Ему разрешили остаться с Тамарой. Пока не пройдет «первый стресс», пока не подействуют усиленные лекарства. Через несколько дней ему придется уйти из центра Дерека Лаффа — такого же, как центр Лоры Брессон, только здание было синее с белым, а не белое с синим.

Такого же ненадежного, уязвимого и хрупкого. Придется оставить Тамару здесь. А Полю Волански придется очень постараться, чтобы обойти две пломбы на его профиле — свежую, ту, что поставили карабинеры и ту, что он поставил сам.

Тамара спала лицом вниз, на самом краю кровати. Спала, потому что Клавдию пришлось самому поить ее снотворным — его рейтинг продвинулся на несколько пунктов за осознанное поведение в стрессовой ситуации. А он просто не мог иначе — Тамару все равно бы заставили. Никому не было дела до того, что она теперь боится спать. Что она разминулась с собственной смертью только потому что ее виртуальная помощница — и помощница Поля Волански — зачем-то ее разбудила.

Тамаре сказали, что это была случайность. Ошибка, и никто никогда больше не взорвет дом, в котором она будет спать, но Клавдий видел, что Тамара не поверила. Она так посмотрела на него — искала поддержки. Клавдий должен был кивнуть. Должен был сделать уверенное лицо, такое, как тысячу раз рисовал чужим аватарам в модуляторе. Но не смог, потому что и сам больше в это не верил, а соврать у него не получилось.

Он потянулся, чтобы дотронуться до нее и запоздало пообещать, что все будет хорошо, даже если она не услышит, но уронил руку и только погладил кончики распущенных светлых волос.

Плохо будет, если Тамара сейчас проснется.

Но она обязательно проснется потом, потому что ее помощница зачем-то пошла против базовых алгоритмов.

Клавдий вышел в коридор — бежевый, весь в слепых окнах погасших экранов — и растер ладонями лицо.

— Аве, Арто, — позвал он.

— Решил «спасибо» сказать? — хрипло отозвалась она.

Марш стояла напротив него, подключившись к ближайшему транслятору. В коридоре было тепло, но она куталась в мужскую черную куртку на меху.

— У тебя проблемы с синхронизацией? — глухо спросил Клавдий. — Ты не считываешь температуру?

— Твое какое дело?

— Я могу помочь с настройкой.

— Не мне помогай, — огрызнулась она. — Этому… с курами. Ему помоги.

Она потянула из кармана серебристую трубку — дешевую, старомодную, кажется даже без автоматического фильтра для смолы.

— Не надо курить в больничном коридоре, — попросил Клавдий. — Давай выйдем на улицу.

— Ты хочешь вывести меня на улицу, чтобы я могла выкурить нарисованную сигарету? — усмехнулась она. Но трубку в карман убрала.

— Может, я тоже хочу сигарету, — равнодушно сказал Клавдий.

— Ты не куришь. Тебе Дафна запрещает.

— Прошлые семнадцать лет я не курил, — согласился он. — Идем.

Он не удивился, когда Марш, вместо того чтобы исчезнуть и появиться у входа, медленно двинулась вдоль всех доступных трансляторов. Она появлялась, мигала и пропадала, но Клавдий всегда слышал ее шаги — стук тяжелых ботинок по мраморному полу.

Сад был окутан имитированным туманом. Клавдий знал, что это синтетический пар из удобрений и отдушек, которые усиливают запах цветов, но ему нравилось думать, что это солнце нагревает остывшую за ночь землю. Почему-то солнца он тоже больше не боялся.

Клавдий остановился у куста, усыпанного разноцветными цветами разного размера. Какой-то садовый мутант, который пытается угодить сразу всем. Пахли цветы апельсиновым драже.

— Спасибо, — сказал он, не оборачиваясь.

— Не за что, — выплюнул скрытый динамик где-то вдалеке.

— Ты можешь подключиться к моему браслету, — предложил он. — Я могу тебя установить.

— Как хочешь.

Он огляделся. Марш стояла на больничном крыльце, опустив лицо в воротник. Рядом с кустом не было транслятора.

— Аве, Дафна. Установи помощника «Арто».

— Предоставить расширенный доступ? — неодобрительно спросила Дафна.

— Да, — пожал плечами Клавдий.

