— Ты смотри, что они делают!

Сычев укоризненно посмотрел на Серегу и пробурчал:

— Чего? Свадьбы не видал, что ли?

— Там же золото!

Сычев издевательски расхохотался и, как показалось Сереге, недобро заметил:

— Оно им не помеха. Это тебе из-за него приходится… — и обернулся. Лошади перешли на рысь и быстро удалялись по болоту.

Сычев вскочил и закричал:

— Бей! Чего сидишь!

Серега вскинул карабин, но руки не слушались. Плясала мушка, и плясали лошади.

— Бей! — орал Сычев. — Она ж его уведет сейчас!

— Догоню! — крикнул Серега и сорвался следом, размахивая карабином. Сычев в это время все же ухватил берданку и, стоя, торопливо выцеливал, прильнув бородой к прикладу. Глаза лихорадочно ловили мельтешащие цели.

Серега отбежал метров сорок, когда звучно ударил первый выстрел и пуля с визгом скользнула над головой. Он обернулся, погрозил кулаком и на бегу крикнул:

— Дурак! Ты чего?!

Сычев торопливо дергал затвор, перезаряжая берданку. Следующий выстрел застал Серегу в момент падения, когда он зацепился ногой за обомшелый сук. Карабин дренькнул и отлетел в сторону. Серега ползком подобрался к нему, вскочил, как бегун с низкого старта, и помчался, прыгая через койки, свежим лошадиным следом. А сзади продолжали стучать выстрелы и слышно доносился мат Сычева.

Около часа Серега, задыхаясь от с ходу взятого спринтерского темпа, бежал, не теряя из виду колыхающихся в галопе лошадей. Бежать мешала высокая трава. Болото с редкими островами чахлой сосенки уходило далеко к горизонту, где синей полоской виднелся лес. Кобылка шла впереди, уводя все дальше и дальше некогда ленивого, нерасторопного жеребца вместе с пудом драгметалла, за который Серега отвечал головой. Еще через час лошади оторвались метров на триста.

Жеребца уводила молодая сильная кобылка, уводила призывным ржанием и легким бегом. Серегу Лиходеева уводила боязнь за груз, который колотился на хребте лошади. Что им было, лошадям, безумным от любви, до маленького человека, бегущего за ними со сдавленным спазмами горлом? Даже если бы Серега упал сейчас в болотную жижу и открыл пальбу, то и тогда, наверное, они не остановились бы, не стали шарахаться по сторонам от звенящих пуль. Оглохли кони. Не до людей им сейчас и не до золота. Бесится природа в натянутых жилах, кровь в голову бьет. Попади конские ноги в прикрытую мхами трясину — не сгинули бы, враз перемахнули и дальше! Что трясина, когда туман в голове и теплая, пружинистая сила в разгоряченных мышцах. Тут простора б побольше, чтобы можно было силушку эту выложить, всю до капли. А потом хоть стреляй, хоть в зыбь угоди — все равно! Море по колено.

Каково же ему, Сереге Лиходееву, рассекать высокие травы по кочковатой, хлипкой болотной земле? Бог с ним, что мокрый по уши, обсохнуть потом можно. Силы-то обыкновенные, человеческие, и подогреваются только мыслью: «Что же будет, если эту разнесчастную пригоршню песка провороню?» Было бы, конечно, Сереге… Конечно, и в воровстве заподозрят, а уж о том, что последним человеком в партии станешь, — тут и речи нет. С грязью смешают. С золотом имел дело как-никак, осторожным надо быть. Тебе доверили, а ты… Тоска, в общем, если лошади пропадут. С них спросу нет. Они — животные, им полагается жить по зову инстинктов. А человеку — по зову закона. Как ни крути, а надо Сереге мчаться за лошадьми, ловить раскрытым ртом воздух. Им, Доктору и кобылке, куда проще бегать. Играют, им весело. Человеку же не до игры… Однако это, может быть, и не плохо. Тоже можно без задержки и топь перемахнуть, и от пули не шарахнуться.

Когда легкие сумерки затянули и без того серый горизонт, Серега увидел, что лошади остановились, затанцевали на месте. Но когда он подбегал на выстрел, кобылка брала с места в галоп и уходила дальше, в мельтешащее марево дождя. Серега боялся темноты. Ночью лошади могли уйти и исчезнуть во все приближающейся залесенной кромке болота. А там ищи-свищи… Боялся Серега и того, что, не дай бог, Доктор в лесу порвет рюкзак. Пропало тогда золото, попробуй собери его на такой площади…

Когда лошади остановились в очередной раз, Серега решился. Выбрал кочку повыше, положил карабин, встав на колени, старательно выцелил конский силуэт. Но только готовился надавить на спуск, цель терялась — ствол упирался или в небо, иди в дальнюю кочку. А потом кони вообще растворились в темноте… Серега сел на кочку и опустил руки. В мозгу колотилась единственная мысль: «Все. Конец. Как же теперь?» Потом навалилось сонливое отупение, безразличие, и он, наверное, так бы и уснул на этой кочке, если бы рядом не заржал победно и торжествующе Доктор, Серега бросился в одну сторону, в другую. Уже почти настиг заигравшихся коней, но топот и ржание вновь удалились.

