– «Естественный», говорите? – Хозяин задумчиво смотрел на них и прокручивал в голове какую-то мысль. – Что естественного в том, чтобы выбросить на мороз маленькое, беззащитное существо? Естественно ли обрекать его на голодное существование, постоянный холод, отсутствие заботы, болезни и неминуемую гибель? Естественно ли пнуть голодного кота, подошедшего к тебе с единственной целью – попросить что-нибудь покушать, или выгнать измученную невзгодами, бездомную кошку в морозный день из тёплого подъезда? Думаю, что тот, кто считает это «естественным», уже потерял человека в себе. Так что это не естественный отбор, а противоестественный. Так-то, хвостатые.

Теперь уже обе Сестрёнки прятали глаза. Они ещё помнили себя в такой же ситуации. Но месяцы сытой и спокойной жизни в тепле, рядом с Хозяином, притупили эти воспоминания, и только холодный воздух из открытой форточки, пронизывающий их до дрожи, сейчас напомнил им о былых временах.

– Да ладно тебе, Хозяин! – Младшая выгнула спину крутой дугой. – Мало тебе забот на работе?

– Пойдём лучше досыпать, часика три ещё есть, – Старшая зевнула, прикрыв от наслаждения глаза. – Заморозил кухню. А в постели тепло, уютно. Утром всё забудешь, и жизнь потечёт дальше.

Когда Хозяин вошёл в комнату, Сестрёнки уже мостились поверх одеяла, отпихивая друг друга упитанными хвостатыми попками. Хозяин с улыбкой глядел на их возню. Наконец, решившись, он открыл шкаф и принялся одеваться. Сестрёнки неодобрительно посмотрели на него.

– Куда ты, Хозяин, подожди до утра, – буркнула Старшая, присев.

– Мороз на улице, девчонки, надо поторопиться.

Сестрёнки проводили его взглядами. Хлопнула входная дверь, а через некоторое время под окном заурчал двигатель машины. Потом шум двигателя удалился и затих – машина выехала со двора.

– У Хозяина доброе сердце, – вздохнула Младшая, – хорошо это или плохо?

– Когда это касается нас – хорошо, а когда других – не уверена, что хорошо для нас, – глубокомысленно промурлыкала Старшая.

– Но ведь…

– Хватит! Додумаем утром, а сейчас – спать!

И Сестрёнки задремали, прикрыв носики лапками.

А старенькая иномарка двигалась по ночному городу, пробиваясь по свежему, успевшему затвердеть на морозе снегу. Заехав в знакомый двор и заглушив двигатель, Хозяин по колено в снегу прошёл к подвальному окну и вполголоса позвал:

– Люся, Люся!

Из оконного проёма высыпал разношёрстный прайд, Люси не было.

– Кушать! Кушать! – с жалобным мяуканьем требовали замёрзшие кошки, обнимая хвостами его ноги и просительно заглядывая в глаза.

Он очистил от снега две плошки и наполнил их сухим кормом. Хвостатые жадно проглотили угощение и снова юркнули в подвал, спасаясь от мороза. Он продолжал звать Люсю. Прошло некоторое время, и он увидел её в проёме подвального окна, стоящую, пошатываясь, на дрожащих лапках. Она не пыталась выйти наружу, а только молча смотрела на него слезящимися глазами. Подхватив малышку под тощий, с выступающими рёбрышками, живот, он сунул её за пазуху и что-то говорил, говорил, успокаивая её или, может быть, себя:

– Всё будет хорошо, Люсенька. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты будешь жить. Ты должна жить. Ведь это правильно и естественно.

И, уже усаживаясь в автомобиль с дрожащей Люсей за пазухой, вспомнил:

– Естественный отбор, однако!

Да, самый что ни на есть естественный.

Холод ледяными руками сжимал худое тельце. Кончиков ушей и хвостика она уже не чувствовала. Реденькая, тонкая шубка больше не в состоянии была защитить её от всюду проникающего мороза. «Поскорее бы… – билась в голове последняя мысль, – поскорее бы… к Маме, к Старому коту – на Радугу».

Можно было ещё потолкаться, пробиться в серёдку сбившихся в кучу сородичей, греющих друг друга слабым теплом, но зачем? Чего ради продолжать эту бессмысленную борьбу с холодом, голодом, от которого нестерпимо болел животик, с сородичами, которые готовы были вырвать из лап другого съедобный кусочек? Что хорошего в этой жизни? Была Мама, был Старый кот, а теперь – никого. Что ждет её в будущем? Этот подвал, кроме которого она ничего не видела, сырые, промёрзшие стены да маленькое окошечко во двор, до которого нужно было ещё допрыгнуть.

