– Ты намекаешь, что мне пора откланяться? Что ж, всего хорошего, милейшая синьорина. Не обессудьте, если я не был с вами достаточно галантен.

– Не нужно извиняться за приятный досуг, милорд. Смею надеяться, что мне нескоро доведётся его повторить.

Граф Моразини смотрел вслед удаляющейся парочке и думал: «Иногда даже самому тщедушному цыплёнку удается больно клюнуть жирного червя».

– И всё же, о чём вы с Анджелиной беседовали, пока я общался с епископом Дориа? – Витторе который раз после ужина донимал старшего брата одним и тем же вопросом.

– Я же тебе уже ответил: обсуждали красоты города. Сколько раз можно спрашивать об одном и том же? Воистину правду говорят: where love’s in the case, the doctor is an ass[173], – буркнул граф недовольно.

Витторе нахмурился.

– Знаешь, брат, кому-кому, а тебе точно бы не помешало показаться здешнему эскулапу. Избыток желчи вредит тонкости ума.

– А тебе бы не помешало быть со своей избранницей не таким наивным. Ты возле синьорины Форческо таешь, словно желе на солнцепёке. Становишься расслабленным, как растянутая шнуровка в штанах.

Виконт неприятно поморщился.

– Я никак не могу понять, как с такой нетерпимостью тебе удавалось прежде оставаться терпеливым в делах?

Граф насмешливо подмигнул.

– Я упражнял свою нетерпимость быть сообразной моему терпению.

Витторе озадаченно поинтересовался:

– Тогда почему же сейчас ты не хочешь дать волю сдержанности?

Альфредо раздражённо фыркнул в ответ:

– Да потому что я не хочу, чтобы ты повторил мои ошибки. Когда сердце застит разум – жди беды!

Старший Моразини на минуту замолчал, а потом продолжил:

– Вито, поверь мне, настанет час, и ты будешь со свечой в руках искать тот памятный день, когда я впервые просил тебя остановиться и всё хорошенько обдумать.

Не выдержав накала эмоций, виконт вскочил из кресла:

– Но и я тебя прошу понять, Фредо! Мой выбор сделан окончательно и бесповоротно. Я влюблён, и мне досадно, что ты не разделяешь моего счастья!

Он прошёлся по комнате взад-вперёд, а затем остановился напротив графа, вальяжно развалившегося в кресле.

– Как бы мне хотелось, чтобы любовь настигла и тебя, мой умный, прозорливый брат. Поверь, это не так страшно! Это как каччукко[174]. Может звучать пугающе, выглядеть пугающе, но стоит попробовать – и ты потеряешь голову.

Старший Моразини усмехнулся и не без ехидства заметил:

– Да ты поэт, брат! Ладно, оставим этот разговор. Скажи лучше, о чём ты сегодня беседовал с епископом Дориа?

Виконт присел на край кресла.

– Я договаривался с ним о будущем обручении.

– Но вы же официально ещё не помолвлены!

– Да, но помолвка состоится со дня на день. А я так нетерпелив, что мне хочется поторопить события. Поэтому я и хотел обговорить с епископом Дориа все тонкости этого вопроса и выбрать подходящий день.

– Надеюсь, плату ты ещё не вносил?

– Пока нет. А что? Тебя что-то настораживает?

– Сдаётся мне, этот служитель Божий не только пожертвования церкви, но и подати сирым и убогим во благо себе использует. Боюсь, как бы он не разделил судьбу приснопамятного Винченцо Джованни Стараче[175].

Давай мы поступим так: если уж ты и в самом деле решил здесь обручиться, то я поговорю с настоятелем церкви, которому безоговорочно доверяю. Помнишь, матушка всё время говорила нам о падре Антонио? Так вот, на днях я встретился с ним случайно. Думается мне, что лучше и честнее него тебе здесь священника не найти.

– Как скажешь, брат. В этом вопросе я доверюсь тебе безоговорочно. А теперь, пожалуй, пойду к себе.

Виконт поднялся и обернулся к брату:

– Ты как? Со мной? Или ещё посидишь здесь немного?