Закрутило Серегу Лиходеева на болоте. Казалось, конца не будет этой ночи. А сам себе он казался маленьким, беззащитным, и тьма, которую можно было пощупать руками, закатывала его словно в дерюгу. Лошади несутся где-то рядом, слышен топот, слышно чавканье грязи — только протянуть руку и достанешь! Однако Серега гонится-гонится, да все зря. Ушли, будто жижа между пальцев.

— Доктор! Докта-а-ар! Дохлятина ты чертова! Волчья похлебка! Чтобы ты шею сломал!

Так Серега пробегал до утра.

А утром, когда рассвело, он сразу увидел лошадей на фоне побагровевшего восхода — узкой полоске чистого неба, открывшегося на мгновение, чтобы показать, что действительно наступило утро. Любвеобильный Доктор гарцевал вокруг покоренной кобылки, и его силуэт отливал каймой медного цвета. Серега несколько раз прицеливался стоя, но, боясь промахнуться, решил подойти еще ближе. Но когда оставалось метров полста и медный силуэт Доктора уверенно повис на мушке, Сереге стало ужасно жалко убивать его. Он представил, как понуро опустит голову и подойдет к трупу жеребца, взглянет на его остекленевшие глаза и как будет отвязывать злосчастный рюкзак с драгметаллом, из-за которого и сложил на старости лет дурную голову несчастный жеребец…

Серега оторвал глаз от прицела и с трудом убрал руку с цевья. И словно почуяв, что ему подарили жизнь, Доктор лихо взбрыкнул ногами и помчался следом за кобылкой. Через минуту Серега жалел не жеребца, а себя, запинаясь в траве и задыхаясь на бегу в приступе кашля. Гонка продолжалась часа два, пока заморенные лошади не остановились у ярко-зеленого островка сочной травы и не стали жадно щипать ее, опустившись на колени: такой травой на болоте обычно зарастают «окна» топей.

Серега подошел к Доктору, отвязал повод с седла и со всей силы ударил жеребца по теплым, дышащим ноздрям. «Ну вот! — удовлетворенно подумал он, обтирая о штаны вымазанную зеленой слюной руку. — А ты кричал, стрельбу затеял…» — И тут же пригнул голову. Ему явственно вспомнился визг пули над головой, а в глазах возникло страшное, звероватое лицо Сычева. «В кого же он палил?..»

«В кого же он палил? — спрашивал себя Серега и чувствовал зудящий озноб между лопаток. — Лошади-то бежали в стороне…» Он вспомнил начало погони, представил, как и где находились он сам, Сычев, лошади. Получалось, что Серега и кони не могли быть на одной прямой, а лишь только в этом случае Сычев мог стрелять через Серегину голову. Мог… Допустим, в запалке не сообразил, что можно угодить в Серегу, вот и палил. Но… лошади уходили много правее Сереги! «Значит, он по мне шпарил!» Теперь, спустя восемнадцать часов, Сереге вдруг стало жутко. Он остановил Доктора и осмотрелся. Сереге начинало казаться, что Сычев спрятался где-то близко, высматривает, караулит, ждет, когда Серега подъедет ближе, чтобы наверняка… Что это там?! За гривкой с карликовой сосной… Нет… Показалось… «А мишень я подходящая, не промажешь. Кони шагом идут. Вот сволочь! Не зря он за мной сек постоянно, и вчера у костра… Ружье чистил, готовился».

Внимательно разглядывая все вокруг, Серега заметил, что кое-где по бурой поверхности болота вспыхивают зеленые островки с линзами желтоватой воды, и понял: «окна», булькнешь — и с концом. От мысли, что он всю ночь бегал между этими «окнами» и только чудом не заскочил в трясину, озноб от лопаток разлился по спине, и Серега ощутил, что стал весь пупырчатым, как щипаный гусь. И еще от одной мысли ему сделалось не по себе: болото — ни конца ни края, куда ехать? Однако Доктор, опустив тяжелую голову, уверенно шел вперед, и Серега успокоился. Доктор хорошо ходил своим старым следом. Сникшая от любовной сытости и ужасно голодная, сычевская кобылка понуро ступала следом, срывая на ходу жадными губами жесткую болотную траву.