Всю ночь ехали на машинах. Встретились с противником около небольшой речки, на берегу которой раскинулся небольшой населенный пункт с большими красивыми домами. Весь поселок утопал в зелени. Здесь находился какой-то дом отдыха или санаторий. Недалеко от берега в саду была танцевальная площадка. Нам удалось занять этот санаторий, но по нему немцы открыли такой огонь из артиллерии и пулеметов, что пришлось из него выйти и окопаться за чертой этого поселка. Вскоре появились вражеские самолеты и весь санаторий превратили в развалины. Все совершенно разбомбили. Чудом уцелела только танцевальная площадка. Приказали строить прочные укрытия. Лес был рядом. Землянки строили всю ночь. Перекрытия делали в три-четыре наката соснового леса. Немецкая оборона находилась отсюда недалеко. Ночью сильной стрельбы не было, это и дало нам возможность построить землянки. С помощью солдат мы сделали для медпункта две большие землянки в четыре наката. Для раненых будет безопасно. Не каждый снаряд такую пробьет. КП батальона находился рядом с нами.
Весь следующий день прошел в артиллерийской и минометной перестрелке. Не переставали трещать и пулеметы. Раненых за этот день не было. С наступлением темноты несколько человек ушло в разведку. Привели двух немцев, но при допросе от них ничего не добились. Или не понимают, или не хотят говорить. Их отправили в штаб бригады. Под утро приехала кухня. Остановилась около нас. У нас здесь была ложбинка и редколесье. В роты пищу доставляли в термосах, так как туда и ночью рискованно подъезжать – место ровное, и немцы всю ночь пускают ракеты. Следующий день прошел без особых изменений. Ни немцы, ни наши не пытались наступать. Вечером самовольно с группой солдат ушел в разведку лейтенант Кириченко. У немцев он устроил настоящий переполох. Гранатами уничтожили несколько огневых точек, особенно пулеметных. Врывались в немецкие блиндажи и бросали туда гранаты. А если нужно, то применяли и автоматы. Однако группа Кириченко чуть ли не вся погибла. Обратно вернулись сам Кириченко и двое солдат, а все остальные погибли. За этот проступок командование отстранило его от командования взводом. Однако он не успокоился, снова ушел самовольно в разведку, но на этот раз один. Перед рассветом он вернулся. Привел немецкого полковника и принес много ценных карт и других документов. А самое основное – «язык». Победителей не судят и Кириченко простили. Ему снова доверили взвод. Через два дня Кириченко погиб. Он был послан в разведку. Когда возвращался обратно, попал под пулеметную очередь.
Вот уже неделю стоим в обороне. Днем сильная перестрелка с обоих сторон. А вот ночью почти тихо. Но зато разведчикам хватает работы. Однажды ночью в расположение одной из рот ворвалась группа немцев. Они тоже устроили переполох. В траншеи было брошено несколько гранат. Затем открыли огонь из автоматов. Надела шуму, они смотались, но утащили двух наших солдат. От гранат и автоматного огня погибло пять солдат и четверых ранило.
Немецкая авиация появлялась частенько. Но и ее встречали сильным зенитным огнем. Кажется, на седьмой или восьмой день зенитки подбили немецкий самолет. Из горящего самолета выпрыгнул летчик. Он приземлился не более как в пятидесяти метрах от нашей передовой. В общем, он был в нейтральной зоне. К нему сразу кинулись и немцы, и наши. Но немцам пришлось залечь. К летчику побежали мл. лейтенант Лебедев и двое солдат. Он не успел даже освободиться от парашюта. Так с ним его и притащили. Не добежав метров десять до окопов, мл. лейтенант Лебедев упал. Разрывная пуля угодила ему в голову. Стрелял, наверно, снайпер. Хотя и недалеко лежал Лебедев, но вытащили его только ночью. Невозможно было высунуть голову из окопа.
Кухня приехала поздно вечером. С ней приехал врач Незамов. Он опять очень часто стал околачиваться в тылах батальона. Но здесь-то мы могли и без него обойтись. Находясь в обороне, раненые бывают редко. А вот убитых было больше, чем раненых. Больше всего от прямого попадания в окоп. На этот раз, когда приехала кухня, немцы открыли ужасный огонь. Так никогда не бывало ночью. Насмерть убило повара и ранило его помощника. Ранило начальника боепитания. Прямым попаданием разбили вдребезги нашу санитарную машину. Хорошо, что в ней никого не было. Миша Вязгин только-только ушел из нее. Покарябало и хозяйственную машину. Кто-то сказал, что это виноват врач Незамов. Пока его нет, у нас здесь тихо. А как только придет, сразу же обстрел. Лучше бы не ездил. Сидел там в хозвзводе.
