Я сказал ей, что если у меня будет она один раз, не смогу остановиться, и я говорил серьезно.

Это все, о чем я могу думать, когда она рядом. Как она себя чувствовала, как звучала, что моя кровь течет в ее крови, и как хорошо она приняла все, что я дал.

Я хочу ее, я не стану отрицать это. Она — единственный человек, к которому я испытываю хоть какую-то физическую тягу, но это все, что есть — физическая, биологическая реакция. Это все, что может быть.

Глаза устремлены на мою спину, все с разными вопросами, но ни на один из них я не получу ответа. Я едва могу признать в себе, что причина, по которой ушел, почему я исчез и почему я вернулся, была она.

Все из-за Лиры. Чтобы защитить мою чертову девочку со вкусом вишни.

Если подражатель охотился за Мэй, она следующая в его списке. Если Одетт Маршалл догадалась, это не займет у нее много времени. Я не могу рисковать ею. Чем ближе я к ней подхожу, тем большей опасности она подвергается.

— От тебя? — спросила она, скрестив руки перед грудью. — Что ты собираешься сделать, убить меня во сне?

— Не флиртуй со мной так, — я ухмыляюсь, наблюдая, как розовеют ее щеки.

Ее гнев не отменяет ее влечения ко мне. Это заложено в ней, и ничто, что бы я ни сделал, не изменит этого. Я знаю, потому что со мной происходит то же самое. Наша связь — это большое неудобство.

— У тебя нет другого выбора, — она жует внутреннюю сторону щеки, но стоит прямее, чем обычно. — Или моя хижина, или тюрьма. Будь благодарен, что я вообще предлагаю это.

Улыбка тянется к моему рту.

— Впечатляющий у вас хребет, мисс Эббот. Дайте мне знать, кому послать благодарственную открытку.

Может быть, она действительно чему-то научилась на наших уроках.

Мне нравится, как она стоит передо мной, даже если эта уверенность фальшивая и подпитывается болью, которую я причинил. Лире становится более комфортно с существом, которое скрывается под ее кожей, больше не прячась от него.

Но все это не меняет моего мнения.

Я не могу позволить, чтобы с ней что-то случилось. Особенно не могу позволить, чтобы она досталась неоригинальному серийному убийце. Лира не заслуживает моей ненависти, но она заслуживает того, чтобы жить больше. Я не буду подвергать ее риску.

— Я тоже не хочу делить с тобой свое пространство, Тэтчер. Но это все, что у тебя есть.

— Нет.

Она слегка вздыхает, закатывая глаза.

— Тогда в тюрьму. Мне все равно.

— Я..

— Между вами что-то произошло? — Брайар прерывает меня, обвиняя Лиру в ложной версии, которую она рисует.

Смотрит на меня и изливает слова, которые, как она думает, повлияют на меня. Притворяется, что маленькое сердечко в ее бледной груди бьется не для меня. Как будто мой призрак не существует только для меня. Как будто она не истекает кровью ради меня.

Однако остальным людям в этой комнате не обязательно это знать.

— Да, например, трахаетесь? — добавляет Рук.

Моя челюсть сжимается.

Я не хочу переезжать к ней, но мне определенно не нужно, чтобы кто-то задавал вопросы о нас с Лирой. Поддаться на это — все равно что подписать свидетельство о ее смерти, но, возможно, если смогу остаться с ней на несколько дней, я быстро найду другой вариант.

Всего несколько дней.

— Забавно, — размышляю я, — но нет. Тюрьма и длительное время, проведенное с Лирой, сейчас кажутся очень похожими. Я надеялся на третий вариант.

На ее лице мелькает обида, и мне хочется схватить ее, встряхнуть за плечи и сказать, что так будет лучше. Что я хотел бы, чтобы она поняла, насколько опасно находиться рядом со мной; что все это для нее. Дать ей понять, что по какой-то причине мой мозг не может справиться с мыслью о ее юном трупе.

Но я молчу и позволяю ей поверить во все самое плохое, что есть во мне.

— Ты уверена, что не против? — спрашивает Брайар свою подругу, волнуясь.

