А спустя ещё полчаса невероятно жёсткой тряски, наш газон заложив крутой вираж, вдруг резко затормозил и наконец-то замер на месте.

– Похоже добрались, – облегчённо выдохнул один из конвоиров.

– А ну давай на выход, – открывая тяжёлую дверь, как бы подтверждая это, нервно крикнул сопровождающий нас молодой старлей, которому эта ночная поездка была явно не в радость.

– Построились, вещи в руки и без глупых выходок, стреляем сразу на поражение, – всё так же зло продолжил офицер, отступая на несколько шагов в сторону.

Когда наша троица, – зябко поёживаясь от ночной прохлады, встала плечом к плечу под единственным в округе фонарём, что тоскливо освещал вход на узкую деревянную пристань, мои недавние подозрения по поводу личности попутчика полностью подтвердились. Рядом со мной, нервно переступая с ноги на ногу и о чем-то тихо переговариваясь с третьим из арестантов, стоял мой недавний подельник Витя Жук.

Кругом, за исключением небольшого освещённого фонарём пятака, на котором мы скучковались, была кромешная тьма, которая очень реально давила на психику всем прибывшим. Возможно, именно поэтому идти с кем-то на контакт в данный момент мне точно не хотелось, хотя скоро пришлось.

– Слышь, старлей, – не собираясь мириться с холодом, недовольно подорвался я. – Нам робу выдали, чтобы только по праздникам красоваться, или как?

– Да ты никак замёрз осуждённый? – издевательским тоном поинтересовался офицер, пряча руки в кожаные перчатки.

– Нет, гражданин начальник, это я так, любопытства ради. С не меньшим сарказмом ответил я.

Продолжить диалог нам не дал прозревший вдруг Витек.

– Коновал, – ахнул он, громко шлёпая себя ладонями по ляжкам ног. – Вот дела. Нет, ты глянь, Михалыч, – обернулся он к здоровенному, достаточно молодо выглядевшему мужику.

– Это же мой подельник Санёк.

Здоровяк в ответ едва заметно кивнул головой и стал молча расшнуровывать свой вещмешок.

Вслед за ним утеплились и мы, натянув поверх лёгкой гражданской одежды чёрную тюремную робу.

Жук, видя плохо скрытую неприязнь своего приятеля к моей персоне, вновь мелко засуетился возле него. Но мне в данный момент на всё это было откровенно и глубоко плевать.

Скоро к полусгнившему пирсу пришвартовался средних размеров гражданский катерок. Вопреки ожиданиям, место в его более чем скромной каюте нашлось только для конвоя. Остальным оставалось лишь, сохраняя остатки тепла, более плотно прижиматься боками друг к другу да, стиснув зубы, уповать на то, что всему этому когда-то должен прийти конец.

Посудина, взявшаяся доставить нас на остров, если судить по медленно удаляющемуся одинокому фонарю, была неимоверно тихоходна, вот почему рассчитывать на быструю развязку всей этой канители нам приходилось едва ли.

Большая часть всего пути прошла в полном молчании, если не брать во внимание крепких выражений, поневоле вырывающихся из продрогшего нутра кого-либо из пассажиров в ответ на очередную порцию студёных брызг, вылетавших из-за борта прямиком в открытое лицо. Доставалось от нас и борзому старлею, который, похоже успел принять на грудь дозу согревающего зелья, и теперь повеселев, то и дело высовывал из каюты свою довольную физиономию и, ехидно щерясь, пялился на продрогших арестантов.

– Желающих уйти на рывок нет? А то, пожалуйста, я против не буду, – язвил он, кивая головой в сторону чёрной, как смоль, воды.

Но как бы мы тогда ни мёрзли, как бы ни давила на нервы окружающая нас тьма ночи, никто из нас троих не пожалел вслух, что подписался под это дело.

И когда наш катер наконец-то сбавил обороты двигателя, что-то ещё более чёрное, чем сама ночь, громадным неровным контуром обозначилось прямо у нас по курсу.

– С прибытием, господа жулики, – крикнул офицер, едва только нос судна мягко сунулся в мокрый прибрежный песок.

При свете небольшого судового прожектора все, кто находились на катере, неуклюже балансируя в воздухе руками, по очереди спустились на берег по примитивным самодельным сходням.

