Арабелла ещё долго сидела на постели, пытаясь осознать, что привидевшееся – лишь плод разыгравшегося воображения. Однако этот сон, таящий в себе горечь опасности, больше напоминал ужасающую реальность, нежели навеянное дурными мыслями ночное видение.

Это была не первая ночь, в которую Белла вновь и вновь переживала тот памятный кошмар. Она не знала, могут ли быть ещё более ужасными её ночные видения, но отчего-то была убеждена, что главный кошмар жизни ей уготовано пережить наяву. Поэтому девушка стоически готовилась к худшему.

А ведь были и у неё в жизни беззаботные, чу́дные годы. Те времена, когда всё казалось безоблачным и безмятежным. Когда от каждого нового дня она ждала только лучшего. Когда будущность представлялась ей исключительно в розовом цвете. В те дни она могла позволить себе молиться Богу о том, чего ей хотелось. Если бы она только знала, что тогда ей нужно было молиться о сохранении того, что она имела!

Сейчас Белла перебирает в памяти эти греющие душу воспоминания, словно фамильные драгоценности в заветной шкатулке.

Это здесь её все зовут синьориной Анджелиной Беатой Форческо, а в реальности она Арабелла Беатриче Доннорсо, дочь известного дипломата, графа Адриано Перроне Доннорсо, который умер, когда Белле исполнилось девятнадцать лет.

Её мать Мария Эуджения Доннорсо, в девичестве графиня Абрицци, происходила из обедневшего, но знатного и достойного рода. Её младшей сестрой была Аделина Мирелла Абрицци, ставшая впоследствии герцогиней ди Новоли. Осиротев, именно под крылом этой женщины Арабелла мечтала обрести покой. Именно для неё она везла медальон с инициалами М.Е.А. (Maria Eugenia Abrizzi), принадлежавший её матери. Мария Эуджения рассказывала, что точно такой же медальон, только с иными инициалами, в день шестнадцатилетия Аделины Миреллы их общий отец повесил на шею её младшей сестре.

Теперь медальон матери всегда у неё на груди. Белла безмерно счастлива, что не потеряла его той ночью, когда тонула. Что у неё есть зримое напоминание о минувшей жизни, которая в данных обстоятельствах подчас кажется ей плодом воспалённого воображения.

Мать вышла за отца рано. Это был брак по любви. Да в отца и невозможно было не влюбиться. Умный, импозантный, широко эрудированный, он производил неизгладимое впечатление на противоположный пол. По признанию матери, она увлеклась отцом с первой минуты. Но и он не мог не отметить симпатичную брюнетку с огромными голубыми глазами, которая к тому же оказалась весьма начитанной и рассудительной.

Белла не была первенцем. До этого родители потеряли двоих детей, которые не доживали и до полугода. Поэтому она была желанным и любимым ребёнком. Этому факту поспособствовало ещё и то обстоятельство, что фамилии Доннорсо иных детей Господь не даровал.

До пяти лет маленькая Белла жила с семьёй в Неаполе, после чего отца на пять лет отправили в Лиссабон посланником ко двору короля Португалии Жозе Первого из династии Браганса. Семья, как было заведено в дипломатических кругах, последовала за своим главой. Таким образом, детство Арабеллы прошло на побережьях Средиземного моря и Атлантического океана, в двух самых очаровательных городах, залитых солнцем и обласканных теплом.

В десятилетнем возрасте Арабелла вместе с родителями переехала в Мадрид, куда личным посланником ко двору своего брата Фердинанда Шестого графа Доннорсо отправил неаполитанский король Карл Седьмой.

В одиннадцать лет маленькая Белла уже бегло говорила по-португальски и по-испански. Кроме того, отец заставлял её учить английский и французский. За неимением детей мужского пола граф Доннорсо все обязанности отца по воспитанию достойного чада сосредоточил на единственной дочери.

