– Здравствуйте! Можно?

– Здравствуйте! Можно! Что у вас?

– Комиссия. На завод.

– Жалобы есть?

– Нет.

– Здоров!

Подпись. Печать.

– Следующий!

В этом доме контроля за здоровьем мной овладела ошеломляющая уверенность в том, что если через час или даже на следующий день человек-который-здоров умер бы от недиагностированного вовремя заболевания, сидячий-в-парике-халат сказал бы на это:

– Так бывает. Да-да. Нужно слушать свой организм. Следующий!

Однако, как и многие, я облегченно присвистнула, когда оказалась допущенной до работы. Мне поставили первую группу здоровья. В маршрутке на обратном пути я пригрелась и задремала.

– Девушка! Вы не проедете? – кондуктор осторожно коснулся моего плеча.

– Не знаю. Мне на «Кузнице Металлов» выходить нужно.

– Ну вот! Чуть не проехали! Следующая остановка – ваша!

– Уже!? Спасибо!

Из окна маршрутки зимним морозным утром любой промышленный город кажется унылым и замаранным постоянными производственными издержками.

– А вы оперативно! Молниеносно, я бы даже сказала, – Не выкинув никакого выкрутаса со своим профессиональным инструментом, миловидная сотрудница набирала номер, – Владимир Петрович! Сделано! Медкомиссия пройдена! Принимайте работника! Ей сопровождающий нужен. Скорее всего она на экскурсии у нас не была ни разу. Пришлите кого-нибудь, будьте любезны! – она весело положила трубку и мило протянула мне мое заявление. – Идите на проходную. Вот ваш паспорт. По нему выпишите временный пропуск. Вас встретят.

Получив временный пропуск, я прошла через пост охраны и очутилась на территории производства, поглотившей своими размерами все другое пространство вокруг. Матово-серый воздух здесь имел незнакомый мне специфический запах. Границ я не смогла различить.

– Здравствуйте! – сбоку, мелкими шажками на каблучках ко мне семенила низенькая женщина в синтепоновом бушлате с капюшоном. – Здравствуйте! Вы на работу устраиваться? Меня проводить вас прислали. Я – Светлана Викторовна, СИЗы выдаю второму цеху, – говоря все это, Светлана Викторовна тянулась вверх к моему уху, как бы даже подпрыгивая. При этом капюшон спал с ее головы. Она поспешила его подправить. – Пойдемте! Тебя как зовут?

– Надя! – отвечала я, наклонив голову. В тот момент мне было чертовски приятно улыбаться. У меня бывало такое. Впервые встретив человека и прослушав его приветствие, мне хотелось дальше его слушать и улыбаться. – А что такое СИЗы?

– Надя! Хорошо! У нас есть уже дозировщица Надя в первой бригаде. А про СИЗы тебе все расскажут потом. Это средства защиты всякие разные. Ты ведь дозировщицей? У вас не много СИЗов-то. Не знаю, в какую бригаду тебя поставят. Вон наш цех! – она вытянула руку вперед. – Рядом первый! За нами третий! Дальше – четвертый! Учебный центр там тоже дальше. Газоочистка! Две газоочистки. Начальник цеха на четвертом этаже заседает. Поднимешься – на двери табличка будет – увидишь. Вообще, он очень много курит. Дорогу Семеныч чистит. Раньше он слесарем работал, теперь ослаб! На пенсии! Вот медпункт, – она показала на здание, расположенное слева. – В него можно и через наш цех пройти. А вот и наш цех. Моя кладовая вон там, – она показала вниз, – внизу находится. А тебе сюда, – она указала на небольшое неприкрытое крыльцо. – Вон вход, там же и выход! Все-таки как же морозно на улице!

И, съежившись, она засеменила в свою кладовую так, как будто просто проходила мимо меня.

***

Войти в цех значило открыть железную дверь с красной жирной надписью: «Вход». Ручка двери была заляпана красной краской. Возникло ощущение, что я вскрываю крышку электрического щита: «Не трогать! Убьет!». Далее следовал небольшой темный закуток, и еще одна дверь, только деревянная и скрипучая, которая открывалась в лестничный пролет, отделанный все тем же советским минимализмом, как и в отделе кадров. Поднимаясь по лестнице, я считала ступеньки, число которых в дальнейшем никак не могла вспомнить. Девятая, десятая, одиннадцатая – пришла!

