Варни увидел, как его собственная нарисованная челюсть отвисает от удивления. Его нарисованная жена бросилась к нему. И тут он почувствовал, как миссис Варни крепко схватила его за руку.

- Беги, старый дурак, беги! – взвизгнула она.

На стене, Малаэрагот ощерил длинные, блестящие клыки.

- Он шевельнулся! – вскричал Никс, бросившись окну и вцепившись в створку – годы охоты за рептилиями придали ему скорости перед лицом возможной опасности.

Сильвер не отставал.

- Нет, - возразил Баджер Бэйтс, упрямясь и споря до последнего, - он не может шевелиться. Это всего лишь рисунок.

Дворф ещё не закончил говорить, а дракон отлепился от стены, оставив за собой зияющие дыры в штукатурке. Камни и осколки полетели в кричащую, спасающуюся бегством толпу. Варни затолкал свою миссис за тяжёлую деревянную стойку и навалился сверху.

- Уфф, - выдавила миссис Варни.

- Ш-ш-ш! – зашипел трактирщик Варни.

Картина медленно осыпалась, словно плотина перед напором бушующей воды. Штукатурка и кирпичи, залитые радугой различных красок, покатились по полу.

Столы и стулья ломались как прутики под огромным весом чудища, пока он выползал в зал. Потолочные балки треснули, когда Малаэрагот рывком высвободил хвост и поднялся в полный рост. Дракон взревел, и невидимая волна пронеслась сквозь толпу словно буря через стаю птиц. От чистой мощи его рёва выгнулись оставшиеся стены, и повыбивало все створки. Никс и Сильвер выпрыгнули в окно и побежали со всех сил, не останавливаясь до тех пор, пока не достигли конца города.

Но Баджер Бэйтс стоял, не двигаясь, пригвождённый к месту потрясением от вида сапфирового дракона и яростью от осознания того факта, что он не являлся последним живым существом, лицезревшим легендарный гнев легендарного создания.

И тут Малаэрагот упал на дворфа, сокрушив того под своей сапфировой чешуёй. Затем поднялся со своей жертвы, ещё раз взревел и исчез так же внезапно, как и появился.

Когда осела пыль от разрушения северной стены и последующего падения крыши «Дракона Добитого», Варни с женой выползли из укрытия под стойкой и начали осматривать руины таверны.

Получив заверения в том, что сапфировый дракон пропал, Никс и Сильвер, весьма благодарные судьбе за то, что остались в живых, вернулись помочь семейной паре.

- Ну, - подытожил гном, пошарив в расплющенных останках Баджера, как положено уважающему себя вору, - тут ничего ценного.

Он спрятал кошель своего почившего друга в карман, и сдул с рук крошки железной коробки дворфа и его сапфировой чешуйки.

- А у тебя что, Никс?

- Вывеска, - отозвался Никс. Он подозвал трактирщика, пытающегося извлечь свой сундучок с монетами из обломков: - Эй Варни, надо?

Краска была содрана в нескольких местах, оставив белого дракона обезглавленным и изображая только двоих из трёх искателей приключений – и кусок левого сапога дворфа. Принцесса же, с маленькой короной на золотых кудрях, всё ещё радостно улыбалась своим спасителям.

- Эх, - вздохнул драконолов, - Как жаль, что испорчена. Рисунок был великолепен. Может быть та художница сможет снова поправить его. Она сожалеет о том, что произошло, но Бэйтсу не следовало пытаться обмануть её.

- Только не она, - содрогнулся Варни. – С женщиной, рисующей драконов, я больше иметь дела не хочу. К тому же она отправилась на восток, сказав, что будет изучать земляных вирмов.

Варни забрал вывеску у Никса и несколько минут изучал её.

- Есть идея, - подал он голос, и воодушевляясь всё больше и больше. – Я разрежу знак и оставлю только принцессу. Можем назвать новое заведение, например, «Королевское Спасение», и нанять барда, чтобы тот пел баллады о влюблённых принцессах. Весной все обожают любовные истории. Петь песни о принцессах явно безопаснее, чем рисовать драконов на стенах.

