Хотя нет, слово «странный» тоже плохо описывало происходящее. Как там говорила одноглазая тётка из «Убить Билла»? «Знаешь, я всегда любила это слово, «колоссальный»! Нечасто удается его использовать в речи», – как-то так [1]… Так вот, коридор был именно что «колоссальным»! Стены и пол сделаны из какого-то серого камня с прожилками, то ли мрамора, то ли гранита, отполированного до зеркального блеска. Ширина – метров пять. Длина – плюс-минус бесконечность. В прямом смысле этого слова! Повертев головой, Михаил Вениаминович так и не смог увидеть окончания коридора – только такие же двери вдалеке, да расплывающиеся человеческие фигурки. Причём сколько пенсионер не вглядывался, но определить расстояние до соседей так и не смог – минимум километр, максимум… Да чёрт его знает!

Потолка у коридора не было. Стены поднимались вверх и где-то метрах в пятнадцати скрывались не то в дымке, не то в тумане. Что интересно, похоже именно эта дымка и служила источником мягкого, но довольно яркого освещения – каких-то отдельно взятых светильников Крутню обнаружить не удалось.

Будучи человеком начитанным (насмотренным и наигранным), Михаил Вениаминович сразу же выдвинул две теории происходящего. Как только перестал ох… в смысле, отошёл от первого шока. Теория первая: он умер и находится в каком-то загробном мире. Вторая: его оцифрованная личность сейчас внутри колоссального (тьфу ты! вот жеж слово привязалось!) суперкомпьютера. Затем добавил ещё две: он в коме и его глючит; его похитили инопланетяне и проводят опыты. Подумал и вычеркнул. Глюки в коме не подходили в силу реалистичности происходящего. Уж что-что, а за восемьдесят лет жизни он худо-бедно научился различать сны и бодрствование – ни в одном сне ты не ощутишь прохладу и гладкость обработанного камня под пальцами и мягкость кожаного дивана под задницей. А инопланетяне… Уж больно всё было… неинопланетно. Пугающе, непонятно, подавляюще – но вполне по земному.

Впрочем, долго ломать голову Михаилу Вениаминовичу не дали. Полыхнув зеленым цветом, над дверями зажглась табличка «Входите». Повертев головой в разные стороны и убедившись, что поблизости никого больше нет, Крутень поднялся с дивана. Подошёл к створкам, помялся, собрался духом и зачем-то робко постучал.

– Входите! – раздался строгий женский голос.

От неожиданности старик аж подпрыгнул – голос прозвучал так, словно его обладательница стояла у Вениаминыча за спиной. Ещё раз убедившись, что в коридоре он один одинёшенек, предположительно покойный пенсионер потянул на себя дверную ручку. Открывшийся его глазам кабинет был под стать коридору – колоссальным (да что ж такое-то?). Минимум квадратов сорок, всё тот же полированный до блеска серый камень стен и пола, всё тот же скрывающийся за дымкой потолок. Из обстановки – широкая администраторская стойка и простенький стул для посетителей перед ней. От дверей к стойке вели красная ковровая дорожка, а слева и справа располагались створки лифтовых кабин. Судя по табличкам, лифт слева ходил исключительно наверх, а лифт справа – вниз. Что слегка настораживало…

– Присаживайтесь, Михаил Вениаминович, – произнесла сидящая за стойкой девушка.

Мысленно пожав плечами, Крутень примостился на стуле, осторожно разглядывая хозяйку кабинета. На вид – ничем (кроме весьма смазливой внешности и бюста не менее третьего размера) не примечательная девица. Типичная администратор, или, как бы выразились любители англицизмов и феминитивов – ресепционистка. Белая блузка, чёрный жакет с бейджиком, на котором крупными буквами написано имя – Дара. Милое личико в обрамлении аккуратно уложенных чёрных волос, маленькие рожки, выглядывающие из причёски… Стоп! Рожки? Старик насторожился ещё больше, начиная потихоньку паниковать.

