– Мы в Медяне седмицу целую будем! В гостинице «Южная»! Если придёшь раньше срока – заходи! – и глянула своими глазищами в голубые глаза видящего так, что у парня голова закружилась. Он кивнул согласно, закинул на плечи свой потрёпанный вещевой мешок и зашагал упруго в сторону Глинок. А на вещевом мешке сидел, поблёскивая чёрными глазами-угольками хорёк и смотрел любопытно по сторонам.

Стера шагал по еле видной дороге в родную деревню, и ему казалось временами, что он узнаёт места. Хотя, как мог он узнать, когда поля да луга везде одинаковые вроде? Да и увезли его отсюда совсем в несознательном возрасте. Считай, ещё пешком под стол ходил. Но, когда завидел Стера вдалеке дома родной деревеньки, затрепыхалось сердце в груди, запрыгало где-то в гортани, будто норовило выскочить, вырваться из плена рёбер. Видящий задышал тяжело и ускорил шаг. И Уголёк посмотрел на хозяина с удивлением. Первый раз увидел у него такую реакцию.

Когда видящий подходил к деревне, навстречу выметнулись три лохматые дворняги. Залаяли грозно, рванули навстречу чужаку. Впрочем, Стера шага не сбавил и не испугался. Звери одомашненные, потому им главное страх свой не выказать. Из-за забора выглянула какая-то баба, но, увидев одинокого путника, успокоилась и пошла обратно к дому. А дворняги подбежали ближе, и шагах в десяти замолчали вдруг, завиляли хвостами и пристроились вслед за путником, провожая к домам. Когда Стера вошёл на деревенскую улицу из двора, откуда глядела баба, вышел кряжистый мужик. Глянул цепко и спросил солидно:

– Здрав буди! К кому пожаловал, али просто путник?

Стера остановился напротив, улыбнулся застенчиво и проговорил:

– Мне бы Здеслава Гая найти!

– Здеслава? – нахмурился мужик, – Так помер он годов пять уже как.

– А жена его? – с замиранием сердца спросил Стера.

– И жена года через два упокоилась, – сказал мужик, и пристальнее глянул на видящего, – А тебе зачем?

У Стеры комок встал в горле, он моргнул и ответил:

– Сын я их…

– Стера? – ахнул мужик, – Которого видящим отдали?

– Стера, – кивнул парень, и мужик заговорил вдруг быстро:

– То-то я гляжу по лицу – будто порода знакомая! Гаевская порода! И нос с горбинкой. И белобрысый. Токма ростом пониже Здеслава покойного, Царствие ему небесное, будешь! – мужик повернулся и заорал вглубь двора: – Ядвига, а ну, сюда беги! Давай, тебе говорю!

И повернулся вновь к Стере:

– А я Аким-бортник! Я тебя мальцом совсем видал. Не помнишь? Дядя Аким.

Стера мотнул головой, а Аким затараторил понятливо:

– Да где тебе помнить? Ты от горшка два вершка был! А мы с батей твоим дружили крепко! Ты вот что! Давай-ка я тебя к брату старшему отведу! К Колояру! Он в родительской усадьбе живёт!

В деревенской избе, которую Стера помнил смутно, как огромное пространство, полное необъяснимых запахов и тайн, оказалось на удивление тесно. Посередине печка. Справа стол обеденный, придвинутый к окну и окружённый тремя лавками. Ещё две лавки стояли вдоль стен слева и справа от входной двери. Оконца тоже были небольшими. А за печкой стояла большая железная кровать. На ней спали когда-то мать с отцом. Теперь там, как понял парень, спал старший брат Колояр со своей женой Милой. А трое деток спали на печи, где спал когда-то и Стера. Старший брат, увидев Стеру, радости не выказал. Буркнул: «Ну, здравствуй, что ли» да сунул крепкую мозолистую руку. Его супружница и вовсе настороженно глядела на парня, будто сам чёрт к ней в хату ввалился. На детей шикнула и подзатыльниками вытолкала из дому. Потом повернулась к мужу и спросила нарочито громко:

– Ты уверен-то, что это Стера? Каждый проходимец может представляться братом и что, каждому верить?

Видящий потемнел лицом, но смолчал. А Колояр сказал виновато, и непонятно, перед кем вину чувствовал, перед женой или братом:

– Да откуда каждый знает про Стеру-то?

– Да вся округа знает, – визгливо заговорила Мила, грякнув горшком, задвигаемым в нетопленную печь.