Все равно Марш не найдет ничего, что можно использовать против него. Если она умудрялась следить за ним столько времени, доступ к его контактам точно ничего для нее не изменит.

— Спасибо, — повторил он, когда она появилась рядом. — Я не знаю, почему ты так поступила, но рад, что у тебя нашлись причины.

Достал из кармана стеклянную трубку. Четыре раза прокрутил черный мундштук, увеличивая дозу никотина.

— В ваших рекомендациях… — взволнованно начала Дафна.

— Заткнись, — ласково попросил он. — Отключить официальные голосовые уведомления.

— Теперь она будет штрафовать тебя молча, — заметила Марш.

Клавдий пожал плечами. Он смотрел, как она запрокидывает голову, выпуская слишком плотный дым во влажный, пропахший синтетической отдушкой воздух, и почему-то от этого становилось спокойнее.

— Почему тебя создали?

Дым проваливался в легкие, словно глотки тумана — прозрачный, холодный и безвкусный, совсем не похожий на теплую горечь, которую он помнил.

Он покрутил мундштук еще трижды, а потом между ним и стеклом трубки вспыхнул красный ободок. А дым остался таким же.

— Потому что у Элен Арто была лицен…

— Нет, — перебил он. — Почему человек, который тебя оцифровал, пошел на это?

— Потому что он меня… — она осеклась. — Не отпустил.

— Рихард Гершелл — эмигрант из Младшего Эддаберга, верно? Он твой отец? Ты умерла там, в Младшем городе, или он не смог забрать тебя с собой?

Марш улыбнулась. Черный меховой воротник делал ее лицо еще бледнее. Неэтичный воротник, слишком достоверно имитирующий настоящий мех. Улыбка у нее была безмятежной и светлой. Разгладились едва заметные морщинки, а в вишнево-алых глазах зажглись теплые рубиновые искры.

Конечно, он ее отец. Может, дядя или старший брат, но скорее отец. Фамилия ничего не значит — она могла взять материнскую, или зарегистрировать официальный псевдоним. Они с Гершеллом даже были чем-то похожи на тех записях, что Клавдий успел найти.

Теперь-то он понимал, зачем этот человек пошел на это. Вчера, в аэрокэбе, когда Клавдий поверил, что Тамары больше нет, он сам подумал об этом. Оцифрованное сознание, идеально синхронизированный аватар, подобранные алгоритмами реплики — этого никогда не будет достаточно, но это лучше, чем вечное молчание.

Он знал, почему вечное молчание лучше, но мысль, малодушная и черная, на несколько мгновений поглотила его целиком. Но Тамара была жива. А Марш Арто — жива?

— Почему куратор не сказал господину Гершеллу, что не стоит тебя создавать?

— Господин Гершелл убедил его, что я буду полезна об-щест-ву, — она все еще улыбалась, и улыбка все еще была светлой. А потом улыбка дрогнула в уголках ее губ. Сломалась, потянула их вниз. — Он такой… добрый. Единственный добрый человек, которого я знаю. Это… его куртка… память о его куртке… а я ведь только… только хотела, чтобы у него все было хорошо.

Анализаторы убежденности ничего не могли подсказать, но Клавдий столько работал с аватарами и их мимикой, что не сомневался, что она говорит искренне. Насколько искренне может говорить программа. Он ведь знал, как она выглядит изнутри — знал, как выглядит ее код без визуализатора, знал, какие алгоритмы она использует, чтобы подбирать слова, которые говорит ему. И все равно не мог отделаться от чувства, что говорит с живым человеком. С уставшей, почему-то очень озлобленной женщиной, которой он благодарен.

— Мне очень жаль, — искренне сказал Клавдий.

— Если бы я могла — влепила бы тебе репорт за неуместное озвучивание травмирующих речевых штампов, — оскалилась она.

— Жаль, что не можешь.

Она поморщилась и отвернулась.

— Какой на вкус концентрат у тебя в трубке? — спросил он.

— Горький. Маслянистый, очень плотный, с послевкусием гари… в Младшем Эддаберге дешевые концентраты выпускали без ароматизаторов и нейтрализаторов. Иногда от них болела голова, как от алкоголя. Очень неэтичный концентрат, у вас такие не одобряют.

— Нужно смешать твой неэтичный с моим слишком этичным, — усмехнулся Клавдий. — Может, вышел бы толк.