Вчера папа вернул меня домой. Я заперлась в спальне, не желая никого видеть. Даже маму, хотя она умоляла поговорить с ней.

Несмотря на это, дома по-прежнему хорошо. Папа сам строил этот дом много лет назад, и у меня с детства была своя комната, девчачья. Свой аккуратный стол, компьютер, обклеенный фотографиями любимых актеров, своя гардеробная. Все розовое, с бантами… как у принцессы.

Но на фоне моей грядущей помолвки все это меркло.

– Эмиль… – проговорила вслух, пробуя его имя на вкус.

Шею обжигала пустота. Как только отец усадил меня в машину, я стащила подвеску с шеи и спрятала во внутренний карман штанов. Там никто бы не нашел, а дома я перепрятала подарок под комплекты нижнего белья.

Надо было выбросить! Я здесь, а Эмиль в прошлом. И рисунок этот дурацкий нечего рисовать.

Я схватила листок и смяла его. Как оказалось – вовремя. Дверь распахнулась. Я резко бросила комок бумаги в ящик стола, обернулась и… застыла. Слушала приближающиеся шаги и не могла вымолвить ни слова. Между Мурадом и мной не было серьезных родственных чувств, из всех братьев он больше всего напоминал отца.

Даже больше – превосходил его.

Прошлой осенью ему исполнилось восемнадцать, и он уехал из дома в отдельную квартиру. Отец его решение поддержал и даже помог. Мурад был младше меня всего на два года.

– Не слышала, как ты приехал. Здравствуй, – вежливо поздоровалась я, встретив его взгляд. – Родители еще не вернулись

– Где ты была? – Он проигнорировал мой вопрос и сел на край моей кровати.

Я опустила руку с карандашом. Продолжать рисовать, когда Мурад говорит, было чревато. Уже проходили.

– Папа тебе сказал. Наверняка.

Я прикусила язык. Мой ответ прозвучал слишком дерзко.

– Я хочу услышать от тебя. Где ты была?

– Послушай, Мурад… – Я встала из-за стола. – Ты не можешь говорить со мной в таком тоне. Я старше тебя.

Глупая защита, не более. Он мужчина. В нашей семье приучали подчиняться мужчинам, только у меня так и не получилось. Наверное, поэтому я всегда получала. Отец говорил, что мы с мамой слишком разные. Она тихая, а я огонь… который всегда тушили пощечиной. Это делал Мурад.

– Мне все равно, кто старше. Если надо воспитать сестру, я это сделаю.

Мурад поднялся, и у меня вспотели ладони. Я отступила и вернулась на кресло. В глазах появились слезы. Сейчас будет больно.

Мурад никогда не показывал жестокость при матери или отце. Все звали его мудрым не по годам. Истинное лицо «посчастливилось» увидеть только мне. Первый раз он ударил, когда я с подругой попала на студенческий праздник. Отец запретил, но я осторожно – думала, никто не заметит.

Были танцы, стемнело быстро, к нам со Светой подошли незнакомые парни – оказалось, это были друзья Мурада. Он тоже был там. Я никому не сказала, что он ударил меня. Маме тоже не пожаловалась – она между мной и отцом как между двух огней всегда была, и если она узнает о Мураде… Ее здоровье пошатнется, а ей еще младшего сына вырастить надо.

– С кем ты была? – подступил с другой стороны Мурад. И пока не тронул. На удивление.

Я нервно заломила пальцы, опуская взгляд. Рядом с ним я всегда чувствовала себя беспомощной. Мурад был силен не по годам – спортзал, силовые тренажеры, здоровый образ жизни… И если отец мне спускал что-то с рук, то Мурад – никогда. Он цеплялся за любой повод наказать провинившуюся сестру.

Когда он съехал из дома, я вздохнула спокойнее.

– Ни с кем, – вымолвила онемевшими губами, отводя взгляд. – Пожалуйста, оставь меня одну.

Я вздрогнула. Мурад схватил меня за щеки и заставил смотреть на него. С этого все и начинается: я огрызаюсь, а он показывает, какая я слабая. Перед отцом не плакала, а здесь – всегда…

– Пусти! – процедила сквозь зубы. – Ты не смеешь так обращаться со мной! Никто не смеет…

Брат схватил меня за плечи и поднял силком. Я закричала, чтобы привлечь внимание, хотя дома мы и были одни. Чтобы дать ему понять: нельзя! Со мной так нельзя!

