В это время, затмив на мгновение свет в дверном проёме, ввалился в избу староста Богомил и с порога пророкотал:

– Спасибо тебе, Стера! Век благодарны будем!

– Уймись, окаянный, – шикнула на него жена, – Пущай малец покушает вначале!

Староста аккуратно присел на стульчик и затих. Стера смущённо дожевал пирожок, запил квасом и откинулся на спинку скамьи:

– Спаси Бог, хозяева! Накормили от пуза! Так сколько я спал?

– Третий день сегодня, – почтительно сказал староста. – Мы священника звали, но тот сказал вас не трогать, мол, проснётесь в нужный час.

Видящий благодарно кивнул и спросил:

– Я переночую ещё ночь, хорошо? А завтра уже в путь.

– Да хоть сколько живи! – загрохотал староста. – У нас на первые выходные сразу пять свадеб назначено! Народ ожил!

– Слушайте, – спросил вдруг Стера, – Я тут со стражами познакомился. И один из них – Миха, недавно женат…

– Так он не в Глуздах живёт с женой, а в Узваре! – сокрушённо сказал староста, – У нас за это время стока народу уехало.

Стера покивал задумчиво, а после посмотрел куда-то за плечо огромного мужика, сдвинул брови и заговорил чужим, ледяным голосом:

– А ты тут что забыл?

Староста пригнулся вдруг, ощутил такую силу великую в голосе видящего, что в летний день мороз по коже пробежал. Глянул испуганно на Стеру, а тот продолжил, глядя куда-то мимо Богомила:

– Ты совсем жить расхотел?

– Я? – захлопал испуганно глазами староста, и видящий глянул на мужика, помотал головой:

– Нет-нет, дядька Богомил! Тут дух к вам прибился… не очень хороший. Но и не опасный шибко. Незлой, в общем. Сейчас разберусь!

Староста втянул голову в плечи, опасаясь повернуть головы. А Стера вскочил легко на ноги, скрутил фигуру, в народе «шиш» называемую, и сунул в угол избы, а после с фигурой этой вышел наружу, во двор. Растерянные староста с женой остались в избе, переглядываясь. Вернулся белобрысый послушник братства видящих минут через пять, улыбнулся чуть виновато и сказал:

– Простите, что напугал. Просто тут к вам Шиш прибился. Он для людей не шибко опасный, но вихри крутит. Может пшеницу повалять, двери или окно захлопнуть внезапно. Вот и пришлось его отвадить.

– Шиш – это дух? – осторожно спросил староста.

– Ну да, – кивнул видящий, – Он не злой, просто шкодливый. Чаще ж духи зла не несут. Либо вовсе людям помогают, либо пошкодить любят. А так, чтобы людям вредили… Мало таких. А чтобы уж Зло несли… таких и вовсе единицы. Не повезло Глуздам, что один из них тут появился.

– Вот уж точно, что не повезло, – Маланья вновь подпёрла голову рукой: – Моя племянница померла при родах и дитятко её.

– А откуда он взялся, Гелл энтот? – спросил староста.

– Гелло, – поправил старосту Стера и развёл жилистые руки в стороны: – Кто знает? Причин много может быть. Некоторые духи от проклятия появляются. Некоторые – от скорби великой. Человеческие чувства – они дорогу в иной мир открывают. Совсем ненадолго, но и этого духам хватает, чтобы в наш мир просочиться.

– А что им в мире-то нашем делать? – пробурчал Богомил. – Сидели бы в своём.

– Нам говорили, – принялся объяснять Стера, и с виноватым видом взял ещё один пирожок, – Что их мир бесприютен и гол. На чувства, эмоции. Мёртвый мир, который духи уничтожили сами, превратив в бесплодную пустыню. Но какой-то злой магией они не погибли сами, а остались в виде бесплотных существ. И маются там. Потому так стремятся к нам, чтобы вновь насладиться всем тем, что сами потеряли.

Маланья вздохнула тяжело. Ей, как любой женщине, сразу же стало жалко бесприютные бестелесные сущности:

– Это ж сколько они скитаются так? – спросила она, и подлила Стере квасу.

– Я не знаю, – с набитым ртом проговорил видящий, – Может, сотни лет. Или вовсе тысячи.

– Тыщи лет по пустыне скитаться без тела, – дёрнул подбородком староста, – Эдак, и правда, с ума свихнёшься!

– А одержимые? – испуганно спросила Маланья, – Правда духами одержимы?

– Правда, – Стера достал трубку и спросил: – Выйду во двор?