– Пропущу стаканчик рома в качестве дижестива[176]. А ты иди, не жди меня.

– Ну, как знаешь, тогда до завтра.

Оставшись один, Альфредо вынул из креденцы графин с ромом. Он взял сосуд, достал бокал и направился к креслу, стоящему в углу возле геридона.

Расположившись в нём поудобнее, граф плеснул себе ароматной золотисто-коричневой жидкости. Он пил ром и вспоминал сегодняшнюю встречу с синьориной Форческо.

Нынче она предстала перед ним совсем в ином свете. Она не только до отчаяния смела, но ещё и умна, иронична, остроумна и временами не по годам выдержанна. Неплохой букет качеств для столь юной особы!

Сколько ей? Девятнадцать? Или уже все двадцать? Если так, то странно, что она до сих пор не замужем. А если всё-таки замужем, но не помнит об этом? Или делает вид, что не помнит? Всё-таки, при всём её очаровании, вопросов, связанных с ней, гораздо больше, чем ответов. Нет, право, в смутную историю ввязался Витторе.

Мысленно упомянув брата, Альфредо вдруг припомнил, как эта парочка покидала площадь перед Кьеза-Санта-Мария-Ассунта, держа друг друга под ручку, а он провожал их взглядом и ощущал, как в душе зарождается какое-то смутно-неприятное чувство, подтачивающее холодом металла его сердце. Ещё ранее ему отчего-то очень не понравилось, что Витторе так внезапно прервал их с синьориной Форческо приятный тет-а-тет[177].

А если быть до конца откровенным, его сердцу по какой-то непонятной причине упорно хотелось верить, что он первым обнаружил эту девушку. Собственнический инстинкт настаивал: она его открытие! Сознание эту мысль тут же опровергало. Но сердце упорствовало, не хотело слушать доводы рассудка. Оно, упрямое и бестолковое, раз за разом подсовывало в память одну и ту же картинку: хрупкую фигурку на краю утёса на фоне грозовых туч и удивительно музыкальные руки, управляющие грозной стихией.

Возможно, если бы Моразини впервые встретил эту синьорину при других обстоятельствах, в гостиной под руку с Витторе, например, всё было бы иначе. А сейчас было именно так, как было. И от этого Альфредо стало досадно.

Граф допил вино и поставил пустой бокал на геридон. Всё, хватит рефлексировать. Он обещал себе, что не будет вмешиваться в их отношения, но сразу же нарушил своё обещание. Вновь начал отговаривать Витторе от этой затеи.

В конце концов, будут ли его уважать другие, если он сам потеряет к себе уважение?! Моразини поднялся из кресла и твёрдой походкой направился в спальню. Решено: он будет держаться в стороне!

Арабелла, лёжа в кровати, тоже прокручивала в голове сегодняшний разговор с графом. Старший брат виконта казался ей очень непростым и опасным. Она понимала, что с ним нужно быть постоянно настороже. Но в то же время ей отчего-то было обидно, что именно этот человек не принимает её, подозревает в ней какой-то неприглядный умысел, постоянно провоцирует и задевает её словесно.

Граф сразу же приглянулся ей внешне. В нём не было расслабленной, женоподобной элегантности большинства светских красавцев, которая так не нравилась Арабелле и которую она не раз замечала в Витторе Жиральдо. Напротив, этот мужчина был высок и атлетически сложён. Должно быть, форму он поддерживал благодаря занятиям спортом и верховой ездой.

Это крепкое тело совсем не нуждалось в таких модных уловках, как мужской корсет и подкладные плечи. В его облике не было никакой слащавости: ни напудренного парика, ни завитых локонов, ни мушек, ни румян, которыми пользовались многие светские щёголи. Всё это делало его очень притягательным.

Кроме того, ей пришлось сразу же столкнуться с умом и проницательностью графа. Этими качествами он напомнил ей любимого отца. Хвалебные характеристики виконта, которому Арабелла безоговорочно доверяла, также добавляли плюсов в копилку старшего Моразини. Таких людей девушка привыкла безоговорочно ценить и уважать.