Но он не стал. В конце концов это он сказал ей договориться с Айзком и Оррой, но он в слово «договориться» вкладывал немного другой смысл.
Если бы она спросила у него. Если бы она поговорила с ним, вместо того чтобы наливаться ненавистью на конвентах с интервью Берхарда Колдера, а потом хватать людей за горло.
Наверняка она сама все поняла. Судя по смерти Питера, по счетам за билеты в первый ряд на ток-конвенты, по цинизму, с которым она настраивала рекламу для конвента Хенде Шаам и составляла от имени Рихарда запросы в адаптационный центр. Это и есть ее реакция на правду?
Не может быть.
Неужели она так хорошо умеет сама себя обманывать?
Нужно было влезть в ее настройки. Не дожидаясь, когда это сделает Поль. Разобраться в ее алгоритмах и возможно отключить половину вариантов.
Или дать Полю ее уничтожить, потому что таким, как Марш, не поможет ни настоящая смерть, ни цифровое посмертие — все равно все закончится смертями и разрушениями.
Разрушения и трупы, трупы и разрушения.
Рихард с почти отеческой нежностью погладил браслет под рукавом. А потом вздохнул, перепроверил пистолет в кармане и перепрятал топор в третий раз.
…
Клавдию снилась Тамара. Она лежала рядом, прижавшись к его здоровому боку, всхлипывала и гладила его руку — левую, не пережатую капельницами. Что-то в ней было неправильным, какая-то деталь, ясно указывающая, что все происходящее — нереально. И все равно он нервничал и хотел сказать, что ей нужно уйти, не смотреть на это и этим не дышать.
С другой стороны — здесь недавно сидела Эмма. Что-то про орхидеи говорила, а еще про крыши и кости.
«Все будет хорошо», — медленно набрал он на консоли, потому что даже во сне не мог заговорить.
— Все ты врешь, как обычно, — всхлипнула Тамара. — Они сказали, ты скоро умрешь. А я не поверила…
«Правильно. Мне лучше. Только слишком светло», — он даже неловко улыбнулся.
Здесь действительно было слишком светло. Орра не давала закрывать окна, а на пластиковой завесе у койки не было автозатемнения. Он не собирался этого говорить, но решил, что «светло» — это хорошее слово. А детям обязательно нужно говорить хорошие слова, когда они плачут.
На мгновение свет потускнел — кажется, Тамара хотела закрыть ему глаза ладонью, но побоялась притрагиваться.
— Лицо… у тебя лицо… — прошептала она. — Подожди! Я придумала! — она вдруг пропала, и Клавдий понял, что даже во сне ему нельзя просто побыть с дочерью. Но спустя несколько минут — шершавых и тягучих, как недели — свет померк окончательно.
— Ты можешь выйти в сеть, — предложила Тамара. — Я очки на тебя надела.
Он покачал головой. Ему не хотелось выходить в сеть во сне. Мало ли кого он там встретит.
— У тебя… мокрый рукав, — медленно произнес он. Может, пока в этом сне все по-настоящему, он подчиняется хоть какой-то логике.
— Мокрый, ага, — самодовольно ответила Тамара. — Ты когда поправишься — я тебе все расскажу.
— Сейчас расскажи, — попросил он, чувствуя, как в теплый наркотический бред пробираются сомнения.
— Марш сказала, что с тобой все будет хорошо, и что нас скоро отвезут в город. А ты говорил, что от нее надо подальше держаться — она нас спасает.
Сомнения крепли с каждым словом. Только путались, и Клавдий никак не мог разобрать, что именно должно его тревожить.
Мокрый рукав? Что плохого в мокром рукаве? Чем она могла его вымочить, грязной речной водой?
Нет, зачем бы ей это делать.
— Мне здесь долго нельзя быть, — прошептала она, и Клавдий услышал, как сухо зашуршала пластиковая завесь. — Они хватятся… я хотела в город, вызвать кого-нибудь, чтобы тебя забрали, но Марш сказала, что тебя не будут лечить и Поля не арестуют, потому что… ну ты вроде как сам виноват.
«Правильно сказала, — набрал он. — Но ты-то ни в чем не виновата. Марш сказала, что Гершелл заберет тебя в город…»
— Он уедет, если ты умрешь! — Кажется, Тамара ходила у его койки. — И меня заберет, ага. Это Марш так думает. А я думаю, что если ты умрешь — тут еще кто-нибудь умрет.