Я уперлась руками в его плечи. Глаза Мурада потемнели. Он считал, что я могла опозорить семью. К счастью, мой побег не просочился в прессу.

– Отец слишком мягок с тобой. Но я – не он, и спускать на тормозах твою строптивость не намерен!

– Я тебе ответила! Оставь меня в покое! Не трогай меня, умоляю… – Я готова была расплакаться от боли в плечах, от его мертвой хватки.

– Стыдно выдавать тебя замуж невоспитанной, – хлестко ударил он словами.

Наметанный глаз заметил руку. Тяжелую. Мурад был хуже отца, и я всегда боялась оставаться с ним наедине. Даже из университета старалась возвращаться позже – засиживалась в библиотеке и просила папу забрать меня, когда все уже были дома.

– Еще хуже – выдавать тебя после твоих гулянок, – процедил Мурад.

Внутри поднялся жар, вырвавшийся слезами и отчаянием. Я опередила брата. Не дала себя ударить – ударила первой. Пощечина. Моя вторая в жизни. Я поняла, что в обоих случаях защищалась. Только если перед Эмилем было стыдно, то перед Мурадом – ни капельки.

Я издала невнятный звук, когда брат схватил мое запястье и все же ударил. Отвернула лицо, закрыла глаза. Готовилась к ответу. Еще никто в нашей семье не поднимал руку на мужчину. Колени подогнулись, я медленно осела на пол, Мураду в ноги. В глазах потемнело – организм дал сбой.

Меня отпустили. Хватка на запястьях ослабла, и я не поверила своим глазам. Родители с младшим братом обещали вернуться к вечеру, и Мурад вполне мог заняться моим воспитанием – ремни он носил тяжелые и, в отличие от отца, не пренебрегал таким способом.

– Я не понял… – послышался голос, полный гнева.

Я остервенело вытерла лицо и подняла глаза. Нежность захлестнула меня с головой – Эльман, мой старший брат. Он оттолкнул Мурада, и тот отлетел в стену. С полки попадали мои детские игрушки.

– Что тут происходит?!

– Воспитание происходит, – оскалился Мурад. – Ее дома не было неделю, ты в курсе?!

Эльман держал себя в руках, но было видно, что это дается ему нелегко. Он прижал Мурада к стене и проорал ему в лицо:

– Я видел, как ты с ней обращался. Кто тебе позволил?!

А потом подошел ко мне и нежно поднял с пола. Я уткнулась ему в грудь и вдохнула родной запах. Его грудь вибрировала, а руки дрожали. Он гладил меня по волосам, мой старший брат.

– Я поговорю с отцом. А теперь вышел из ее спальни! – пророкотал Эльман.

Мурад послушался, хмыкнув сквозь зубы. Право старшего не позволило младшему остаться. Проходя мимо, он гневно пообещал:

– Скажешь отцу – развяжешь войну, Эльман.

Мы с братом сидели на моем диване, стоящем у окна. Вид из него был потрясающий, в детстве я просто обожала сидеть здесь и рисовать. Только я, только лес и сладко пахнущая тишина.

Я положила голову ему на колени.

Эльман перебирал мои волосы и дарил ощущение спокойствия. Брату было двадцать девять, но он до сих пор был один. Стыдно признаться, но я этому радовалась: в его присутствии меня никто не обижал.

– Не надо говорить папе, – попросила я. – Меня скоро здесь не будет, а Мурад сильно обидится на тебя. Ты же знаешь, как он обожает отца и все делает, чтобы быть хорошим сыном.

– Как долго это длится, София?

– Два года. Поздно прихожу, гуляю не с теми девочками, меня рядом с одногруппниками увидел…

– Почему не сказала мне раньше?

– Он делал это крайне редко и лишь тогда, когда никого не было рядом. Родители ведь часто куда-то летают: либо в отпуск, либо тебя навестить в Петербург. К их возвращению лицо заживало… Да и никто бы не поверил, Эльман!

– Я бы поверил!

– Прошу тебя, не говори отцу… Мурад съехал прошлой осенью, и стало полегче. Я не хочу войны, брат.

Мы просидели так до позднего вечера, пока не вернулись родители с младшим братом Дамиром. Под недовольным взглядом Эльмана я замаскировала синяки тональным кремом и непринужденно улыбнулась в маминых объятиях.