И снова дверь, только с табличкой: «Начальник цеха». Она была такой же деревянной и скрипучей, как и четырьмя этажами ниже. Во всем просматривался стандарт прошедшей эпохи. Даже скрип, как мне показалось, был по ГОСТу! Я уверенно постучала в дверь, поправила шарфик, и, не дожидаясь приглашения, вошла в кабинет начальника цеха.

– Здравствуйте!

Мое приветствие распласталось в тяжелой прокуренной дымке.

В кабинете находились двое мужчин: один у окна – в белой рубашке, второй, встав над столом, пытался разогнать руками табачный дым, который плотной завесой обволакивал кабинет.

– Проходите! – второй же указал мне на стул, стоящий внутри п-образного стола, накрытого красным сукном. – Семен, приоткрой окно!

По голосистому звучному отработанному баритону я поняла, что передо мной начальник цеха.

На голове начальника цеха были мелкие взъерошенные кудри с проседью. Толстые затемненные линзы. Трехдневная щетина придавала объем подбородку. Немного шеи и снова кудри, прикрытые рубашкой с коротким рукавом. Такой истинный персонаж из восьмидесятых хозяйским жестом вновь указал мне на стул.

– Да присядьте же вы! Что стоять-то?

Он убрал со стола пепельницу, а я присела на краешек стула.

– Вы – дозировщицей?

– Да!

– Я – Владимир Петрович! Начальник этого цеха! А вы зачем сюда-то пришли-то?

– Как зачем? На работу устраиваться. Как все. Вот мое заявление, – я положила написанное только что заявление на стол.

– Где работала?

– В магазине.

Сложенные ладошки рук Владимир Петрович поднес к лицу.

– Ну и работала бы дальше в магазине. Что сюда-то пришла?

– На работу пришла. Ра-работать. Владимир Петрович, – опешив, я недоуменно вылупила на него глаза. – У вас есть вакансия. Я комиссию уже прошла утром. К чему эти ваши вопросы? Вам же звонила сотрудница?

Начальник цеха хлопнул ладонью по столу – я не шевельнулась даже. Мое растущее возмущение сковало все инстинкты.

– А к тому вопросы, что мне работники нужны, а не фифы наряженные, блядь! Ты хоть понимаешь, что это производство, блядь?! Что это в первую очередь тяжелый физический труд? А вы приходите на три дня и все… сдулись нахер! И снова заново! С посменным графиком ознакомлена? В цех заходила?

– Нет, – я закусила губу.

– Вот и не заходи. Иди отсюда, говорю! В магазин иди!

Я посмотрела на Семена, стоявшего у окна. Он смотрел на портрет президента, висевший за спиной Владимира Петровича, и старался казаться глухим и немым в эту минуту.

– Мое заявление, – твердой рукой я подвинула свое заявление начальнику цеха и встала со стула. – Вы не подписали мое заявление. Подпишете?

– Тьфу, бля!? Настырная какая! – Владимир Петрович сплюнул в сторону. – Давай! Вниз, к Свете зайди!

Бегом спускаясь с крыльца, я споткнулась и, упав, больно ударилась коленкой.

***

– Вставай!

– Папа, но мне так больно! Смотри! Кровь! – Я закусила губу и, собрав во взгляде все смирение, на которое только была способна, ждала от отца утешительных слов, дрожащим пальцем указывая ему на маленькую рану на коленке и дыру в комбинезоне.

– Мне тоже больно! – Папа подал руку.

Я забыла о том, что только что хотела разрыдаться.

– А тебе почему?

Отец нагнулся и отряхнул мою коленку. Его левая рука была короче правой на десять сантиметров. Когда-то в шальной молодости он сам себе прострелил руку из ружья. Пьяный. Хотел свою первую жену застрелить. Не вышло. Наверное, поэтому его руки были всегда прикрыты рубашкой. И еще он никогда не стаптывал обувь.

– Надя! Мы только вчера купили тебе этот комбинезон. Он дорогой! Я рассчитывал, что ты хотя бы месяца три его проносишь. На другой-то денег нет пока, – папа улыбнулся. – Но я же не ругаю тебя за неаккуратность и вечную спешку. А надо бы!

Папа встал и взял меня на руки. Он знал, что я любила быть на его высоте.