— Вот этот клок земли у истока реки Геналдон, — сказал Антон, — в свое время купил у царского наместника — за бесценок — дед Аслана Царахов. Сюда съезжались на ослах обезножевшие калеки, а отсюда уходили на своих двоих. Царахов взимал с них плату за лечение, возил сюда дрова и провиант, изрядно разбогател... Как папаша Пейкинг...
— У потомка Царахова тоже есть эта жилка... — сказала Розита. — За своего несчастного осла Ваську он такую цену загнул...
Мы насладились турьей печенкой. Принесенного мною сухого вина Антон выпил с удовольствием, Розита чуть пригубила.
— Меня папа убьет, как того американца, — сказала она, — если узнает, что я выпиваю в мужской компании. У нас, осетин, это не принято...
Антон, я заметил, порою взглядывал на свою сотрудницу с какой-то восторженной робостью. Розита обладала спокойной плавностью и девственной свежестью форм. Она носила очки, и взгляд ее преломлялся в круглых стекляшках, не выходил наружу; создавалось впечатление непроницаемости. Антон ростом поменьше Розиты, и некое беспокойство сквозило в его движениях, жестах. Посреди застольного разговора с турьей печенью и вином он вдруг умолкал, отстранялся, и я понимал, чувствовал: мне пора уходить, Антон считает минуты столь нужного ему времени...
Но я сидел, хотя опустела бутылка и печень у тура невелика. Не очень-то мне хотелось плестись по острым каменьям, среди хаоса, сотворенного селевым потоком. (Ослу Ваське за это хоть платят четыре рубля.) И возвращаться в мой насквозь простукиваемый костяшками домино одноместный номер тоже мне не хотелось. Вот так бы сидеть и сидеть за столом на высоте полутора тысяч метров над уровнем моря, в окружении снежных гор, населенных турами, горными индюками и странными белорозовыми птицами, похожими на фламинго, взглядывать иногда с безотчетным, нежданным трепетом на Розиту...
Во время одной из все более удлиняющихся пауз я взял лежавшую на столе книгу: Фарли Моуэт «Не кричи, волки!»
— Вы, это читали? — быстро спросила Розита.
— Нет, не читал.
— Ну что вы... Такие вещи надо читать.
— Да, вещь стоящая, — подтвердил Антон.
— А что, беллетристика или научно-популярное?
— Ни то и ни другое, — сказала Розита: — Нечто большее. Просто ее написал настоящий человек. Нет, нет, не писатель, а именно человек.
Тут я заметил, что Розита подчеркивает зазор между экими званиями — «писатель» и «человек».
— Эту книгу написал настоящий ученый, — сказал Антон.
— Не в этом дело, — перебила его Розита. — Я могу вам дать почитать, только с условием, что вы вернете. Я этой книгой дорожу. Ее нигде не купишь...
— А как же он вернет? — испугался Антон. — У нас кончается полевой сезон. Через две недели мы уезжаем.
Я поспешил успокоить Антона:
— У меня сезон только еще начинается. Я принесу! Дорогу знаю! В санатории все равно мне скучно сидеть.
— Да уж, не завидую вам, — сказала Розита. — Я бы и двух дней не выдержала... На всякий случай запишите мой телефон в Орджоникидзе.
Пока я записывал телефон Розиты, Антон смотрел на меня, как я на пса Тобика, когда он внезапно выкатился ко мне из стада с рыком и лаем. Росту Антон небольшенького, лет ему тридцать или чуть больше.
Книгу Фарли Моуэта я прочел весьма скоро, она, правда, понравилась мне, я вполне согласился с оценкой Розиты. Но сбегать к истоку реки Геналдон так и не собрался, проникаясь мало-помалу сознанием благодетельной непременности санаторного режима: ванны, массаж, ультразвук, лечебная физкультура...
По утрам на зарядку, вместе с санаторной публикой, страдающей заболеваниями опорного аппарата, радикулитами, спондилезами, артрозами, хондрозами (местные ванны помогают также и от бесплодия), приходили из окрестных селений ослы и ослицы. Длинноухих привлекала именно зарядка. Они располагались вокруг заряжающихся, с нескрываемым насмешливым любопытством созерцали данное действо, порой обмениваясь впечатлениями от увиденного на весьма звучном, трубном ишачьем наречии. Полюбоваться зарядкой, я видел, прибегали из села Тменикау ишаки Аслана Васька с Машкой...
