Тётя поглядела в наши испуганные лица, и что-то сочувственное появилось в её взгляде. Маша потом мне сказала, что, очевидно, в ту единственную минуту в ней заговорила совесть… Не знаю, как насчёт тётиной совести, но что в нас заговорил страх, это абсолютно точно. Маша, несмотря на свою застенчивость, всё же попыталась спросить:

— Но что же такое здесь происходит?

Тётушка Эрнестина покачала головой и опять нахмурилась:

— Происходит то, что покойный хозяин дома сделал ужасную и непонятную вещь: этот дом-вовсе не дом, а огромная музыкальная шкатулка, которую не надо заводить — она звучит сама по себе! Звучит, несмотря на все мои старания… И я не могу даже знать и предвидеть, когда это в следующий раз случится… Он своими руками построил этот дом. Дом оказался сильнее меня! Когда я это поняла, то решила, что непременно уеду отсюда, но мне было жалко бросать на произвол судьбы такую богатую коллекцию инструментов. Я долго искала следы его родственников, хотя бы далёких, чтобы передать им наследство. Это оказалось безумно трудно… Но наконец-то мне повезло: я нашла вас, теперь вы здесь и вы — хозяева дома. Живите на здоровье. Всё это — ваше. Пусть вам теперь поможет ваш добрый ангел.

На глаза тётушки навернулись слёзы. Только сейчас мы сообразили, что тётушка Эрнестина прощается с нами.

— Как! Вы разве от нас уезжаете? — вскричала сестра.

— Да, Машенька. Я уезжаю сегодня же. Ты должна меня понять и простить: мне этот дом не по силам. Я уезжаю в другой город. Насовсем. Мои вещи уже отправлены. Я должна была только принять вас и проститься с вами. Надеюсь, вы меня поймёте. Моей жизни осталось не так уж много, я не могу тратить последние дни на то, чтоб разгадывать немыслимые загадки Елисея Егоровича… Устала! Бог меня простит: я хочу спокойно дожить свой век.

С этими словами тётушка вручила Маше связку ключей, среди которых особенно выделялся серебряным блеском ключ от Музыкальной Комнаты, отдала последние распоряжения по дому, поцеловала Машу в щёку, меня в лоб, вытерла согнутым костлявым пальцем две слезинки, скатившиеся у неё со щёк, махнула рукой — и ушла от нас навсегда.

А мы с Машей остались совсем одни.

ЗАГАДКА ДОМА — вот что стало меня мучить сразу, как только за тётушкой Эрнестиной закрылась калитка нашего (теперь нашего!) дома. Боже мой, не об этом ли я мечтала всю жизнь — иметь свою крышу над головой, не зависеть ни от кого и ни от чего? И вот — радости нет, а вместо этого новые заботы, новые тревоги.

Мой Вовка, конечно, смотрит на вещи иначе — ему сплошной праздник: он стал носиться по комнатам, копаться во всяком хламе во дворе и на чердаке, и каждый раз тащил мне показать какую-нибудь новую находку, а вид у него при этом был — прямо как у заправского сыщика. ЗАГАДКА ДОМА тоже беспокоила его, но на свой лад.

Что касается Амадея — он имел озадаченный и, по-моему, рассерженный вид. На него я надеялась, как на защиту от мышей, которых ужасно боюсь. Он довольно быстро освоился, заглянул во все углы и норы, побывал и на заборе, и на чердаке, но к той комнате, где хранятся инструменты, в первые дни избегал подходить. Бродил в отдалении и только принюхивался. Неужели его тоже волнует ЗАГАДКА ДОМА?

Если говорить начистоту, то меня волновала в этом ДОМЕ не только его ЗАГАДОЧНОСТЬ, но и полная близость почти всего, что я в нём находила, моим самым заветным желаниям. Эти старинные стулья с высокими спинками, потемневшие портреты в богатых золочёных подрамниках, бронзовые подсвечники, дубовые столы, красивый резной камин в гостиной — разве не встречала я уже это всё в моих грёзах, ещё в ту пору, когда увлекалась Буниным и Тургеневым?

Елисей Егорович, наш дед, был, конечно, замечательной личностью. Мне захотелось узнать о нём, бывшем хозяине ЗАГАДОЧНОГО ДОМА, как можно больше… И очень скоро такая возможность мне представилась.

Братишка, лучший в мире Шерлок Холмс, набрёл в чулане на удивительную старинную вещь: секретер из орехового дерева. Мы сумели втащить его в комнату, хотя он был довольно тяжёлый. Долго возились, прежде чем открыть дверцу. Когда дверца откинулась, секретер прозвенел что-то похожее на «Марш Черномора» Глинки.

