– Сегодня, маленькая лавви, – однажды вдруг обратилась к Алисе Мириэль, – к тебе обратятся с просьбой. Ты должна исполнить ее. Это очень важно. И не только для просящего.
– Какая просьба? – насторожилась Алиса.
– Я не знаю. Ты ведь слышала, что я не только луа, но и пророчица эльфов. Я даже не знаю, кто будет просить тебя о помощи. Но я знаю, что эта просьба связана с тем, что происходит на Острове, напрямую. Что-то страшное грядет. И ты можешь как-то этому помешать.
– Посадив для Этой розы?! – Вспылила Алиса. – Очень смешно!!! Да как у нее совести хватило… Слышать ничего о ней не хочу!!!
– Не о ней, ваше сиятельство. – Осторожно произнесла Тильда. – А о несчастных девочках, которых так ужасно мучили… И о которых ваш жених так болеет душой до сих пор.
Алиса фыркнула возмущенно, но промолчала. Ей вспомнилось то, чего она не хотела вспоминать, и практически никогда не вспоминала: Девичник, страшные барельефы на стенах, Доктор и его палка, и беременные девушки… Сердечко у нее было доброе и благородное, как и утверждал Гэбриэл, и Алиса сразу поняла, что Тильда и Мириэль правы. Но вздорный нрав требовал сопротивления, и она какое-то время еще фыркала, возмущалась, всячески доказывая всем, а прежде всего самой себе, что она себе и своей помощи цену знает. И соглашается вовсе не на просьбу Длинной, а просто потому, что не может не согласиться – ради несчастных девушек. Алиса сама срезала тринадцать побегов с роз, посаженных Ларой Ол Таэр, сложила их в корзинку, и в сопровождении Мириэль, эльфов ее свиты, Авроры и Тильды направилась в Тополиную Рощу. На самом деле она даже хотела там побывать и увидеть свою соперницу, мать первенца своего возлюбленного. Алисе помнилось, что Длинная безумно красива, и она убеждала себя, что ей это только померещилось, а на самом деле та вовсе и не красавица, так, длинное недоразумение…
И почти разозлилась, убедившись, что это не так, и Длинная в самом деле безумно красива. Даже Аврора чуть переменилась в лице, увидев эту девушку, и не просто поняла свою подругу, так переживающую из-за этой красавицы, но и полностью перешла на ее сторону. Прежде она заступалась за Гэбриэла и Длинную, утверждая, что Алисе, такой прелестной и очаровательной, не о чем беспокоиться, у нее просто не может быть соперниц… «Может!». – Поняла она, взглянув на Марию. Алиса же, вспылив, все-таки нашла в себе силы не подать виду, до чего расстроила ее красота соперницы.
– Ты приготовила для них место? – Спросила почти дружелюбно, обменявшись приветствиями и оглядевшись с любопытством вокруг.
– Конечно! – Воскликнула Мария. – Все, как мне сказала Тильда, солнечное место, и защищенное от сквозняков… Вы не хотите пить, или перекусить?
– Спасибо, я бы выпила холодного лимонаду. – Алиса заметила, какими ухоженными выглядят цветы и деревья, и чуть смягчилась.
– Я тоже. – Решила быть столь же вежливой Аврора. Алиса подошла к грядке, присела, зачерпнула землю, помяла в пальчиках.
– Хорошая земля. – Решила чуть погодя. – Им понравится.
Они выпили лимонаду, так же вежливо признав его вкусным и поблагодарив с убийственной вежливостью. Мария волновалась ужасно. Ей хотелось понравиться Алисе, даже подружиться с нею. Доказать ей, что той нечего опасаться и не к чему ревновать, Гэбриэл очень ее любит, он принадлежит ей и телом, и душой. Но в то же время Мария прекрасно понимала, что даже произносить имя Гэбриэла, нет – даже вскользь упомянуть о нем сейчас нельзя ни в коем случае. Мириэль достала из корзинки первый побег и дала Марии, предложив:
– Подумай о своей подруге, назови ее по имени, обратись к ней мысленно. Со всем своим чувством к ней.
Мария взяла веточку и прикрыла глаза, воскрешая в памяти лицо и улыбку Трисс. Слезы увлажнили ресницы, когда она увидела свою подругу избитой, напуганной, измученной… «Нет! – Возмутилась она. – Ты красивая, живая и счастливая…». – И память послушно нарисовала образ той Трисс, с которой они бродили по полянкам вокруг их фермы. Аврора тихо ахнула: побег на глазах ожил, оделся свежими листьями и выпустил тугой бутон белого, чуть розоватого цвета. Алиса, взяв цветок, бережно посадила его в землю, примяла пальчиками, сбрызнула водой. И на глазах изумленных девушек побег ожил, потянулся, одеваясь все новой листвой, обрастая новыми побегами, которые тут же выбрасывали тугие маленькие бутончики, почти мгновенно превратившись в молоденький и вполне себе сформировавшийся розовый куст. Роза Клэр откликнулась так же быстро, оказавшись темно-алой; быстро отозвались розы Киры, о которой Мария тоже постоянно помнила, Мины, Саманты и рыжей Марты. Но уже роза кудрявой Марты не только не захотела оживать, но как-то вся поникла, а потом, испугав и Марию, и Аврору, от нее явственно потянулся черный дымок.