Люся прикрыла глаза. Мама… Самое светлое и теплое воспоминание. Шершавый язычок, вылизывающий шерстку ей, единственной выжившей дочке, ласковое мурлыканье, тёплая мягкая шерстка и ощущение покоя и счастья.

Мама-кошка в конце сентября окотилась четырьмя котятами. Сберечь получилось только одну. Пока она, ослабевшая, переносила из придорожных кустов в подвал первую, остальных успели найти бродячие псы. Когда Мама вернулась за другими, спасать было уже некого.

Люся ещё успела застать несколько теплых, осенних дней. Как-то Мама, вернувшись с поисков еды ни с чем, принесла ей красный кленовый листочек, которым она игралась, забыв о голоде. Она так и уснула с ним, прижав его к бетонному полу лапкой. Однажды Люся даже выглянула в подвальное окно и поразилась огромному и неизвестному миру. Запахов в нём было намного больше, чем в подвале, а уж красок! А потом начались холодные дожди, и сырость в подвале не проходила. Мама всё реже и реже приносила в зубах что-нибудь вкусненькое и на хныканье Люси говорила:

– Если нечего кушать, если нечем заняться и вообще если попала в непонятную ситуацию – вылизывай свою шубку. Это отвлекает от голода и не даёт тебе опуститься.

Как-то раз, когда уже выпал снег, Мама пошла на охоту и больше не вернулась. Коты и кошки, обжившие подвал, шептались о своре собак, порвавших кого-то у мусорных баков, и украдкой посматривали на Люсю. Люся долго звала Маму, бродила по подвалу, искала её, но Мамы нигде не было. Кушать тоже ничего не было. Только Старый кот, уже беззубый, умудрился изловить мышку, отдал её Люсе и одобрительно смотрел, как та, наигравшись, употребила «игрушку» по назначению. Спали они тоже вместе, тесно прижавшись друг к другу. В долгие вечера он рассказывал ей о большом мире там, за пределами подвала, о людях, которых трудно понять, а значит – лучше остерегаться. Одни приносят еду, а другие могут больно пнуть, поэтому лучше не приближаться к ним, а еду брать только тогда, когда они отойдут на безопасное расстояние. Рассказал Старый кот и про свирепых псов, от которых можно спастись, только забравшись на ближайшее дерево. Научил её ловить мышек, которых было в подвале немного, но они были. А когда она подросла, научил запрыгивать в проём подвального окна и ждать, когда кто-нибудь из людей принесёт еду.

Человека, который приезжал рано утром и вечером, Старый кот называл безопасным и позволил Люсе подходить к нему, но с осторожностью. Человек всегда что-то бурчал под нос, раскладывая влажный, мягкий корм из шуршащего мешочка, и строго выговаривал другим хвостатым, когда те пытались отнять еду у Люси. Это он её так назвал – Люся. Она поняла, что он так выделяет её из общей хвостатой массы, и бежала к нему со всех лап, услышав свое имя.

Однажды, с жадностью заглатывая влажный корм, она почувствовала, как Человек погладил её по спинке. Это было неожиданно, пугающе, но так приятно! В испуге она отпрянула от него, но, взглянув в глаза Человека, поняла, что тот не желает ей зла, и сама подошла к нему, подставив голову под ладонь. Закрыв глаза от наслаждения, она принимала ласку, крутилась, подставляя то один бочок, то другой, и неожиданно для самой себя замурлыкала. Старый кот с неодобрением смотрел издали, а потом недовольно выговаривал ей за её безрассудство. Но Люсе было уже всё равно: ее приласкали! Может, даже её любят! У неё есть свой Человек! И пусть она всю жизнь проживет на улице, но она всегда будет помнить, что у неё когда-то был свой Человек!

Потом пришли морозы. Старый кот уже не успевал перекусить влажным кормом, который приносил Человек и другие добрые люди. Тот быстро застывал на морозе, а сухой корм он кушать не мог по причине отсутствия зубов. Он быстро ослаб, перестал выходить на улицу – не хватало сил вспрыгнуть на окно. Теперь Люся пыталась греть друга своим теплом, но его в маленьком, худеньком тельце почти не было.