Нужно ее отчитать. Нельзя убивать людей.
Клавдий нервно усмехнулся.
— У меня есть рыбья кость, — доверительно прошептала она. — И я, кажется, поняла, как ей пользоваться…
— Не надо, — он даже попытался придержать ее, но не смог дотянуться. Тамара торопливо взяла его за руку и он сжал ее пальцы — тоже мокрые. Почему-то. — Не трогай эту дрянь. Она опасна и… с ней легко… ошибиться.
— Я знаю, — прошептала она, укладывая его руку поверх одеяла. — Я все давно поняла. Поэтому я могу быть здесь. Не переживай, папа, я не дам им тебя убить.
— Конечно не дашь, — улыбнулся Клавдий, потому что во сне можно быть честным. — И я рад, что ты знаешь, хотя ты… не должна была узнать.
— Мне мама сказала, — вдруг призналась Тамара. — Ну она не прямо так сказала, но она пыталась объяснить, почему вы развелись…
Нет. Все-таки это было неправильно.
Но не могла же она на самом деле здесь сидеть.
Почему не могла?
— Сказала, что она с тобой была счастлива, — безжалостно продолжала она. — Но так было, потому что рядом с тобой она всегда принимала то плохое, что было в вас обоих. Потому что знала, что у тебя это тоже есть и ты ее не осудишь. Но сказала, что у меня этого быть не должно, и она только так могла это со временем в себе убить, ради меня, понимаешь? А мне не нужно, чтобы вы что-то там в себе меняли, ясно?! Во мне это тоже есть, и я теперь это знаю. Я вернусь скоро… поправляйся, пожалуйста, мне без тебя очень плохо, — пожаловалась она, и, прежде чем Клавдий успел что-то ответить, торопливо поцеловала его в здоровую щеку.
Скрипнула его койка, зашуршала завесь, и Клавдий понял, что Тамары рядом больше нет.
Ее не было, а ее слова остались.
…
Ее слова остались и привели новый сон, но уже в реальность. Сейчас Клавдий отчетливо чувствовал, что не спит.
Как жаль, что не спит.
Но боли почему-то почти не было.
И еще слишком темно — так темно не бывает даже по ночам, даже в пустыне, вдали от подсветок, огней и сияющих инсталляций города. Ах да, он в сети, в стартовом конвенте.
Интересно, кто надел на него очки? Неужели Тамара все-таки здесь была?
— Аве, Арто, — тихо позвал он. Она не появилась в темноте, он не видел, зажегся ли датчик на его браслете, но отчетливо ощутил ее присутствие.
Знал, что сейчас она стоит рядом и смотрит на него.
— Где Тамара? Она здесь была?
— Нет, — равнодушно ответила она.
— Кто надел на меня очки?..
— Орра. Ты просил. Тебе… лучше? — ее голос вдруг стал совсем человеческим. Растерянным и полным какой-то совсем неожиданной надежды.
— Да, — улыбнулся Клавдий, и знал, что в этот момент в темноте улыбнулся его аватар.
Тот, который выглядел как он. Как он, с его лицом, которого у самого Клавдия теперь не было.
— Значит, Орра сделала, как я просила. И вы с Тамарой скоро поедете домой. — Кажется, Арто тоже улыбалась. Это было так странно. — Я рада, Клавдий. Я боялась, что ты умрешь.
«Боялась?» — мелькнула злая усмешка. Мелькнула — и погасла.
Чего-то Клавдий не знал про аватары и виртуальных ассистентов. Ни один виртуальный ассистент не стал бы спасать его жизнь, за которую не захотела бороться Дафна.
И все-таки это ненормально. Это не может быть правдой.
Он протянул руку и коснулся холодного меха ее воротника.
— Почему ты носишь эту куртку?
— Мне ее дал человек, которого я… очень ценила.
— Сними, — попросил Клавдий.
Был очень простой способ убедиться в том, что все это не по-настоящему. Потому что это не должно быть по-настоящему.
— Почему здесь темно? — спросил он.
— Ты сказал, что у тебя болят глаза.
У него и правда болели глаза. Теперь, когда ослабла боль и воздух перестал быть таким горячим и сухим, Клавдий вдруг почувствовал, как сильно он устал за прошлые месяцы.