– Дай! – Требовательно произнесла Алиса. Она не выносила, когда страдали животные, ее любимые насекомые, но особенно – цветы. Взяв побег в руки, она вздрогнула, глаза расширились: она не встречалась никогда с тем, что ощутила сейчас. И мгновенно поверила Мириэль: это очень важно. И очень страшно. Укрыв побег в ладонях, Алиса прикрыла глаза, в которых зароились золотые искры, и от ее рук возникло золотисто-изумрудное свечение, окутавшее розу. И побег откликнулся: налился зеленью, выпрямился, нехотя, но оделся свежей листвой, и наконец выпустил желтый бутон. Руки Алисы чуть дрожали, когда она садила его в землю и сбрызгивала водой. Но решимость ее при этом только возросла. Теперь феечка стремилась во что бы то ни стало довести дело до конца. Что бы ни противостояло ей, что бы ни владело душами этих несчастных девочек, но Алиса обязана была отнять их у Этого. То, олицетворением чего была лавви, те силы, которые сконцентрировались в ней, были чужды и даже враждебны той злой и грязной воле, что сейчас боролась за них, не желая отдавать. А главное – Алиса уже сталкивалась с этой волей. Это было то, что пыталось подавить и подчинить себе ее и Гэбриэла в Садах мечты. И у феечки были личные счеты с этим злом.
– Берешь корабль, – командовала Барр Гестену, который слушал ее мрачно и недовольно, но почтительно, – и собираешь все мясо со всех ферм до последнего дристуна. Всё! Фермы сжечь, всю обслугу убить и сжечь вместе с фермами. Ничего не оставлять! Мясо доставишь в целости и сохранности, отвечаешь головой. Хлорингам сейчас не до тебя и не до нас, но осторожность не повредит все равно. Отправляйся. – Она дала ему торбу с дохлыми крысами. – Это на всякий случай. Для связи и для обороны, ты знаешь, как использовать.
– Да уж знаю. – Гестен забрал у нее торбу, привычно не морщась от мерзкого запаха. В последнее время на Красной Скале стало так хреново, что он обрадовался этому поручению. Все на какое-то время очутиться подальше, отдохнуть, свежим воздухом подышать! Сопровождаемый десятком кватронцев из Семьи Хозяина, Гестен отправился в порт. А Барр спустилась вниз, в нижние ярусы Садов Мечты, в те жуткие коридоры, в которые сунулся было когда-то искавший путь на волю Гор, и о которых у него остались такие страшные воспоминания. Приоткрыла тяжелую решётчатую дверь, и из темного, душного и сырого помещения раздалось шипение. Несколько пар глаз вспыхнули бледно-зеленым огнем, все – из-под потолка и даже с самого верха. Свет факела выхватывал узкие тела, кожистые крылья, ощеренные пасти, полные белых и острых, как иглы, зубов. С быстрым шелестом тени перемещались по потолку и по стенам, избегая света, шипели, съеживались.
– Пришло время потрудиться, сучки. – Сказала Барр, и в ответ раздалось возмущенное шипение. Ведьма щелкнула пальцами, и шипение притихло, глаза померкли.
– Ты, ты и ты, – Барр ткнула пальцем во тьму, – пошли за мной! Живее, дряни! – Посторонилась, и из клетки через несколько минут выскользнули три гротескные фигуры, которые сразу опознал бы Гарет, уже имевший дело с одной такой тварью: узкие, карикатурно-женские тела, серокожие, с крыльями летучих мышей, уродливыми яростными лицами, когтистыми руками и ногами – когти громко клацали по каменному полу. Барр удовлетворенно оглядела их. В этих тварях было столько ненависти и злобы, что она физически ощущала ее. Вся боль, весь ужас, пережитый ими перед смертью, остались в них и кипели внутри дикой злобой и жаждой убивать все, что только двигалось, жило и дышало. Барр они тоже ненавидели, и с наслаждением изорвали бы ее в клочья, но не могли – она имела над ними абсолютную власть. Заперев клетку, она пошла, не оглядываясь, слушая, как сзади клацают по камню острые когти.
