Виктор Иванович аж побледнел.

— Ты и меня решил под монастырь подвести?

— Наоборот — пожал плечами я — Пора вам уже в замы к Андропову. Подрасти так сказать.

Генерал только и смог, что хватать воздух ртом. Сейчас его кондратий хватит. И я останусь без тестя.

Пришлось срочно давать расклад по американскому предложению.

— Не будет никакого персонального дела. Как только от американцев поступит официальный запрос — его будут обсуждать на Политбюро. Это же вопросы международной политики! Это во-первых — я прям как Алидин минуту назад загнул один палец — Во-вторых, вам сейчас не меня сношать надо, а мчаться в ПГУ и рассказывать Сахаровскому о том, что у него может появится нелегальная резидентура в Нью-Йорке. Он за такое вам правую руку отдаст — я загнул второй палец.

— Обе — буркнул Алидин, внимательно рассматривая меня. И даже в удивлении качая головой — Не дадут американцы привезти нам на эту твою базу столько разведчиков.

— Не дадут — останутся без специального отряда Совбеза

— Свой попробуют создадать

— У советского представителя есть право вето — я загнул третий палец — Потом с нуля создавать — это время и деньги. А тут на всем готовом.

— Ты точно уверен, что предложение поступит?

— Сто процентов.

Похоже история в этой реальности уже пошла другим путем. Кажется, в 90-х годах в Косово работал международный спецназ под вывеской ООН. Как же он назывался? Что-то под номером шесть. Особых успехов у них не было — так шестерили под американцами, но прецедент создали.

Конечно, никакой стопроцентной уверенности я не чувствовал. Но сейчас мне было важно замотивировать как следует Алидина, чтобы он метнулся по Комитету.

— Тут сначала надо к Цвигуну идти — задумчиво произнес генерал — Он курирует ПГУ. А уже после него к Сахаровскому. Да… резидентуры в Нью-Йорке у нас нет с 48-го года. Есть небольшая при ООН — но толку от нее ноль. Если правильно подать это в Политбюро…

Алидин побарабанил пальцами по столу.

— Что же делать с твоим персональным делом? Бумаги уже пришли в управление.

— Заволокитить — я посмотрел на часы. Дело шло к ужину — У вас же есть кто-то в поликлинике Комитета?

Дождался кивка и продолжил — Пусть мне дадут больничный. Заболел в командировке, забюллетенил.

— Да, это выход. А там пока суть да дело… Коля, ты понимаешь, что если от американцев не поступит предложение, то нам пизда?

Нам? Уже хорошо. Алидин себя от меня не отделяет.

— Поступит — уверенно произнес я

— Эх, Громыко нас поедом будет есть. Такие вопросы в обход МИДа решаем. Да и Суслов…

Генерал сильно задумался.

— Надо идти к Андропову. С ним решать.

— Идите — пожав плечами, я достал из кармана браслет от Картье — Презент из Штатов

— Подкупаешь? — Алидин усмехнулся, но примерил

— Гувер точно такой же носит — я еще раз посмотрел на часы — Ладно, мне, наверное, пора. Очень жену хочу увидеть.

— Увидишь — умхыльнулся генерал, покапался в столе, достал вытащил из ящика письмо в почтовом конверте — Вот, держи.

— Что это?

— Тоже подарок. Письмо от твоей жены.

— От Яны?

— От Инны. Твоя бывшая пишет из Владика. Из Солнечногорска передали.

Я мигом покрылся липким потом.

Браслет Гувера.

Думал, от тестя поеду домой, по дороге прочитаю письмо — хер там. В меня как клещ вцепился заместитель генерала — полковник Степанов. Он же парторг управления. Круглолицый, в модных очках, ямочки на щеках. Мягко стелет, да жестко спать. Про фотографию в газетах, награду, встречу с Гувером и Никсоном (правда без деталей) — уже знал, обо всем имел мнение. Цокал языком, качал головой. Заставил написать рапорты. Отдельно по каждому случаю. Копию Циневу во Второе главное управление. Ну оно обычно так и бывает. Больше бумаги — чище задница. Рапорты я писал у себя в кабинете на машинке, заодно прочитал письмо “жены”. Оно было полно упреков и многозначительных философствований.