Пока Вениаминыч бросал осторожные взгляды на выглядывающие из волос аксессуары, пытаясь понять, настоящие они или нет, девушка активно кликала мышкой, что-то внимательно изучая на экране монитора. Несколько минут в помещении царила тишина, прерываемая лишь клацаньем мышки и сухим стуком клавиш. Наконец администратор подняла глаза, смерила посетителя строгим взглядом и произнесла:

– У меня для вас две новости, Михаил Вениаминович…

«Одна хорошая, вторая – плохая», – мелькнуло в голове у Крутня.

– … Обе плохие. Первая – как вы уже могли догадаться, вы умерли. Это факт, зарегистрированный в Приёмной палате Небесной канцелярии. Вторая – учитывая список всех прегрешений, далее вас ожидают мучения в аду вплоть до Судного дня. Возможно и дольше.

– Минуточку! – возмутился покойный (теперь уже вне всяких сомнений) пенсионер, чувствуя, что терять ему больше нечего. – По какому праву, позвольте узнать? Я, вообще-то, атеист. И коммунист! И вообще, где страшный суд и всё такое?

– Хорошо, давайте разберёмся по порядку, – невозмутимо ответила Дара. – Во-первых, в силу увеличенной нагрузки, простые дела подобные вашему, последние сто двадцать четыре года рассматриваются в автоматическом режиме без передачи в суд. Во-вторых, атеизм является тяжким грехом в любой религии. В-третьих, коммунизм это не религия, а идеология. К тому же коммунист из вас, Михаил Вениаминович, тоже так себе.

– Хорошо, – не сдавался Крутень. – А почему моё дело рассмотрено по христианским канонам, а не по, допустим, буддистским?

– Согласно третьему параграфу сорок восьмой статьи Небесного кодекса, дела умерших атеистов рассматриваются исходя из окружающего эгрегора. Сёстры и племянники у вас крещены в православии, а потому дело передано именно в отдел православия.

«Вот жеж блин!» – почесал тыковку старик. Сдаваться он не собирался – хуже, чем есть, с ним уже ничего случиться не может.

– Так! И что же мне инкриминируют, позвольте узнать?

– Нарушение первой, третьей, четвёртой и седьмой заповедей [2].

– С седьмой и четвёртой понятно. А третья тут причём?

– Вы же помните третью заповедь?

Вениаминыч на мгновенье задумался. Библию он читал довольно давно, но как оказалось, после смерти голова начинает работать лучше, чем при жизни, так что ему почти без труда удалось вытащить из памяти нужные строки:

– Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно.

Едва заметно усмехнувшись, Дара пару раз клацнула мышкой, после чего начала цитировать:

– «Господи, как же мне хреново!», «Господи, пусть у Нечаевой будет просто задержка!», «Божечки, и это вы называете премией?»…

– Стоп! Я всё понял! – замахал руками старик. – Был не прав, раскаиваюсь, готов понести наказание. Но насчёт первой заповеди категорически не согласен!

– Почему?

– Первая заповедь гласит: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства, да не будет у тебя других богов пред лицом Моим». Я атеист, а потому никаких богов у меня не было. Я чист и невиновен!

Девушка несколько мгновений пристально рассматривала сидящего перед ней грешника, после чего строго произнесла:

– Михаил Вениаминович, я рада, что одна шестьдесят четвёртая часть вашей иудейской крови дала о себе знать, но сейчас она делу не поможет. Во-первых, отринув богов, вы совершили самый страшный грех из всех по меркам любой религии. Скажу по секрету, в некоторых из них вашу душу просто бы развоплотили. Во-вторых, вы не совсем понимаете, что сейчас происходит. Как я уже говорила, ваше дело уже рассмотрено и закрыто в автоматическом порядке. Вердикт вынесен, наказание установлено. Конечно, вы можете подать апелляцию, которая будет рассмотрена… – администратор пробежалась пальцами по клавиатуре. – … Через девятьсот семьдесят четыре тысячи, триста сорок два года, семь месяцев и двадцать восемь… двадцать девять дней.

– Хорошо, – смирившись с неизбежным, вздохнул Крутень. – Тогда что я тут делаю?

– Согласно законам Небесной канцелярии, мы должны ознакомить каждого умершего с вердиктом по его делу и вынесенным приговором.

– Спасибо, что ознакомили, – с нескрываемым ехидством поблагодарил старик. – Счастливо оставаться, удачи в работе. Я так понимаю, мне туда?