«Я забирала секреты людей по всему Фаэруну, делая своими сокровищами их, а не горы золотых монет, – прошептала вирм камню, как будто Фаэрун действительно решил выслушать. – У меня в голове знания, ради которых королевства дрались до последней крови – и будут, если им не позволить сгинуть со мной. Если моё тело и мой разум сольются с твоими, они будут в безопасности».

«В безопасности от судьбы, которой ты страшишься, от призраков украденных душ»

И снова Амреннатед задумалась, не был ли этот упрёк сказан её собственным голосом. В любом случае её когда-то острый и манипулятивный разум сейчас слишком устал, чтобы отрицать или искажать правду.

«Да. В безопасности. Они будут искать мои кости, но найдут лишь пустой камень. Никто не будет выпытывать секреты у гор. Я похороню их в глубоких ущельях, где обитают самые низшие из существ. Позволю лишь им узнать злодеяния Фаэруна и его красоты, позволю узнать, где таятся и дремлют величайшие силы. Эти существа, мудрейшие из всех, не будут раздумывать и обращать внимание на моё наследие. Таково моё желание».

  «Никто не может знать, что оставит после себя».

Но гора почувствовала, что великий вирм угасает. Слова превратились во вздох, когда она, наконец, поддалась и раскрылась самой старой, самой глубоко сокрытой магии Амреннатед.

Слои за слоями камня, погребённые под другими слоями, задвигались и застонали, изгибаясь, плавясь и сгорая, меняя форму эонов этого мира в одном маленьком месте ради зверя, дремавшего в недрах горы неисчислимые столетия.

Снаружи, на открытом воздухе в десятках метров над воссоединением, на зазубренном скальном уступе под тёплым солнцем гнездилась пара полосатых ястребов. Гора содрогнулась под ветками гнезда и когтями птиц, издав тяжёлый запах расплавленного камня и умирающего дракона.

Самка запищала и взлетела, когда неестественный запах достиг гнезда. Затем вихрем крыльев и разлетающихся перьев она кинулась обратно, ломая скорлупу яиц собственными когтями.

Облака перьев разделились на отдельные элементы и спустились на потоках ветра далеко вниз. Пёрышки закончили путь в мыльной воде у голых ног тихонько поющей женщины.

Старушка пела и тёрла одежду о деревянную стиральную доску теми же движениями, что она использовала для этого ещё с того молодого времени, когда пальцы её были прямыми и гладкими. Она выудила залетевшие перья из мыльной пены, добавила ещё мыла и начала тереть усерднее, пока костяшки не заскребли по дереву.

Она не заметила, что покрытая мхом скала позади неё изменилась.

Зелёный ковёр, соединявший камни с близлежащими деревьями, потемнел, становясь сиреневым, словно свежий синяк. Он покрыл деревья толстыми прожилками, загораживая падающие на спину лучи горячего солнца.

Неожиданно оказавшись в тени, старая женщина обернулась посмотреть, стоя на коленях – и тут первая волна магии обрушилась на неё.

Падая на землю, прачка перевернула ведро с водой. Сначала она подумала, что, возможно, её сердце, наконец, не выдержало – живя в одиночестве на склоне горы, женщина всегда думала, что именно такая смерть её ждёт. Она смирилась, даже радовалась такой судьбе. Не самый плохой способ умереть, не самый зазорный. В конце концов, боль будет продолжаться недолго.

«Да боги смеются, это не оно», – подумала старушка, хватая ртом воздух и машинально схватившись за грудь, хотя на самом деле казалось, что именно голова вот-вот взорвётся от давления.

Образы мчались галопом перед её мысленным взором; гора – её гора – разговаривала с драконом, будто вырезанным из фиолетового камня.

– Ам… Амреннатед, – пересохшие губы смогли сформировать имя, и новая волна агонии накрыла её. Имя вызвало ещё больше видений в её разуме – в основном волшебников, высасываемых до пустой оболочки – одновременно наполняя женщину до краёв… чем? Для неё всё казалось сплошной болью, она тонула в страданиях.