Лейтенант не спеша, как и положено его статусу, покинул катер последним.

– Господа сидельцы, – громко крикнул он в кулак, дёшево имитируя рупор. – Наш лайнер доставил вас на Канарские острова. По этому большая ко всем просьба: высоко нести звание российского зека. К отдыхающим на пляжах миллионершам со своими пошлыми намёками не приставать, и мочиться только в отведённые для этого места. Он хотел добавить что-то ещё в таком же духе, но его пламенную речь грубо прервал тяжёлый бас Михалыча.

– Хорош стебаться, псина. Давай показывай, куда нам дальше шлёпать.

Пока старлей приходил в себя от такой наглости, суетливо шаря пальцами по кобуре, на катере неожиданно погас прожектор, и все вокруг разом погрузилось в кромешную тьму. И только сигарета в зубах весельчака офицера продолжала мелко подрагивать своим ярко-красным светлячком. Затем, в этой абсолютной тишине острова раздалась звонкая пощёчина, и всё тот же одинокий огонёк, лихо сорвавшись с места, словно трассирующая пуля в ночи, резко метнулся вверх и в сторону, после чего бесследно канул в прибрежных водах сонного озера.

– За мной, – глухо скомандовал Потапов, и мы молча, спотыкаясь и налетая на спины друг друга, полуслепыми, качающимися фигурами двинулись по слабо выделяющейся в ночи песчаной береговой полосе, вдоль чернеющего водоёма, лениво гоняющего свою сонную волну.

Когда вдали растворились последние звуки удаляющегося судна, ко мне вдруг пришло стойкое ощущение первопроходца, шагающего по лунной поверхности, который плохо представляет себе, что его ждёт уже в ближайшую минуту.

Тогда никто из нас даже представить не мог, что ни тёплого барака, ни горячей еды ему здесь точно не светит.

Практически вслепую, примерно с час мы плутали по суше, внимательно обшаривая побережье острова в единственном желании, найти хоть какие-то признаки обитания человека. В конце концов, реально устав физически и ещё больше морально, поселенцы решили встать ночёвкой возле сухой ели, росшей на самом краю чернеющего стеной леса, тем самым отложив дальнейшие поиски до рассвета.

Практически на ощупь обломав нижние ветки дерева, я с первой попытки разжёг небольшой, но такой нужный нам сейчас костёр. Благо тёртый жизнью, Медведь сумел утаить при досмотре пару десятков спичек и маленький помятый чиркаш.

Едва отогрев тело и частично душу, поселенцы, вяло поругивая свой маленький, но такой прожорливый костерок, спотыкаясь о кочки, разбрелись по сторонам с единственной целью – разжиться хоть какими-то дровами на предстоящую холодную ночь.

Буквально в пятнадцати метрах от стоянки я наткнулся на поваленное ветром старое дерево. Обломав с него всё, что могло поддержать огонь и уложив всё это в единую кучу, осторожно перебираюсь через толстый замшелый ствол и направляюсь дальше в лес, держа ориентир только по слабым отблескам костра и доносившимся впереди меня звукам движения кого-то из наших. И вот когда я уже готов был окликнуть идущего и убедить его не лезть дальше в чащу, прямо за спиной раздался недовольный оклик Жука:

– Санек, какого хрена тебя туда несёт? – громко крикнул он. – Сушняка и здесь хватает.

На мой законный вопрос, где Михалыч, Витёк только усмехнулся:

– А где, по-твоему, должен быть центровой? Конечно, возле костерка отдыхает.

Поняв что в лесу мы точно не одни, я, насколько позволяла обстановка, резво развернулся и так же резво подорвался назад, где впотьмах едва не снёс с ног Витька, оказавшегося прямо на моем пути.

Пропуская мимо ушей его грубые возмущения по этому поводу, быстро обрисовываю Жуку стрёмную ситуацию, и советую без раскачки рвать за мной.

Добежав до поваленного дерева, если таковым, можно назвать наше неуклюжее передвижение, мы остановились и, переводя дыхание, стали дружно прислушиваться к окружаемому нас лесу.

Не уловив в тишине ночи ничего подозрительного, я тут же, вполголоса поведал взволнованному подельнику, что рядом с нами кто-то явно бродит – и, возможно, это сам косолапый хозяин леса.