Гертруд — примечательная личность. Не только потому, что у нее нет носа. Вместо него у нее дырка, которую она прикрывает носовым платком. Или красным клоунским носом, когда у нее хорошее настроение. Она осталась без носа после неудачной операции. И теперь живет одна в домике на другом берегу реки. Ей уже исполнилось тридцать, и иногда она говорила Юэлю, что чувствует, как стареет.

Гертруд совсем не похожа на других знакомых Юэля. Она понимает, что люди сплетничают за ее спиной. Потому, что она носит странную одежду, которую шьет сама. Потому что у нее чучело зайца в птичьей клетке и игрушечный паровозик в аквариуме. И больше всего потому, что она говорит то, что думает. Хотя это часто противоречит тому, что думают другие.

Но и Юэль считает, что с Гертруд трудновато. Иногда ему кажется, что она перегибает палку. Юэль всегда боялся быть не таким, как все. То, что он думал и делал наедине с собой, это одно. Но когда он был с другими, он не хотел выделяться.

Гертруд стала его лучшим другом.

Ему это не очень нравилось. Он хотел бы дружить с кем-то получше. По крайней мере с тем, у кого есть нос.

Но так уж вышло. К тому же Гертруд всегда выслушивала все, что он рассказывал. Никогда над ним не смеялась и не дразнила его, даже если он говорил глупости. А ему казалось, что он говорил много глупостей.

Сегодня Юэль хотел рассказать Гертруд о новогодних клятвах.

Но, наверно, не обо всех трех. Он все еще не решил, стоит ли ему рассказывать о новой продавщице Энстрёма. Ведь в его воображении она уже танцевала перед ним в прозрачных одеждах. Юэль точно не знал, как Гертруд это воспримет. Это было единственное, о чем они с Гертруд не говорили никогда. О других женщинах.

Гертруд сидела, поджав ноги, на своем апельсиновом диванчике и читала Библию. Юэль никак не мог понять, что значит верить в Бога. О Боге он тоже размышлял время от времени. Как ни странно, чаще всего, когда кончались деньги. Как будто в этом был виноват Бог, что на кино не хватает одной кроны.

Но сейчас новогодние клятвы важнее.

Гертруд отложила Библию. Место, где когда-то был нос, она прикрыла сегодня клетчатым платком, свернув его в комок и засунув в дырку.

— А я думала, ты совсем забыл обо мне, — сказала она. — Мы не виделись уже очень давно.

— В школе много задают, — ответил Юэль.

Это была почти правда. Но не совсем. Уже несколько недель он и не вспоминал о Гертруд.

— Но вот ты пришел, — продолжала она. — Это, конечно, потому, что тебя занимают какие-то мысли?

Юэль кивнул. Потом рассказал о новогодних клятвах. Она слушала, как обычно, наклонив голову и подперев рукой подбородок.

О продавщице Энстрёма Юэль пока умолчал.

— Есть ли какое-то ограничение по возрасту, чтобы стать королем рок-н-ролла? — спросил он. — Или продавцом летних фургончиков?

— Наверно, нельзя быть слишком старым, — ответила Гертруд. — А слишком молодым, скорее всего, можно.

— Сколько было Элвису, когда он начал петь? — спросил Юэль.

Он знал, что Гертруд любит Элвиса Пресли. Иногда они вместе слушали его пластинки и пытались уловить, о чем он поет. Зачастую это было трудно. Как будто песни были просто ни о чем.

— Элвис пел еще в животе у своей мамы, — ответила Гертруд.

Такие ответы Юэлю не нравились. Слишком они неопределенные.

— А потом? Когда он родился?

— Он пел всегда.

Юэль понял, что больше Гертруд ничего не сможет сказать. Поэтому он перешел к летним фургончикам. Он пояснил, что на самом деле, идея возникла у Самуэля.

— Может, что и получится, — сказала она. — Но я не думаю, что тебе будет очень весело разъезжать по автомобильным стоянкам, где выставляют летние фургончики. И пытаться их продать. А откуда ты возьмешь деньги, чтобы купить их?

— Я не буду покупать. Я буду продавать.

— Но ведь сначала ты должен получить то, что будешь продавать. Перед тем, как продать, ты должен их купить.

Об этом Юэль не подумал. Значит, никто не даст ему несколько летних фургончиков, если он пообещает заплатить за них потом?

Что ж, это решает дело. Больше можно не колебаться.

