Если говорить честно, то я уже сто раз пожалел о том, что пришёл сюда. Я был в этой комнате как в ловушке, а открыть дверь и просто выйти у меня, естественно, не хватало духу.

Что было делать?

Конечно — ждать. Больше мне ничего не оставалось. Но согласитесь: сидеть в этой мышеловке всю ночь напролёт и слушать, как снаружи разбойничает Чёрный Флейтист (конечно, это был он! кто же другой, как не он?) -занятие не из самых приятных.

Когда же, наконец, придут мои дорогие гости? А что, если они вообще не придут? Я похолодел: мне вдруг представилось, что они уже успели поиграть тут на всех инструментах — и теперь не придут никогда, а мы трое останемся во власти Чёрного дьявола!.. Но не успел я об этом подумать, как в стене рядом с дверью образовалось голубое свечение. Половицы пропели знакомую гамму, и голубые фигуры музыкантов одна за другой начали появляться в комнате. Они были теперь очень ясно видны. Я вздохнул с облегчением.

Вот они подошли к столу, зажгли три свечи и расселись вокруг. Всего их было около дюжины; по лицам и по одежде я уже знал приблизительно, кто есть кто. Разговор, как обычно, начал их старейшина, величавый и невозмутимый Себастьян Бах.

— Я вынужден, господа, — сказал он, — удостоверить вас в том, что за полгода еженощных трудов мы так и не достигли цели. Все сии инструменты суть творения превосходные, но среди них нет того единственного, который нам нужен. Отсюда следует — я опять на этом настаиваю, — что либо он спрятан в другом месте, либо его вообще нет в доме мастера. Впрочем, последнее вряд ли верно: вы все знаете, что Табольд неотступно следует за нами, он явно рассчитывает на успех… Нам остаётся обсудить, что предпринять дальше. Что думаете вы на этот счёт, господин Бетховен?

— Я думаю, что переворачивать в этом доме всё вверх дном — задача скорее для полицейского, чем для музыканта.

— Согласен. Но если это не сделаем мы, это сделает Табольд, и тогда в мире наступят ужасные времена, — возразил Бах.

— Ужасные времена в мире уже давно начались, господа. Странно, что при жизни на Земле вы этого не успели заметить, — грустно усмехнулся Чайковский.

— Ну, не так уж всё мрачно. Ведь, в конце концов, существует музыка! — вмешался в разговор улыбчивый Россини. — Я считаю, что прав маэстро Бах: разбойнику Табольду нельзя давать в руки столь мощное оружие. Значит, надо искать.

— Искать! Но где? И кто нам поможет в этом? — вздохнул Шопен.

Пауза… Никто не знал, что ответить, каждый сидел, глубоко задумавшись. И тут я решился: я вышел из-за ширмы и сказал:

— Этого человека вам не нужно долго искать. Помочь вам могу только я!

Все, кто сидел за столом, обернулись ко мне, и три язычка пламени качнулись, как один, в мою сторону. Они повскакали со своих мест и приблизились ко мне — голубые, сиреневые, прозрачные… В их глазах теперь светилась надежда.

— Мы рады приветствовать в наших рядах юного хозяина дома! — сказал Россини, на лице которого, как обычно, сияла его чудесная улыбка.

— Приятно видеть тебя в добром здравии, милый друг, — поддержал Бетховен. — Неужели ты и вправду можешь нам помочь?

Я кивнул. От волнения слова замерли у меня в горле.

— Но как ты мог догадаться о том, что мы ищем? — донеслось до меня их всеобщее удивление.

— Дедушка оставил записи, — смущённо пробормотал я. — Там говорилось о флейте Орфея…

— Флейта? Но её здесь нет!

Я помолчал, собираясь с духом, и затем объявил собравшимся:

— Да. Её не было. Но теперь она здесь.

Трудно передать ликование всех присутствующих, когда они услышали мои слова! Они поздравляли друг друга с удачей, поздравляли меня, порхали из конца в конец комнаты, задевая за струны виол, а Россини в это время играл на клавесине что-то, напоминающее весёлую тарантеллу. Угомонившись, они опять собрались вокруг стола.

Я понял: они ждали, когда я принесу флейту. Мне не хотелось такой быстрой развязки. Я медлил. К счастью, они не торопили меня. Я был им благодарен за терпение и деликатность.