Дрожа, старушка поднялась на колени и слепо поползла на четвереньках к горе, хватаясь за корни и камни и подтягивая тело на скользкой поверхности.

– Леди, пожалуйста, – всхлипывала она, как если бы дракониха могла её услышать, – мне всё это не н-нужно…

Корни с хрустом оборвались, и женщина снова упала, но на этот раз её лодыжка оказалась поймана юбками и горой. Раздался второй, более громкий хруст, и мир погрузился в благословенную тьму.

Старушка медленно пришла в себя от звука голоса – её собственного голоса, обращавшегося к пустому воздуху, тёмным деревьям и горе, возвышавшимся над её неподвижным телом.

– Леди, будьте милостивы. Я не знаю… что со всем этим делать.

Она с силой прижимала ладони к глазам, пока не поплыли звёзды. Воспоминания всё ещё кружились в её голове, и если она сильно сосредотачивалась, то могла рассмотреть их по отдельности.

Одно из них было о другом драконе под совершенно другой горой, мечущемся в лихорадочном, безумном сне о смерти. В другом – человек на коленях перед светящимся алтарём, закричавший от боли, когда его кровь, его жизненная сила полилась на камни. Были и другие, множество других…

Застонав, старая женщина свернулась калачиком. Её дрожащие губы снова начали выводить скрашивавшую ей работу песенку. Она пела – сначала тихо и неразборчиво, затем всё громче и быстрее, пока в итоге не закричала, стараясь заглушить образы, порхающие среди её мыслей, будто они всегда там и были.

За изматывающей болью и стуком сердца она не услышала, что гора начала трястись.

И когда хитрый ум Амреннатед наконец замедлил работу и объединился с милостью горы, камень начал дрожать.

Весь процесс занял не больше времени, чем длился последний прерывистый выдох драконихи, но снаружи сотрясающейся горы прошли сезоны, земля изменила форму… а деревня Орунн погибла.

– Ну тогда подожги дом, да выкури её! – маг прижал отчаянно трясущиеся руки к лицу и выругался, когда увидел на них полосы крови.

Барн ответил не сразу. Он стоял на краю высокой скалы и смотрел вниз на руины дома, который постигла подобная судьба.

С любой точки зрения, деревня Орунн уже достаточно настрадалась от огня. Поджечь ещё одно просевшее жилище казалось такой же жестокостью, как для ребёнка раздавить пятого муравья только потому, что раздавить первых четырёх ему показалось недостаточно. И всё же он понимал настроение Арлона. Диадри всегда отличалась характером.

Её нетронутый дом расположился в десяти метра от края, где мужчина сейчас стоял. Слегка кружащий голову вид прямо под ногами целиком заполняло озеро Лисье Ухо – сапфирового треугольника, замыкавшего собой подкову маленьких домиков и окружающих их ферм. Несколько лет назад жители деревни настояли на возведении забора из толстых досок вдоль опасного края скалы, для безопасности Диадри.

Он живо вспомнил гнев старой женщины от такого оскорбления.

– Они скорее боятся, что я столкну одного из их детёнышей с вершины в озеро. Но забор не поможет справиться с этим искушением!

Барн не был удивлён, увидев, что изгородь разобрана, и только несколько одиноких покосившихся досок торчат из земли.

– Твоя, эм, волшебничающая кузина, похоже, не очень рада тебя видеть, – сообщил он продолжавшему ругаться Арлону.

 На самом деле Диадри возникла за спиной Арлона, когда они её искали, и с визгами запрыгнула на спину юноши. Прежде чем тот успел её стряхнуть, женщина схватилась обеими руками за его щёки и расцарапала лицо от глаз до костлявого подбородка. Затем забаррикадировалась в доме и отказалась выходить.

Арлон вытер пятно крови с ямки на подбородке и уставился на наёмника.

– Ты мог бы скрутить её, – предложил маг. – Ради её собственной безопасности, разумеется.