Минут через пять я услышал довольное мурлыканье Амадея. После удачной охоты он намеревался, как обычно, улечься у меня в ногах. Его блудливая морда, судя по звуку, находилась где-то в полуметре от моей подушки.

— Ну и балда же ты! — сказал я ему в темноту.

Он перестал мурлыкать. То есть он понял меня правильно. Ко мне на постель этот шельмец не пошёл — удалился куда-то к печке. «Ну, ладно. Обижайся сколько угодно. Всё равно ты балда», — подумал я и повернулся на другой бок.

— Маша, Маша, Машенька! — сказал мне однажды Вовка (он при этом раскачивался на стуле, глаза его были зажмурены). — Мы с тобой до сих пор ничего понять не можем. А ведь всё просто: мы попали в СКАЗОЧНОЕ МЕСТО. Тётушка Эрнестина на самом деле не тётушка, а лесная колдунья!.. Наш дом — заколдованный замок. Мы не должны удивляться. Что ж делать, если нас тут всех заколдовали?

— Ох, не знаю, — ответила я. — Если это так, то я хотела бы, чтоб кто-нибудь нас побыстрее расколдовал. Иначе мы совсем разучимся спать по ночам.

— Скажи, пожалуйста, — вдруг спросил меня Вовка, — почему все знаменитые музыканты так любили писать грустную музыку?

— Ну, это-то понятно, — ответила я. — Мало кто из них мог бы сказать, что прожил счастливую жизнь. Суди сам: Бетховен в старости был глухим и одиноким, Шопен умер от чахотки вдали от родины, Чайковский с детства скитался, Моцарт угас в расцвете лет, Бах нуждался всю жизнь…

— Но должна же быть справедливость на свете! — возмутился Вовка. — Надо, чтоб хоть где-нибудь им было хорошо… Как ты думаешь, если бы они у нас здесь поселились, они могли бы быть счастливы?

Я пристально посмотрела на Вовку. Неужели у него те же ночные галлюцинации? Только этого нам не хватало.

— Успокойся, — очень сухо ответила я. — Жить в нашем доме — не слишком большое счастье, я не думаю, чтобы им очень этого захотелось. Они предпочли бы жить в каком-нибудь тихом месте, а не в музыкальной шкатулке, которую сделал наш дед.

— Значит, ты уверена, что ночная музыка — дело его рук? — удивился Вовка и посмотрел на меня так испытующе, что я отвела глаза.

— Трудно сказать… Я об этом ещё не думала, — слукавила я и, чтобы переменить тему разговора, взяла пожелтевший газетный листок, найденный в дедушкином секретере: — Вот послушай-ка, я тебе прочту интересную заметку, её наш дедушка зачем-то вырезал и сохранил.

— Давай! — сказал Вовка.

И я начала читать:

«Вчера днём посетители нашего цирка могли наблюдать удивительную и необъяснимую сцену. Во время представления тигр по имени Руслан вдруг забеспокоился и стал проявлять признаки агрессивности. Дрессировщик, несмотря на все его старания, не мог справиться со зверем… Это привело к ужасной развязке: тигр, прыгнув с помоста, подмял его под себя. Ещё минута — и могло случиться непоправимое!

Как вдруг из рядов публики, которая вначале опешила, а затем повскакала с мест, выскочил на сцену человек с флейтой в руках. К изумлению всех присутствующих, он встал неподалёку от места происшествия, и… заиграл! Тигр Руслан оставил свою жертву, отполз, рыча, назад и повернулся к отважному музыканту. Тот продолжал играть, как ни в чём не бывало. Из его флейты разносились звуки не совсем обычной окраски. Некоторые из них были неправдоподобно низкими, некоторые словно бы пропадали, во всяком случае публика их почти не слышала… Страшный зверь, как загипнотизированный, начал медленно приближаться к флейтисту. Публика от страха замерла на своих местах.

Тут опомнился и поднялся с места дрессировщик. Помятый и окровавленный, с хлыстом в руках он шагнул было к своему свирепому воспитаннику, но музыкант крикнул ему: «Не двигайтесь!» — и продолжал играть.

После этого зрители стали свидетелями настоящего чуда: тигр прижался к полу, положил на лапы голову, стал блаженно жмуриться, вздыхать, и вообще показывал вид, что ему ужасно нравится флейтист и его музыка! У него был вид меломана, наслаждающегося симфонией Моцарта.