— Быть может, у тебя есть какая-нибудь просьба? — минуту спустя поинтересовался Моцарт.

— Да! Просьба! — Я поспешно кивнул. Смущение мешало мне говорить. — Расскажите, пожалуйста, про моего дедушку! Как вы про него узнали?

— Мы знаем обо всех великих музыкальных мастерах, во всех концах Земли, — ответил Моцарт. — Звуки, рождённые их инструментами, способны проникнуть так далеко, что они вряд ли могут подозревать об этом… Мастер Коросты-лев был самым искусным из них. Ему удалось совершить то, что со времён кремонских мастеров не удавалось ещё никому. Он нашёл формулу мировой гармонии. Он открыл тайну инструмента Орфея — тайну, строго охраняемую ещё со времён пифагорейцев! Он несколько раз пытался создать инструмент по своей формуле, но терпел неудачу, ибо секрет любого мастера не только в формулах состоит… Собрав по всему миру коллекцию старинных труб, виол и лютней, он сумел скопировать лучшие их образцы. Но для надлежащего эффекта, повторяю, ему надобен был ещё один ключ…

— Какой же это ключ? — спросил я.

— Таким ключом должна быть сама музыка. К прискорбию, твой дед был всего лишь музыкантом-любителем. Мастерство музыканта слишком сильно уступало его мастерству конструктора… Он пытался заинтересовать своими опытами видных исполнителей на своей родине, но в этом не преуспел. Тогда-то мы и решили прийти ему на помощь: мы стали создавать музыку, которая могла бы оживить построенные им инструменты и дать им настоящую силу волшебства. Вот здесь, в этой самой комнате, мы садились и импровизировали перед ним.

Тут я вспомнил о моей собственной сегодняшней «импровизации». Мне стало стыдно. Как у меня только могло хватить нахальства на эти опыты!

— И вы сразу нашли то, что нужно?

— Нет, не сразу… Задача оказалась чересчур сложна и огромна — даже для нас. По преданию, такую музыку знал когда-то Орфей… Мы долго бились над задачей. Мастер в конце концов потерял терпение и попробовал изобрести музыку сам. Он ведь не знал ещё, насколько это опасно. Один случайно взятый интервал на волшебном инструменте — и вместо рая земного можно получить стихийное бедствие, равное пожару или землетрясению! Или впасть в помешательство. Или вызвать нашествие вредных насекомых.

В этом месте я взялся за уши — они у меня горели от стыда… Оказывается, я повторил ошибку моего деда! Ещё ладно, что всё так благополучно обошлось. Я спросил:

— Неужели землетрясение в самом деле было?

— Нет. Но случилось нечто худшее. Игра мастера привлекла страшного Духа Тьмы, которого при жизни звали Табольд, или Чёрный Флейтист. Он пообещал, что сообщит господину Коростылёву ту самую мелодию, которая, по преданию, была ему известна. Чёрный Флейтист обманул хозяина: он показал ему музыку смерти, от которой мастер неизлечимо заболел. Затем коварный Табольд стал требовать инструмент в свои руки, а взамен пообещал лекарство… Твой дед ему не уступил и прогнал его. Перед тем, как уйти в мир иной, он позаботился о том, чтоб скрыть от чужих глаз своё лучшее творение. Полгода мы не имели от него никаких вестей. Между тем музыка, которую он ждал от нас, была нами найдена. И нашёл её, конечно, первый музыкант всех времён — Себастьян Бах. Я думаю, за одно это он достоин уже не земной, но небесной награды!

После этих слов Моцарт почтительно поклонился и все музыканты встали и поклонились своему патриарху.

— Что было дальше? — спросил я.

— А дальше мы все собрались и решили прийти ещё раз в гости к мастеру… Нам было приятно показать ему музыку, о которой он мечтал, и заодно посмотреть, что будет, если мы сыграем её на самом лучшем его инструменте. Увы! Придя сюда, мы увидели только следы смерти и запустения. Мастера Елисея Коростылёва уже не было в живых. В этой комнате мы устроили поминальный концерт в его честь. Играли мы, само собой, без публики, друг для друга. Но когда мы собрались уходить — обнаружилось, что слушатель у нас всё-таки был! Он стоял за дверью. Он…