После зарядки и завтрака больных отвозили в автобусе к ванному зданию на берег реки Геналдон. Я добирался туда своим ходом, опять же через село Тменикау, сначала вверх, затем вниз. Однажды я повстречался на этой дороге с Розитой. Она брала пробы в ручье одна, без Антона.
Мы обменялись с нею впечатлениями о прочитанной книге Фарли Моуэта «Не кричи, волки!». На ванную процедуру я опоздал. Книги у меня с собой не было. Заходить ко мне в санаторий Розита сочла неудобным.
Когда по прошествии санаторного срока я позвонил Розите из телефонной будки в Орджоникидзе, трубку взял папа Розиты, интеллигентным голосом, с чуть уловимым кавказским акцентом, спросил, кто я, откуда, какого рода дела у меня с Розитой. Я ответил подробно, чистосердечно, мне нечего было скрывать. Папа Розиты назвал точное время, когда Розита придет домой. И правда, когда я позвонил, она тотчас подошла к телефону.
Мы встретились с ней, Розита меня пригласила на премьеру спектакля «Час пик». Сославшись на жару, я вежливо отказался и пригласил ее в ресторан.
— Вообще-то я эмансипированная девушка, — сказала Розита, — но сразу идти в ресторан — в нашем городе это слишком... Боюсь, как бы у вас не вышло неприятностей... Осетинские мужчины ревнивы и воинственны, это у них в крови...
Мне захотелось спросить, каково же тогда Антону, но я удержался.
Отказавшись от театра и ресторана, мы погуляли в парке по бережкам текучих и стоячих вод, среди южных растений; цветы источали сильный сладостный запах; по газонам вольно гуляли, кричали резкими голосами павлины... Мгновенно стемнело, но парк хорошо освещался лампами дневного света. Как люстра, сиял сплошь остекленный ресторан «Нар».
И сколько бы мы ни гуляли по чудному парку, этот главный источник света привлекал нас и завораживал, как ночных бабочек. В конце концов Розита согласилась на компромисс: мы зашли не в ресторан, а на террасу — в кафе. Женщин здесь, правда, не было, только мужчины. Розита держалась храбро, просто и независимо.
Мы посмеялись, отведали легких кавказских вин. Розита сказала, что завтра папе станет известно, как она прожигает жизнь в мужской компании «у трактирной стойки». «У нас такой город: все знают всё про всех...»
Книга, ради которой и состоялось наше с Розитой свидание, лежала в моем кармане. Слегка возбужденный винами, духотой, потемками, запахами и звуками южного города, я позабыл о книге. И Розита, видимо, позабыла.
Обрел я книгу лишь в самолете, летящем из Минеральных Вод в Ленинград. Решил, что сразу, вернувшись домой, отправлю ее Розите по почте.
Прошли годы... Книга лежит у меня на столе, та самая книга, доставшаяся мне у истока реки Геналдон, на отроге ледника Майли-Хох, отчасти благодаря удачной охоте на туров американца Билла Пейкинга... Ее написал канадец Фарли Моуэт — «Не кричи, волки!».
Но это я забегаю вперед.
По возвращении в Ленинград с северокавказского курорта я повстречался однажды с моим старым товарищем. Мы спросили друг друга, как это заведено у людей, склонных к странствиям, кто где побывал.
— Я был в Канаде месяца два, — сказал товарищ сдержанно, скромно, как и подобает говорить о странствиях такого масштаба.
— Слушай, — воскликнул я, — ты не знаешь в Канаде писателя Фарли Моуэта? Он написал прекрасную книгу «Не кричи, волки!».
— Я был гостем Фарли, — ответил товарищ, значительно поблескивая темными стеклами очков, которыми обычно прикрыты его глаза от солнца. — У него есть вилла на озере Онтарио, я там и жил. А в прошлом году Фарли с женой Клер были у меня в гостях в Ленинграде. Фарли скоро приедет опять, мы с ним отправимся в путешествие по нашему Северу — в Якутск, Магадан... Я тебя с ним познакомлю. Он парень хороший.
Товарищ все это высказал просто, но под внешней простотой, конечно, угадывалась торжествующая гордость открывателя и хранителя никому не ведомых ценностей.