“…Я мало чему удивляюсь в этой жизни, но вот как два человека, которые вчера были друг для друга миром и всей жизнью, сегодня проходят мимо друг друга словно никогда не были знакомы — даже не глядя в глаза — меня удивляет”.

Нормально у нее “вчера”! Полтора года, как Орлов расстался с Инной. Это минимум. А она все еще пережевывает в себе. Рассказывает, как мы “проходим мимо”.

Или вот. “Словно щелкнули невидимые пальцы, и все то время, что вместе отмоталось назад словно не было ничего. Десяти лет….И можно было бы кричать: «Я потратила лучшие годы!!!» Но я не потратила. Я провела. Лучшие годы из возможных я провела лучшим образом из мною мыслимых.” Нормально? То все ужас-ужас, то лучшие годы провела. Типичные эмоциональные качели неуравновешенной женщины.

Попытался вспомнить, что мне Ваня рассказывал про семью Орлова. Жена кажется, учительница русского (вот откуда слог!), бывший тесть какой-то военный в отставке. Про тещу ничего не вспомнил.

“…Самым теплым трогательным воспоминанием о тебе для меня было то как то ты меня спас однажды ночью. Было холодно, я заснула в теплых колготках с дыркой на большом пальце. За ночь палец вылез из этого отверстия и я проснулась от боли. Так как палец оказался пережат тканью, наверное посинел. Темно, дико больно, я спросонья ничего не соображаю и прошу тебя "муж, спаси меня, спаси! Мой пальчик! Колготки! Больно!" и тыкаю ногой повыше чтоб ты мог понять что я хочу. Ты просто взял и разорвал их. Спаситель!..”

Я почувствовал даже некоторое неудобство. Нет, не стыд, что забрал жизнь Орлова. Он мертв, ему все-равно. А за то, что подглядываю за прошлым Орлова. С этими дурацкими колготками, с этой эмоциональной Инной.

В конверте была вложена фотография дочки Коли. Миловидная, лет семи девочка с большими белыми бантами на голове.

Мнда… И что же делать? Инна явно не отстанет, пришлет еще письма, потом приедет в Москву. Надо ее как-то стопануть.

Я вытащил из сейфа бланк Комитета. Напечатал на машинке стандартное письмо, мол ваш адресат — даже без фамилии — находится в длительной секретной командировке, цель разглашению не подлежит, тра-та-та, три рубля, подпись секретаря управления. Печатей благодаря Иво у меня было завались — поэтому тут тоже все прошло гладко. Облизал конверт, запечатал. Одна проблема решена.

Поднял трубку, набрал жене. Послушал длинные гудки. Наконец, на том конце ответили. Услышав родной голос, я произнес:

— Первый-первый я второй, как слышите, приём?!

— Орлов!!

— Подполковник Орлов!

— Коля, какая ты сволочь! Я места себе не нахожу. Мечусь тут одна по квартире. Если бы папа не сообщил… — кто-то почти заплакал в трубку

— Янчик, ну ты же знаешь. Наша служба и опасна и трудна. И на первый взгляд, как будто не видна.

Последнюю фразу я пропел.

— Нее-ет, не знаю! Что за песня?

Я чертыхнулся про себя. Похоже “Следствие ведут знатоки” еще на сняли. А значит, и песню не записали.

— Да вот, слышал от коллег стихи.

Мне на память пришел только первый куплет. Его я и пересказал по телефону, офигивая. Про незримый бой и так назначено судьбой. Вроде успокоил. Переключи жену на другую волну — истерика отменяется.

— Красивые стихи — Яна опомнилась — Ты почему мне не звонил?!?

— А как? В Нью-Йорке нет советского консульства — радиосвязь только из Вашингтона.

Я вспомнил, что Алидин говорил про какое-то советское представительство при ООН. Надо изучить тему.

— В теории я бы мог тебе послать телеграмму, но пришлось бы оформлять пропуск на Главпочтамп.

— Папа бы оформил! Ладно, давай дуй домой, я уже ужин начала делать. Торжественный!

— Лечу на крыльях любви.

В кабинет зашел улыбающийся Иво в камуфляже, со шлемом подмышкой. Явно красуется перед сотрудниками Большого дома. Он бы еще помповое ружье взял.

Так… Взлет к жене пока откладывается.

— Товарищ подполковник! — Тоом шутливо вытянулся по стойке смирно. Я встал, мы обнялись.