Тем временем принесли на сцену клетку. Музыкант увидел это и переместился к дверце клетки, не прекращая своей игры. Но темп его игры, пожалуй, несколько ускорился. Тигр поднялся на лапы, заурчал (это урчание до смешного напоминало кошачье мурлыканье) и покорно вошёл в клетку! Зал разразился бурными рукоплесканиями. Укротитель, конечно, не мог в этот вечер продолжить свой обычный номер, но зрелище, показанное флейтистом, с лихвой возместило публике её неоправдавшиеся ожидания.

К сказанному мы можем лишь добавить, что, как это ни огорчительно для нашего корреспондента, таинственный храбрец не захотел назвать себя и отказался давать интервью».

— Ёлки-палки!-сказал Вовка после того, как мы прочли заметку. — Ёлки-палки! Ведь это же, наверно, и был наш дед!

— Откуда ты знаешь?

— А кто же другой, по-твоему?

Против Вовкиной логики я ничего не могла возразить. Но заметка меня потрясла. Что же, выходит, музыкальные подвиги Орфея — действительно не выдумка?

— Постой, — пробормотал Вовка и хлопнул себя по лбу. — Не этот ли инструмент они ищут?

— Кто это «они»?

Вовка посмотрел на меня испуганно и отвёл глаза:<

— Это я так… Ты не обращай внимания.

Сегодня ночью, друзья, я решил пойти на разведку один. Ужасно мне было стыдно перед Хозяином за эту позорную историю с мышью… Нехорошо получилось. Тут я должен быть самокритичным — Хозяин прав. Но всё равно не надо было ему звать меня «балдой». Он должен знать, что три вещи доводят меня до помешательства: злая собака, сырая рыба и, конечно, живая мышь. Тут я забываю обо всём… Очень жаль, но ничего не сделаешь.

Итак, я отправился ночью один к Музыкальной Комнате. Мне пришла мысль подкараулить наших «гостей»: очень хотелось ещё раз посмотреть, как они проходят через стену. Но я опоздал. За дверью уже звучала музыка.

Кстати, о музыке.

Знаете ли вы, кто любит её больше всех? Мы, чёрные коты. Я говорю совершенно серьёзно. Если среди нас встречаются особи, не слишком развитые в этом отношении, то здесь не наша вина: не всякому коту везёт на музыкального хозяина.

Мне-то повезло, и ещё как! Сестра Хозяина очень много играла в моём присутствии. Были случаи, когда она специально предупреждала меня: «Слушай внимательно, Амадей! Это написал твой тёзка» — и я уже заранее знал, что услышу музыку Моцарта. Поэтому пусть вас не удивляет, что именно музыка Моцарта мне нравится больше всего! Она очень сильно на меня действует, в каком бы настроении она ни звучала. Весёлый Моцарт заставляет меня бегать по комнате и забавляться шнурками от оконных занавесок. Печальный Моцарт вынуждает меня так безнадёжно грустить, что я теряю аппетит… Но слушать хочется ещё и ещё.

Надо ли говорить, что ЕГО музыку я узнаю сразу, с первых звуков?

Узнал я её и на этот раз… За дверью Музыкальной Комнаты звучал печальный Моцарт. Ночная, тихая, медленная музыка. До чего прекрасная — я вам даже передать не могу! То скрипки звучат, то рояль. То звучат они вместе. Рояль жалуется-скрипки подпевают. Скрипки грустят — рояль им сочувствует. Потом, из разговора моих хозяев, я узнал название этой музыки: «СИЦИЛИАНА из концерта Ля Мажор». Слово «Ля Мажор» мне ничего, конечно, не говорит. А вот сицилиана — очень красивое слово! Хотел бы я познакомиться с кошечкой, которую звали бы Сицилиана…

Извините, я отвлёкся.

Сижу, значит, я у закрытой двери и слушаю. Вдруг за спиной — вполголоса:

— Смотри, Маша! Наш Амадей уже тут как тут. Слушает… Ну что, войдём?

— Нет, Вовочка, нет! Я боюсь. Я не пойду туда… И ты не ходи, не надо. Скоро полнолуние. Помнишь, нас предупреждали?

— Может, вдвоём нам не так будет страшно?

— Нет, нет! Пойдём отсюда…

И они ушли — мой юный Хозяин и сестра юного Хозяина. А я остался: мне хотелось дослушать музыку. К тому же я чувствовал, что юный Хозяин обязательно сюда вернётся, уж я-то знаю его… Пока я сидел и слушал, случилось нечто неожиданное: два голубых призрака появились у стены. Они выросли внезапно передо мной и стали озираться по сторонам.