Раненых отправили на машине боепитания. Врач снова уехал. Нам необходим перевязочный материал. Из машины вытащить не успели, все там погорело. Отслужила наша машина… Опять у нас плохо обстоят дела с санитарными кадрами в ротах. Санинструкторами работают солдаты, которые даже простейшую повязку не могут сделать. Об этом я говорил врачу. Самый лучший санинструктор по фамилии Эль погиб по вине капитана Поликарпова. Я уже рассказывал о том, что мл. лейтенант Кириченко погиб, когда возвращался из разведки. От нашей передовой он лежал на порядочном расстоянии. Кириченко был коммунист. Тело его днем вытащить невозможно. Немец стрелял сильно. Раньше ночи его не вытащить. Капитан Поликарпов приказал мне, во что бы то ни стало, послать кого-нибудь из санитаров, чтобы они вытащили из кармана убитого Кириченко партийный билет. Я отказался. Заявил ему, что не буду рисковать своими санитарами. Если бы он был ранен, тогда другое дело. А до убитых я никого посылать не буду, тем более посылать на верную смерть. В общем, мы поругались сильно…Все же он через командира роты послал санинструктора Эля. Под сильным огнем Эль пополз до убитого, но так и не дополз…Их похоронили в одной могиле. Эля и Кириченко. И билет партийный никуда не делся. А вот человека Поликарпов угробил. Что ни говори, а капитан Поликарпов не на своем месте. Солдаты его не любят.
Здесь, в лощине, мы обосновались по-хозяйски. Землянки усовершенствовали. Даже сделали нары и столы. Было и освещение из снарядной гильзы, а вместо тесьмы – лоскут от шинели. Коротун на примусе готовил еду из консервов и даже пек оладьи. Находясь в обороне, надо было как-то коротать время. Играли иногда в карты или домино. А некоторые даже в шахматы. Вечерами собирались в штабном блиндаже. Ну там и насказывали, кто что знал. Кто просто анекдоты рассказывал, а другой – что-нибудь интересное из своей жизни. Однажды произошел такой случай. Начальник инженерной службы батальона, лейтенант Мокшанов, начал читать вслух письмо от девушки из г.Москвы. Письмо было любовного характера, и писала его студентка пединститута, с которой Мокшанов переписывался уже несколько месяцев. После письма показал фотографию. Все рассматривали. Каждый по-своему реагировал: ничего, так себе, хорошая. А другой – просто прищелкивал языком. Но когда фотографию увидел капитан Поликарпов, то чуть ли не с кулаками бросился на Мокшанова. Если бы их не успокоили, то наверно подрались бы. Оказывается, на фото была родная дочь капитана Поликарпова…Поликарпов потребовал от Мокшанова вернуть все ее письма и фото. И впредь не сметь писать заочно. Моя дочь не для тебя, дурака. Но Мокшанов парень был молодой и не из трусливых. Он ничего Поликарпову не вернул. Да и переписывался он просто так, как и все. Просто хочется от кого-то письма получать и самому писать. Он знал, что эта девушка дочь Поликарпова, ну и решил разозлить его немного. Пусть побесится, пока «малярия» не трясет.
В одну из ночей парторг, комсорг и я пошли в расположение рот. Они по своим делам, а я по своим. Но шли вместе. Поодиночке вообще никогда не ходили ночью. И вот вдруг из одиночного окопа раздался выстрел из автомата. Парторг Попов осветил фонариком. В окопе скорчившись, сидел молоденький солдат.
–Зачем стрелял? Молчит, не отвечает.
– Отвечай, я спрашиваю!
– Я нечаянно.
–А ну, покажи руку!
Я спрыгнул в окоп и потянул его за левую руку. Солдат застонал. Ладонь была в крови. Сквозное ранение. Пришлось тут же сделать перевязку. На обратном пути забрали его и отвели в штаб. Обо всем доложили комбату Федосову. Его допрашивали. Он все плакал. Ну что с ним делать? Если бы это сделал старый бывалый солдат, то с ним пришлось бы поступить строго. Под суд. А этот, совсем еще не обстрелянный. Ему не более 18-ти лет. На возраст, конечно, не смотрят. За самострел судят сурово. Но этого юнца пожалел комбат. Приказал отправить его в санвзвод с ранением, полученным в бою. Забегу немного вперед. Через месяц этот солдат вернулся. В госпитале он, наверное, многое передумал. Сейчас был уже совсем другой солдат. За первые же бои после госпиталя был представлен к правительственной награде – ордену «Красной звезды». А еще немного позже он был награжден орденом «Славы». В боях под городом Шауляем он был тяжело ранен и отправлен в госпиталь. В батальон он больше не вернулся. А могло бы быть все иначе.
