Но уговорить себя не получалось. Лишь на мгновение удавалось поверить, что это был сон. Потом все снова возвращалось. Кухня. Гертруд спрашивает его. Он обзывает ее. Швыряет стакан в стену.

У него разболелся живот.

В жизни бывали моменты, когда Юэль Густафсон совершенно не знал, что предпринять.

Сейчас был как раз такой момент.

Он услышал, что Самуэль проснулся. Выключил радио. Юэль накрылся одеялом с головой и притворился, что спит. Самуэль приоткрыл дверь. Прислушался. И снова закрыл.

Но Юэль не спал.

Если бы он мог, бросил бы тело в кровати, а сам отправился бы прочь. Но люди не могут вылезти из собственной кожи. Это могут только змеи.

Он не мог понять, что же с ним произошло. Он чувствовал, что Гертруд отвратительна, но разве это ее вина? Ведь она не сама отрезала себе нос.

Самуэль уснул. Его храп сотрясал стены. Сейчас Юэлю было трудно думать о продавщице Энстрёма. Или о том, что скоро он станет самым юным королем рок-н-ролла в Швеции. А может даже и в мире.

Он старался выкинуть из головы все то, что с ним произошло. Но напрасно. Тогда он встал и подошел к окну. Небо было чистым и звездным. Он посмотрел на заснеженную улицу, туда, где одиноко светил фонарь. Именно там он впервые увидел, как пробежала таинственная собака.

Вдруг сердце его замерло. Там, в тени, у самой границы пирамидки света, стоял некто.

Сначала он решил, что ему показалось. Но потом он разглядел. Кто-то стоял у фонаря и смотрел на его окно.

Вскоре он понял, кто это.

Это была Гертруд.

Такого раньше никогда не случалось, чтобы Гертруд стояла под фонарем. Ни днем, ни, как сейчас, ночью. Когда Юэль узнал ее, он вначале подумал, что это видение. То, что можно увидеть, но чего на самом деле нет. Но Гертруд стояла там, переминаясь с ноги на ногу, и даже попала под свет фонаря. На мгновение Юэль ясно увидел ее. Он прижался лицом к холодному стеклу. Это была она. Она стояла и смотрела на его окно. Но Юэль знал, что Гертруд не видит его. В комнате темно. Он видел ее. А она его нет.

Что-то жуткое было в том, что она стояла там, в ночи. Юэлю подумалось, будто он смотрит на последнего человека на земле. Должно быть, так будет в день Страшного Суда, о котором рассказывала фрёкен Недерстрём. Последний из смертных стоит, не шелохнувшись, под фонарем посреди ночи в маленьком городке, затерянном в краю Норланд.

Едва ли Юэль мог бы вообразить себе более одинокого человека.

Тут он понял, что должен впустить ее. Нельзя, чтобы человек чувствовал себя таким покинутым. Он натянул брюки и свитер поверх пижамы, вышел на кухню и сунул босые ноги в сапоги. Самуэль спал. Он громко храпел.

Оказавшись на улице, Юэль вдруг смутился. Но было поздно. Гертруд увидела, как он вышел из дома. Повернуть назад или притвориться, что он ее не заметил, Юэль не мог.

Они стояли по разные стороны улицы. Вокруг царила тишина. Только ночь и звезды. Юэль чувствовал, как в сапоги пробирается холод. Он нерешительно пересек улицу и приблизился к Гертруд.

— Зачем ты тут стоишь? — спросил он.

— Ты разбил стакан о стену в моей кухне, — сказала она. — Это ничего, со мной такое тоже случалось. Но я не понимаю, почему. Поэтому я пришла.

— Я уже почти уснул, — сказал Юэль.

Зачем он соврал? Неужели не мог придумать ничего получше? Но то, что он произнес потом, удивило его куда больше.

— Пойдем ко мне, — сказал он. — Я забыл надеть носки. Мне холодно.

Дело оборачивалось все хуже и хуже. Юэль не мог привести к себе Гертруд. Что если проснется Самуэль? Но было опять поздно. Теперь уже ничего не изменишь.

— Наверно, тебе пора домой, — неуверенно произнес он.

— Мне некуда спешить, — ответила она. — К тому же я никогда не видела, как ты живешь.

— Лучше, если мы пойдем очень тихо. Чтобы не разбудить Самуэля.

Они вошли в дом.

— Какие ступеньки скрипят? — спросила Гертруд.

— Четвертая, пятая и двенадцатая, — ответил Юэль.

Они беззвучно вошли в квартиру. Ночные гости были у Юэля впервые.