Но, как рассказывала миссис Варни друзьям и родственникам годами позднее, эта его «принцессная идея» стала лишь началом очередного провала мистера Варни.

 ИГРА В ОХОТУ

Эрик Скотт де Би

Караван потихоньку полз, повозки поскрипывали, люди кашляли и ругались, а кони ржали – как и на протяжении многих миль по Сердцеземью до этого. Дорога до Врат Балдура была долгой – та самая дорога, что большинство угрюмых стражей видели уже много раз. Они знали её, знали достаточно, чтобы поглядывать на овраги, повороты, на кучки деревьев и большие валуны – на все знакомые места для засады.

Дозорные были настолько заняты ожиданием неприятностей с флангов, спереди или сзади, что лишь немногие из них обратили внимание на тёмную фигуру в небе.

Среди этих немногих был и Алин Кательн.

Посматривая в окно и вяло пощипывая струны арфы, пока его транспорт проталкивался вперёд, молодой бард отстранённо размышлял, было ли это облачко или ночная птица в вышине. Поездка проходила настолько спокойно, что на шестой день пути из Края Холма, Алин был готов отвлечься на что угодно. Сиденье подбрасывало его вверх и вниз, но так все равно было удобнее, чем ехать в седле.

- Эй, как думаешь, что это там? – спросил он у возницы.

Насупленный кучер взглянул наверх: - Где?

- Вон та штука, - уточнил Алин, указывая пальцем.

- Вон та? Единственная, которая не облако? – переспросил его собеседник, и бард кивнул. – Так это ж Селуна на своей ночной прогулке, парень.

Алин закатил глаза. Ну конечно возница не увидел то, что нужно было. В мгновение ока тень – если она вообще существовала где-то, помимо его воображения – исчезла.

Остановка в Крае Холма выдалась долгой и, целиком и полностью, мучительной, потому что тёплые ночи Флеймрула – особенно в этот жаркий Год Волны – выгоняли наружу всё веселье и компании из гостиниц и таверн, то есть из тех мест, где он мог бы сыграть, чтобы потом заплатить за ночлег и еду. Очаровательные юноши, всегда готовые спеть, и румяные девы с соломенными и, напротив, вороными волосами и лицами с золотым загаром… как жаль, что Алин был заперт внутри.

Вагон тряхнуло, и это вывело барда из мечтаний. Отбросив копья тёмных волос с лица, Алин взял грустный аккорд на своём инструменте. С того самого дня, когда отец отправил его с треском проваливаться в Академии Кормира, Алину всегда приходилось петь ради ужина, или за место в фургоне, и весёлого в этом было мало.

Даже в пути ему приходилось конкурировать с другим, более опытным менестрелем – странствующим бардом по имени Таннин, который, вместе с остальными своими спутниками, тоже путешествовал с караваном. Остальные караванщики точно скоро выгонят молодого арфиста – он лишь надеялся, что они подождут с этим до прибытия в Триэль.

Снаружи донеслись крики, но он не обратил на них внимания – вне сомнений, это просто очередной спор между двумя охранниками.

Вдруг незваные слова песни появились на губах, и бард тренькнул струнами арфы.

      - Бреду дорогой я, извилистой, но верной, – вывел он. - Найду друзей и старых всех, и новых, несомненно.

Алин как раз запоминал третью строку, когда передняя половина вагона исчезла во вспышке обжигающе-багряной ярости. Сила взрыва откинула его назад – и его тело, вылетая в окно, разбило створки в щепки. Объятый огнём из недр самих Девяти Адов, бард кричал от боли и ужаса. Во тьме он увидел только одно – блеск жуткого, тёмного глаза посреди трещащего пламени.

И больше он не видел ничего.

Когда свет вновь вернулся в его мир, Алин почувствовал мягкость, окружающую всё тело. На мгновение он решил, что прибыл к Великому Колесу, и в любой момент увидит свою госпожу, леди Тимору.