– Да что ты, Милка, с ума сбрендила что ли? – попытался усовестить стерину невестку Аким, – Ты на лицо-то его глянь! То Колояр да Млад в матерь пошли, а Стера, как Ладомир да Любомир – все в отца! Их рядом поставить – и не отличишь!

Но невестке будто вожжа под хвост попала. Она талдычила, будто остановиться не могла:

– А что лицо? Два глаза, два уха, нос да рот. А белесых окромя Ладомира и Любомира полдеревни! И всех в братья записывать?

– Одурела баба! – охнул бортник, а Колояр стоял нелепо посреди комнаты и виновато улыбался.

Стера с каждым словом бледнел всё больше, но выражение лица не менял. Лишь смотрел пристально на брата, но всё не мог глаза в глаза глянуть. Колояр взгляд уводил в сторону. Тогда парень просто шагнул мимо старшего Гая к столу, и Мила охнула наигранно. Сделала вид, что испугалась. В угол забилась. Колояр шеей повёл, но не сдвинулся с места, будто прирос к полу обеими ногами, как дерево какое. А Стера кинул на стол мешок вещевой, развязал тесёмки и, достав алую накидку и небрежно бросив её на стол, принялся копаться внутри.

– Видящий, – поражённо произнёс Аким, и перекрестился вдруг, – Не зря Здеслав, выходит, тебя, Стерушка, в монастырь-то отвёз.

А Стера достал из мешка кошель, развязал, да высыпал на стол содержимое. Там оказались семь амулетов да семь пар серёжек серебряных. Стера посмотрел хмуро на старшего брата и процедил:

– Амулеты – мужикам – братьям да зятьям. А серьги – сёстрам и невесткам. Они из серебра. Злых духов отгоняют.

Стера глянул остро на притихшую враз, испуганную Милу, и сгрёб со стола пару серёг:

– Эта, – особо подчеркнул, – Обойдётся. К такой ни один дух сам не приблизится.

Скомкал, засунул алую накидку в мешок, да пошёл на выход. Колояр так и остался молча стоять посреди комнаты. Зато на улицу вместе со Стерой выскочил Аким.

– Эка, как вышло нескладно-то, Стерушка! – запричитал он, – Ты на деревню-то не гневись! Дура баба попалась Колояру! Ну, что поделать? Баба ж дура не потому, что дура, а потому что баба!

Стера остановился резко, и бортник чуть не ткнулся ему в спину:

– Ты вот что, дядька Аким, проследи, чтобы все подарки братьям и сёстрам раздал Колояр! Скажи, что заходил и подарки принёс!

– Скажу, Стерушка, скажу, сынок! – заговорил бортник.

Парень кивнул успокоенно, и размашисто пошёл к выходу из деревни. В это время из дома выскочил Колояр и быстро нагнал брата:

– Стера, – заговорил сбивчиво, – Не серчай! Мила ляпнула, потому что за детей испугалась! Она прощенья просит, вернись! На стол накрывает уже. Говорит, затмение нашло какое-то на неё!

Стера глянул дико на брата и молча пошёл дальше. Колояр прошёл с ним сотню шагов, ожидая ответа, но чуть приотстал, остановился. А после вовсе развернулся и, как побитая собака, понурившись, пошёл домой. Аким уже на выходе из деревни заговорил вновь:

– Стерушка, зайди к нам с супругой! Отобедай с нами! Я же тебя мальцом ещё помню, не побрезгуй!

– Спасибо, дядька Аким, не могу, – мотнул головой видящий.

– Давай мёду хотя б в дорогу дам! – чуть не плача сказал мужик: – Лучший мёд у меня во всей округе. Кого хошь спроси!

Стера остановился, взял руку Акима и вложил туда серьги:

– Дядька, ты жене подари серьги от меня. С наилучшими пожеланиями. И будь здоров!

И зашагал прочь из села. Аким постоял на дороге, глядя вслед уходящему парню, и чуть не завыл от злости:

– Видящего обидели! Ну, дура! Ведьма, как есть!

Сплюнул в траву и пошёл тяжело домой, приволакивая ноги. Будто брёл по вязкому болоту, а не по травке зелёной шёл. А когда зашёл во двор, подозвал жену и бережно раскрыл ладонь, показывая блестящие на солнце серьги.

– Глянь-ко Ядвига!

– Ты где красоту такую взял, окаянный? – охнула супружница, хватаясь за грудь. Серёжки и правда были такими, которые не то что в Глинках – и в волостном селе не сыщешь у купчихи. На двух висюльках ажурились серебряные змейки с зелёными изумрудными глазами.