Он станет королем рок-н-ролла. Он рассказал, что уже побывал у Крингстрёма. Сперва ему нужно научиться играть на гитаре. Потом он станет учиться петь.

— Я не знаю, сможешь ли ты хорошо петь, — осторожно заметила Гертруд.

— Элвис поет не так уж хорошо, — решительно ответил Юэль. — Но зато громко.

Гертруд задумчиво кивнула.

— И все же он поет довольно хорошо, правда?

— Да, но главное громко.

Юэлю не хотелось углубляться в подробности. Во всяком случае, не сейчас. Когда он научится играть на гитаре и выучит несколько мелодий, он даст ей послушать.

Гертруд спросила, не хочет ли он сока. Юэль ответил, что хочет. Они вместе отправились на большую кухню. Этот дом отличался тем, что в нем умещались две кухни, хотя он был не такой уж большой. Гертруд это нравилось. Так же, как и спать каждую ночь на разных кроватях.

В маленькую кухню она приходила, если была голодна чуть-чуть. В большую — когда кто-нибудь ее навещал.

Юэль смотрел, как она разливает сок. Он подумал, что Гертруд могла бы быть красивой. Если бы только у нее был нос. И если бы она носила обычную одежду. Такую, как другие. А не эти странные юбки, которые она себе шила.

И тут он вдруг увидел дырку вместо носа. И чудну́ю одежду.

Откуда это взялось, он не знал. Но вдруг подумал, как уродлива Гертруд.

Она протянула ему стакан сока. Он взял его.

— Что с тобой? — спросила она.

— Ничего.

— Но ведь я вижу, ты о чем-то думаешь?

— Чертова зануда!

Теперь оно нахлынуло на него еще сильнее. Отвращение к Гертруд.

Женщине, которая видит его насквозь. Читает его мысли. Как таких называют? Ведьма! Но только не длинноносая. Гертруд хуже. Она вообще безносая.

Дальше все произошло очень быстро. Юэль швырнул стакан сока в стену. Стакан разбился, сок брызнул Гетруд на одежду. Он попал даже на платок, заткнутый в дырку носа. Но Юэль этого не увидел. Он уже повернулся, выбежал из кухни, схватил куртку и ботинки, надевая их уже в саду. Сердце колотилось в груди — он понимал, что натворил. Дергал шнурки ботинок и злился. Все время оглядывался. Но Гертруд не вышла. Надевая ботинки, он вспотел от усилий. И побежал прочь так быстро, как только мог. Лишь когда он добежал до середины моста, он остановился и перевел дух. Изо рта шел пар. Пот холодил тело. Он попрыгал, но холод шел изнутри. Что же он и все-таки натворил? Почему бросил стакан в стену? Ведь он пришел в гости к Гертруд, своему лучшему другу. Хотел спросить ее о том, что его мучит. А когда она задала ему вопрос, он швырнул в стену стакан.

Теперь Юэль жалел об этом. Он все еще не отдышался. И очень замерз. Пот словно иголками колол тело под майкой. Юэль взглянул вниз, на черную воду. Лед еще не появился. Но вода уже начала застывать.

«Я сейчас прыгну туда, — подумал Юэль. — Это ужасно. Я никогда не смогу снова встретиться с Гертруд. Зачем я это сделал?»

Но он не прыгнул в воду. Он вспомнил, что Гертруд тоже пыталась когда-то свести счеты с жизнью. Бросившись как раз в эту реку. У нее-то и вправду была для этого причина, потому что она безносая.

Юэль подумал, что стоит сейчас же вернуться к Гертруд. Она ведь даже не поняла, что случилось. Но, может, она ему это объяснит? Объяснит ему, что он наделал?

Однако он не вернулся, потому что трусил. Он прокричал об этом, подняв лицо к небу:

«Потому что я трус. Я, Юэль Густафсон, мокрая курица!»

А затем он пошел домой. Он мерз и подпрыгивал, стуча зубами.

Когда он вошел в квартиру, Самуэль сидел у радиоприемника. О чем-то вещал скрипучий голос. Самуэль спал, склонив голову на грудь. Он спал с открытым ртом. Юэль тихо прокрался мимо него. Сейчас ему больше всего не хотелось, чтобы Самуэль проснулся. Хорошо бы весь мир погрузился сейчас в сон. Мальчик прикрыл за собой дверь, разделся и прыгнул в кровать. И стал медленно оттаивать. Он закрыл глаза и постарался представить, что все это ему только приснилось. Он не разбивал стакана в доме Гертруд. И ему совсем не грустно.