Там оказалось полно бумаг: вырезки из старых газет, фотографии, письма, чертежи и записи, сделанные, судя по всему, собственной рукой Елисея Егоровича. Разобрать всё это сразу у меня не было сил, пришлось отложить на утро. Мы слишком долго засиделись, часы уже начали бить двенадцать. Собрались было спать — но ЗАГАДОЧНЫЙ ДОМ вдруг заговорил!! Нет, я, наверное, неудачно выразилась: он зазвучал. Впрочем, пожалуй, и этим словом не определишь всех ЗАГАДОЧНЫХ странностей, которые начали происходить в нашем ДОМЕ.

Представьте себе: вдруг по всему коридору и в комнатах стали звучать половицы… А надо сказать, что половицы в этом ДОМЕ звучат на все голоса, очень музыкально, видно, Елисей Егорович специально их мастерил так, чтоб одна не повторяла другую.

Конечно, мы с Вовкой первые две-три ночи совершенно не могли уснуть: все прислушивались. Даже набирались храбрости и выходили смотреть — кто там бродит? Никого, конечно, не видели. Наш Амадей тоже не спал. Он вёл себя довольно нервно: выгибал спину, шипел, шарахался в сторону или принимался подкрадываться к чему-то такому, что я вначале принимала за мышь. Но, похоже, он охотился за собственной тенью. Во всяком случае, он вёл себя так, как будто мы были в доме не одни.

Но это ещё не всё. Далеко за полночь из самой таинственной комнаты нашего ЗАГАДОЧНОГО ДОМА вдруг раздались звуки музыки. То арфа, то клавесин, то смычковое пение… Правда, вое это было не очень громко, но и я и мой брат слышали эти звуки совершенно отчётливо.

— Мы в самом деле живём тут, как в шкатулке, — восторженно прокомментировал Вовка, когда наутро мы, невыспавшиеся, обалдевшие, бродили из комнаты в комнату по разноголосым половицам.-Ты знаешь, я думаю, у нас самый ЗАГАДОЧНЫЙ ДОМ во всём городе. Но вот ведь что обидно: если я напишу об этом Ваньке Ключникову, так он же, балда, ни за что не поверит!

Тут, пожалуй, я с ним могла бы согласиться. Но никак не могла разделить его восторги. Я хорошо поняла коварство тётушки Эрнестины: действительно, в таком ДОМЕ не всякий согласится жить! Не просто от доброго сердца, выходит, она нам сделала такой царский подарок… Но как же я-то сама, взрослая и умудрённая опытом, как же я не смогла сразу догадаться, что здесь что-то не чисто!

Но чего уж там жалеть: что сделано, то сделано. Теперь нам, новым жильцам ДОМА, надо как-нибудь разгадать его ЗАГАДКИ, хоть, чувствую, нам это будет стоить больших страхов и переживаний… Ну, ничего. Эрнестина-то была одна, а нас всё-таки трое.

В первую ночь мы забылись сном лишь под утро, проспали почти до обеда, а вечером я села разбирать бумаги нашего деда.

Чем дольше я читала бумаги, тем больше восхищалась им. У нас был замечательный дед! Только такой человек мог быть создателем ЗАГАДОЧНОГО ДОМА…

Среди множества его чертежей я увидела фантастические дома, машины, какие-то летательные аппараты, проекты мебели (оказалось, что многие «старинные» шкафы и стулья — дело его рук) и, конечно, всевозможные духовые и струнные инструменты. Имел ли он какое-нибудь музыкальное образование? Это выяснить мне так и не удалось. Но, несомненно, он мог играть на многих инструментах, которые находились в его комнате: я обнаружила сборники пьес для скрипки, для лютни, для органа, для клавесина, для флейты и многое другое. Какой ему был смысл собирать эти сборники, если он не мог ими пользоваться?

Нашли мы с Вовкой и чертежи музыкальных механизмов, которые звучали когда-то в ДОМЕ и, несомненно, делали его ещё большей ЗАГАДКОЙ. Как всё-таки жаль, что тётя Эрнестина не согласилась терпеть в этом ДОМЕ музыку. Хотела бы я хоть раз пройтись по ДОМУ, где окна трубят, двери поют, часы вызванивают целые симфонии! Нам с Вовкой остались, правда, половицы. С ними тётя Эрнестина ничего поделать не могла… И ещё дверь в ту самую — ЗАГАДОЧНУЮ комнату.