёзы и с кривоватой усмешкой осмотрела сидящего напротив мужчину:

— Ставя палки в колёса, не забывайте, что не все ездят на велосипедах — некоторые исключительно на танках.

Она всё так же улыбалась и молча в упор смотрела на Муравина, который внезапно занервничал, несколько раз поправил халат на плечах, посмотрел в окно. В этот момент отворилась дверь, и он с облегчением вскочил на ноги, увидев Шанина. Тот прошёл к столу, за которым расположилась жена, и внимательно посмотрел ей в лицо. Увидев спокойную улыбку, Игорь повернулся к посетителю и коротко уведомил его:

— Вашего зятя перевели в реанимацию, после инъекций он уснул, надеемся, что ему скоро станет легче. Вам же, я думаю, делать сейчас здесь больше нечего, возвращайтесь домой, за пациентом проследят. Кстати, там в холле ваша дочь, Станислав Павлович.

Муравин выскочил вон, Шанин повернулся к Анне и вопросительно поднял брови.

— И не надо так на меня смотреть, я ничего такого не сделала, между прочим.

— А ничего такого — это какого? — поинтересовался Игорь и присел на угол стола. — Что ты тут ему наговорила, пока меня не было?

— Ой, да ладно! С чего ты взял?

Игорь усмехнулся и удовлетворённо заметил:

— Мы так давно женаты, Анют, что можем не только говорить друг за друга, но и совершать одинаковые поступки. Ну? Колись давай.

— Знаешь, а я получила некое удовлетворение от сложившейся ситуации. Но ты прав, мне нужен такой маленький ангел на правом плече, который в нужный момент будет больно дергать меня за ухо и говорить: «Самое время заткнуться». Но тогда со мной будет невероятно скучно.

— Ань, о тебе и так говорят самые невероятные вещи, а тут ещё и представитель целого горздрава, который выскочил за дверь, будто ты его кипятком обдала.

Анна встала и обняла мужа, провела ладонью по седым волосам и тихо прошептала:

— Если я буду реагировать на всё, что обо мне говорят, то так и буду метаться между пьедесталом и виселицей. Для меня имеет значение только то, что обо мне думаешь ты, наши дети и наши друзья. А всем остальным можно заткнуть рот, сказав, что я легла в ванну гoлая в туфлях и плачу…

— Господи, а пoчему в туфлях-то? — Игорь поцеловал женские пальцы и удивлённо посмотрел на жену.

— Так драматичнее, согласись. А теперь поехали домой? Я устала, недаром этот наглец напомнил мне о моём возрасте. А хорошие врачи в моём возрасте на дороге не валяются. — Анна потянула Игоря за руку к двери и подмигнула: — Они валяются дома после дежурства. О, а вот и сын! Домой, мои любимые мужички! И Лидочку, Лидочку не забудьте, а я пока переоденусь, а то так и попрусь домой в халате и тапочках. Эх, скорее бы тепло наступило, на рыбалку к Лису махнуть, на шашлыки…

— Аня, и как долго ждать тебя? Опять на обход побежишь?

— Долго — не долго, а ждать придётся, потому что, Шанин, я долгожданная твоя, — улыбнулась Анна и быстро пошла по коридору.

Женский истерический крик Богдан услышал ещё на улице. Орала Подгорная, при этом орала с душой, так что слов разобрать нельзя было. Понятно, муж в тяжёлом состоянии, пусть он и козёл первостатейный, но какой-никакой, а близкий человек.

— Что случилось на этот раз? — Богдан сложил джинсы и положил их на полку в шкафчик. — По работе али как?