Если бы Брайар знала, какой страшной может стать Лира Эббот, она бы никогда не беспокоилась за ее безопасность. Она бы сама боялась этой маленькой убийцы. Ее лучшая подруга стояла бы перед ней и думала: как эта милая девочка превратилась в такое ужасное существо?

Стена захлопывается перед ее глазами, защищая все эмоции, и она с натянутой улыбкой переводит взгляд на людей позади меня.

— Ага, — хмыкает она. — Я просто вынуждена отменить свои планы с Годфри на эти выходные. Он собирался приехать, чтобы помочь с выставкой пауков, над которой я работаю.

Моя челюсть напрягается и руки сжимаются в карманах. Я осмеливаюсь взглядом позволить ей пригласить его к себе домой. Она проведет вечер, рыдая в луже его изуродованных частей тела. Ему тоже не позволено иметь ее.

Никому нельзя.

Потому что, хотя я и не могу получить ее, она все еще мой призрак.

Она все еще преследует меня.

И каждый убийственный дюйм принадлежит мне.

БЕЛОСНЕЖКА

ЛИРА

Открывая дверь для Тэтчера, я словно впускаю его еще дальше в свою душу, как будто он и так не был в нее внедрен. Когда он входит в мой дом, в мой собственный забытый мир, у меня в груди все сжимается.

Все внутри было создано моими двумя руками. От коллажа Nevermore, наклеенного на стены гостиной, до темно-фиолетовой кухни. Готический, уютный, тусклый шедевр. Таксидермические экспонаты, разбросанные по всем помещениям, запах лаванды — это я, и он видит все это.

— Здесь четыре комнаты, — хмыкаю я, слыша его шаги по ступенькам. — Две ванные комнаты.

Это не вызывает никакого отклика. Не то чтобы я думала, что так и будет, учитывая, что когда вошел внутрь, он едва кивнул в знак признания, когда я поприветствовала его.

Я не глупа и не наивна, вопреки тому, что он, вероятно, считает в своем толстом черепе.

Человек, который его не знает, может списать его горькое поведение по отношению ко мне на то, что его бабушка только что умерла, что отчасти правда. Другой может подумать, что он просто такой, какой есть, что ему никогда не было до меня дела, и он просто играл с моими жалкими чувствами.

Но ни то, ни другое не верно.

Клин расстояния, который Тэтчер вбил между нами — его уход, все его нелепое поведение — был результатом страха. Конечно, он никогда не признается в этом ни себе, ни вслух, но я вижу это.

Он боится.

Этот убийца-подражатель охотился за его бабушкой, последней живой родственницей, которая заботилась о нем. Не нужно быть ученым-ракетчиком, чтобы понять, что он боится, что то же самое произойдет с парнями. Со мной.

Пространство, жестокость, расстояние. Это был единственный вариант, который, как он думал, у него был. Оттолкнуть нас, и мы останемся в безопасности. Хотя это не было очевидно, когда мы хоронили тело Первого игрока, которого, как я узнала, звали Колин, все стало ясно, когда мы вчера были у Рука.

Он хотел, чтобы я была в безопасности, все мы, и для него это означало отстраниться.

— Это моя спальня, — я махнула рукой в сторону первой двери напротив балкона, выходящего в гостиную. — Ты можешь взять ту, что рядом с моей.

— Почему не эту? Или ту, что внизу?

Я не сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза на его попытку отстраниться от меня как можно дальше.

— Та, что внизу, — мое рабочее место, если ты не против спать с моей домашней змеей и всеми мертвыми жуками.

Он качает головой, сжимая челюсти.

— Разве люди не должны иметь домашних животных, которые пушистые и не могут тебя съесть?

— И что в этом веселого? — я вскидываю бровь, открывая дверь в чистую свободную комнату. — К тому же, Альви тихий и занимается своими делами.

— А что в той комнате? — он показывает рукой на дверь в конце коридора наверху. — Убежище для остальных твоих ползучих питомцев?

Я жую внутреннюю сторону щеки, глядя на комнату, скрытую в тусклом свете. На моем лице расцветает жар, и я прочищаю горло, глядя на него.