— Вкусно пахнет, — прошептала Гертруд, когда они пришли на кухню.

— Это салака, — ответил Юэль.

Самуэль храпел. Они вошли в Юэлеву комнату и прикрыли дверь. Мальчик приложил палец к губам.

— Тут все слышно, — сказал он.

— У старых домов хорошие уши, — заметила Гертруд и села на кровать.

Юэль увидел, что она волнуется. Ему вовсе не хотелось, чтобы Самуэль проснулся. Вошел в комнату и увидел Гертруд.

И вдруг к нему вернулись прежние мысли.

Он увидел ее нос, которого на самом деле не было.

Нос, которого не было, пришел к нему в гости.

Юэлю хотелось, чтобы там, на краешке кровати, сидела новая продавщица Энстрёма. В обычной одежде и чтобы, когда она говорит, он слышал бы ее стокгольмский акцент.

Но это была Гертруд.

И она снова будто прочла его мысли.

— Почему ты разбил стакан? — спросила она.

Юэль потупил взгляд и уставился на свои ноги. Он увидел, что правый сапог грязнее левого. Так получалось всегда. Он даже не понимал, почему. Может, у правой и левой ноги разная способность притягивать грязь?

— Я не знаю, — промямлил он. — Я не нарочно.

— Конечно, нарочно, — сказала Гертруд. — Иначе почему бы тебе бросаться стаканами?

Юэль продолжал разглядывать свои ноги. Он совершенно не знал, что ему ответить. Не мог же он рассказать, что ему вдруг подумалось, какая она уродина. Что он увидел нос, которого у нее не было.

Когда он взглянул на нее, то заметил, как погрустнело ее лицо. Она сидела прямо в луче лунного света, светящего в окно. Юэлю тут же стало стыдно.

— Я просто так, — пробормотал он.

Он снова поднял глаза, и встретился с ней взглядом.

— Думаю, ты начинаешь взрослеть, — сказала она.

Юэлю было приятно это услышать. Что он начинает взрослеть. Но в то же время в голосе Гертруд прозвучало кое-что, задевшее его. Что она хочет этим сказать?

Взрослые часто так делают. Юэль знал, что к этому надо привыкнуть. Самое главное всегда то, о чем они умалчивают.

Но сейчас она это скажет.

— Я чаще других веду себя, как маленький, — сказал он.

Она покачала головой.

— Ты начинаешь взрослеть, — повторила она. — И наступит день, когда ты забудешь обо мне. Может, даже не поздороваешься, если встретишь меня. А может, перейдешь на другую сторону улицы.

Юэль удивленно посмотрел на нее.

— Почему не поздороваюсь?

— Потому что тебе будет стыдно.

— Чего мне стыдиться?

В ответ она снова спросила:

— Почему ты разбил стакан?

В эту минуту Юэль бросил бы в стену еще один стакан, если бы он у него был. И даже не подумал бы, что непременно разбудит Самуэля.

Его раздражали ее вопросы. Его злило то, что она была права.

Но он покачал головой.

— Я не нарочно, — сказал он. — Зачем ты стояла там, на улице? Ведь я мог бы и не увидеть тебя.

— Тогда я бросила бы снежок тебе в окно. Ведь ты показывал мне, какое окно твое.

— Это было бы не так уж здорово, — ответил Юэль. — Ты разбудила бы Самуэля. А ему не нравится, когда я вожу в свою комнату девчонок так поздно.

Если бы он мог, он откусил бы себе язык. Ведь он понимал, как глупо это звучит. Ведь он никогда даже в фанты не играл. Сейчас она его раскроет.

Но Гертруд этого не сделала. Она ничего не сказала.

Вместо этого она так резко встала, что Юэль вздрогнул.

— Во всяком случае теперь я знаю, почему ты разбил стакан, — сказала она.

— Но ведь я не сказал, почему. Я только сказал, что я не нарочно.

— Мне этого достаточно, — сказала она. — Теперь я пойду домой. А ты ложись-ка спать.

Юэль на цыпочках проводил ее в сени. Гертруд и вправду умела передвигаться совершенно бесшумно. Он остался стоять в дверях и слышал, как она прошептала себе, какие ступеньки должна переступить. Лестница не издала ни звука.

Потом он смотрел на нее в окно. Гертруд, словно та таинственная собака, то исчезала, то появлялась в свете фонарей. В этот момент Юэлю подумалось, что не так уж она безобразна. Но ведь что-то изменилось в тот вечер. Только Юэль не мог понять, что именно.