Белла была окружена лучшими учителями. Более того, отец сам обучал её игре в шахматы, основам светского и дипломатического этикета, любил подолгу беседовать с ней на разные темы, развивая её наблюдательность и аналитический ум.

Из всех уроков Белле больше всего по душе были занятия музыкой, которые ей преподавал сам маэстро Мануэль Пла-и-Агусти[97], испанский композитор, служивший при мадридском королевском дворе клавесинистом и гобоистом. Наставник отмечал потрясающие способности девочки: её тонкий слух, отменную музыкальность, гибкость и чуткость пальцев и великолепную координированность.

В 1757 году, когда Белле исполнилось двенадцать, в Мадриде, на матине[98], устроенном Карло Броски по прозвищу Фаринелли[99], куда была приглашена вся семья Доннорсо, произошла знаменательная встреча.

Неаполитанец Фаринелли, служивший руководителем королевских театров Испании и проживавший в этой стране под королевским патронатом, близко дружил с другим выходцем из Неаполя, знаменитым композитором Доменико Скарлатти[100]. Тот бо́льшую часть сознательной жизни тоже провёл в Испанском королевстве. Поэтому вполне естественно, что на утреннике у Фаринелли присутствовал и он. И было бы странно, если бы хозяин праздника не упросил друга сесть за инструмент.

Маэстро исполнил всего два своих произведения для клавесина: Сонату ре-минор K 141 и Сонату до мажор K 159. Однако юной Белле этого было вполне достаточно, чтобы заболеть музыкой навеки.

Сонаты Скарлатти, или эссерчици[101], как он их называл, были удивительно изобретательны, свежи, полны испанского колорита и неаполитанского очарования. Технические сложности, заложенные в них, казались непосильными даже для самых искушённых исполнителей. Чувствовалось, что эти музыкальные зарисовки предназначались специально для того, чтобы произвести впечатление на аудиторию, сразить её виртуозностью и изяществом замысла. Казалось, что они требуют как минимум «трёх рук» для игры или хотя бы овладения приёмом «перекрещивания» рук.

Маэстро в совершенстве овладел искусством контрапункта[102] и смог увидеть в музыке больше, чем просто математику. Его трели были нежнее и элегантнее. Он мог транскрибировать в ноты звуки, которые его окружали: пение птиц, перезвон церковных колоколов во время венчания, игру испанской гитары или даже фейерверк.

Сердце Беллы ликующим зайчиком подскакивало к самому горлу, когда маэстро Скарлатти заставлял клавесин звучать местами точно так же, как тремоло[103] мандолины. Она до глубины души была потрясена столь виртуозным исполнением и решила во что бы то ни стало попытаться приблизиться к вершинам подобного мастерства.

С того дня Беллу не нужно было усаживать за инструмент. Она сама из-за него не вставала сутки напролёт. Маэстро Пла-и-Агусти нарадоваться не мог успехам своей ученицы. Он говорил родителям, что всегда знал, что у девочки большой талант к музыке, но теперь в её умении произошёл настоящий прорыв. И, что удивительно, скорость её исполнения нисколько не подавляет ясности и чувственности звучания.

Однако вскоре учителю пришлось расстаться с талантливой ученицей. Когда Белле исполнилось четырнадцать, вся семья переехала жить в Лондон. Графа Адриано Перроне Доннорсо отправили служить неаполитанским посланником при английском дворе.

Спустя полгода после переезда талантливую девочку незадолго до своей кончины заметил семидесятичетырёхлетний композитор Георг Фридрих Гендель. Столь важное событие произошло в доме Государственного секретаря Южного департамента английского правительства Уильяма Питта, первого графа Чатема.

Высокопоставленный чиновник отвечал за отношения с католическими и мусульманскими государствами Европы. Для того, чтобы наладить связи с вновь прибывшими посланниками, он пригласил их с семьями на домашний праздник, посвящённый десятилетию дочери – леди Эстер Питт.