Все трое вышли во двор и Стера закурил:

– Если духу удаётся попасть в тело человека – это для него наивысшее блаженство. Он опять может чувствовать, наслаждаться едой, плотскими утехами. Быть живым. Вот и идут на разные ухищрения, чтобы завладеть телом человека. И Гелло этого же хотел. Но сутью своей убивал только родившееся дитя.

Маланья поёжилась, и сказала:

– Ну, и поделом твари, что сдохла!

Золотые колосья пшеницы весело качались по обе стороны от пыльной узкой дороги. Стера шёл по этой тропе не торопясь, постукивая по земле простым деревянным посохом. На голове белая косынка, повязанная на пиратский манер. За плечами тот самый дорожный мешок. Только Уголёк не на мешке сидел, а радостно бегал вокруг хозяина, то ныряя в золото колосьев, то вновь выскакивая на дорогу. Стера неторопливо шёл и с усмешкой смотрел, как резвится хорёк. А потом вдруг остановился резко, повернулся и ткнул палкой в поле, проговорив:

– И долго ты за мной шляться будешь?

Стера зрел духов, сколько себя помнил. В совсем маленьком возрасте видел клубящегося за печкой Домовика, похожего на заросшую бородой колючку. Видел Овинников и Бурогозов. Поначалу родители несерьёзно относились к лепету малыша про прозрачных сущностей, но когда смекнули – возликовали. Видящий в семье – к достатку. Братство давало за малыша со способностями сразу тысячу кун. На них можно было купить стадо коров или небольшой табун лошадей. И Стеру, посадив в телегу, повезли в ближайший город, где был монастырь видящих. Семья у Стеры была большая. Кроме него родители воспитывали ещё пять братьев и двух сестёр. Семья вечно нуждалась, и мясо на столе было большим праздником. Каждую курочку берегли. Каждое снесённое ими яйцо бережно забирали из гнезда и несли в дом. Отец Стеры – огромный, могучий мужик Здеслав Гай с утра до ночи пропадал в поле, но с трудом кормил восемь детей. И когда отец белобрысого мальчишки узнал о даре сына, то настолько расщедрился, что на рынке губернского Медяна купил мальцу настоящий леденец на палочке.

Стера счастливо трясся на подводе, запряжённой старенькой кобылкой и рассасывал леденец, глядя на шум и гам губернского города, на бесчисленные толпы, которые в родной деревушке он сроду не видывал даже по большим праздникам. Ему Медян казался бесконечно огромным, шумно-визгливым и загадочным. Пока доехали до монастыря, расположенного на отшибе губернской столицы, мальчуган успел и леденец доесть и даже подремать. Однако, даже в полудрёме помнил наказ отца – держаться за него, и потому крепко сжимал в горсти подол отцовой рубахи. Наконец, воз остановился возле окованных железом ворот, будто вмурованных в кирпичную, высокую стену. Отец Стеры Здеслав – гордый, огромный мужик, которого на родной деревне боялись и уважали за лютую силу и отчаянное бесстрашие, сам заробел вдруг. И скромно костяшками постучал в калитку, встроенную прямо в одну из створок могучих ворот.

Калитка, будто ждали Здеслава, отворилась мгновенно. И на улицу вышел молодой совсем мужчина, вовсе не похожий на монаха: крепкий, широкоплечий, в алом плаще, да с мечом на поясе. А Стера по дедовым рассказам знал, что монахи сплошь старенькие, бородатые. Рядятся в чёрное, а на пузе крест большой с распятием. И говорят они басом, протяжно, как батюшка в храме. А у вышедшего и голос звонкий был, вовсе не монашеский, и пуза не было, и одет был в щегольские шаровары да белую рубаху. Он оглядел весело Здеслава, возвышающегося над ним на две головы и проговорил с задорным восхищением:

– Ого, ты дубинушка! Это где ж таких выращивают?

Здеслав открыл было рот, чтоб ответить в своей мрачной манере, да тут же передумал. Заговорил спокойно, размеренно:

– Из деревни Глинки мы.

– Хорошие у вас люди, крепкие, в деревне вашей, – отстранив молодого парня из калитки вышел другой. Тот уже больше был похож на монаха. Хотя тоже в алом плаще, шароварах и белой рубахе, зато с бородёнкой. И голос зычный, густой, как у батюшки. Правда, креста на пузе и у этого не было, но часть уже совпадала с образом, и Стера счастливо заулыбался. Он запомнил этот последний день с отцом ярко и отчётливо. До малейших деталей. Потому как именно тогда закончилось его детство…