Нет живописнее картины, чем недовольное лицо доброго человека. Обида Елены Николаевны надула и поджала ее губы. С работы она ушла ровно в пять, гордым гусиным шагом и с пустым пакетом.

– До свидань! – бросила она мне через плечо, задвигая колбасную витрину на место.

– До свидания, Елена Николаевна, – я спокойно попрощалась с заведующей.

***

Телефонный звонок раздался, когда я стояла на хлипкой, в двух местах перемотанной скотчем стремянке и выставляла на витрину яблочный сок в коробках. Одна коробка выпала из моих рук и взорвалась от удара об пол.

– Алло! Я слушаю.

– Девушка! Кажется, это вы звонили сегодня утром по поводу дозировщика?

– Да, это я.. я звонила вам утром, – только бы не икнуть.

– Вы можете подъехать на следующей неделе в отдел кадров с необходимыми документами: паспорт, трудовая, СНИЛС, ИНН.

– Но у меня нет трудовой книжки, я работаю на другой работе пока еще.

– Хорошо, везите, что есть, остальное довезете потом!

Человек передумал.

Не бывает легких подъемов. Для того чтобы подняться на определенную высоту всегда нужны усилия и цель, пусть даже иллюзорная, мелькающая где-то в конце концов, как Алые паруса.

Я поднималась на четвертый этаж пятиэтажного дома и думала о людях, которые не смогли достичь нужного предела по определенным причинам – не хватило сил, мыслей, времени, единомышленников, всепоглощающей Веры, которая у них осталась, скорее всего, совсем нагой и без лица. Что происходит с ними в конце, когда очевидно, что подъем завершен и путь пройден? Не тот путь? И совершенно не та вершина? Или та? И другой не могло быть? Что они чувствуют? Способны ли они вообще еще чувствовать в том случае, если их не скосил физический недуг, как мою мать? Что произойдет, если я сейчас поднимусь на четвертый этаж, а вместо дверного проема вдруг будет зиять обожженная пещерная дыра? Нет съемной квартиры. Сгорела. Вместе с моей собакой Лизкой – умной полутаксой с ушами терьера. Может быть, тогда я закончу съемную жизнь и возьму свое собственное жилье в ипотеку? Может быть, это будет трамплином на вершину? А если вместо обшарпанной двери будет стоять европейский шпингалет, и Андрей, в стильном синем бархате, с изящным подносом, с бокалом пузырьков, услужливо распахнет мне все двери мира? Что случается в этих случаях? Ничего. Моя Вера стремительно скатилась с перил и слегка коснулась моего плеча. На ней бледнел брезентовый камуфляж и маленькая синяя пилотка как у стюардессы. Она точно знала, что самое нелепое в жизни счастье – это случай! Счастливый случай! Но и к нему нужно тщательно готовиться.

Звонок в съемной квартире трещал достаточно мелодично и совсем не соответствовал ее внутренностям. Это была единственная его мелодия, и поэтому, когда Андрей не спешил открывать мне двери, я не беспокоилась, а просто мотала головой в такт мелодичной трели.

– Привет! Ооо! Какая ты красная! Замерзла что ли? Здесь два шага дойти-то?

Я стягивала тяжелые кожаные ботфорты, рассматривая обшарпанный пол и разбитые стены съемной квартиры. Мы заехали в нее недавно и, по словам Андрея, нам крупно повезло. До нас здесь жила старая женщина. Она умерла, и квартиру выставили на продажу. Накануне продажи, «чтобы хоть как-то окупить похоронные издержки», родственники сдали ее за символическую сумму. В любой момент мог раздаться звонок, с уведомлением о том, что у нас с Андреем есть ровно месяц, чтобы подыскать себе новое жилье. И снова нам пришлось бы в спешке собирать свой скудный скарб в картонные коробки и перематывать их скотчем. И снова этап пластиковой жизни, когда ты ешь из пластиковой тарелки пластиковой вилкой пластиковый фасфуд.

Съемная квартира была большой и светлой, но, несмотря на это, она вся пропиталась старостью, запущенностью и смердящей тоской. Я все никак не могла привыкнуть возвращаться в облупившееся повсюду пространство.

– Да, пожалуй, от чая не откажусь!

Лизка, пытавшаяся привлечь к себе внимание громким щенячьим визгом, с удовольствием схватила мой ботфорт и потащила его на диван. Лизка явилась самым обычным новогодним чудом, которое Андрей подобрал на улице в конце декабря. Этот крохотный комок своим пронзительным детским писком, сначала сжавший мое сердце, а потом распахнувший обе его створки, очень понравился моей Вере. Она, кивая головой, деликатно сняла шляпку.

Однако все новогодние чудеса на этом закончились. У Лизки была врожденная пупковая грыжа. Мы с Андреем, набравшись всемирных глобальных знаний, решили избавить нашу уже любимую Лизку от этой тяжести. В назначенный день с утра мы со щенком приехали в ветеринарную клинику. Ветеринарный врач сразу предупредила, что сегодня она одна на смене и кому-то из нас придется ей ассистировать. Затем взяла трясущуюся Лизку, отнесла в процедурный кабинет, поставила укол и через некоторое время выкрикнула из-за двери.

– Молодой человек, зайдите!

Андрей зашел, а я осталась сидеть в коридоре, закутывая руки в его куртку и пытаясь перебороть огромное желание закурить прямо в этом самом коридоре. Вряд ли сигарета успокоила бы мои нервы. Сигареты не успокаивают – это заблуждение, но помогают скоротать время и жизнь – это факт.

Когда раздался еще один выкрик из кабинета, я опешила.

– Девушка! Зайдите быстрее!

В недоумении я встала и открыла дверь процедурного кабинета. В нос ударил резкий запах нашатырного спирта. Врач стояла возле Андрея и держала вату у его носа.

– Вашему молодому человеку стало плохо. Помогите мне вывести его в коридор. Быстрее! Шевелитесь же! – она схватила Андрея под правую руку и, призывно показывая на левую, чеканила каждое слово. – Операцию будем продолжать с вами. Надеюсь, что у вас нервишки покрепче будут, чем у этого. – У нее хватила воспитания не закончить фразу.

Я в растерянности перевела взгляд на операционный стол, на котором на боку лежало маленькое собачье тельце, бьющееся в мелких конвульсиях. Четыре лапы были попарно стянуты жгутом. На животе зиял уродливый разрез, из которого текла кровь. Я еле смогла сдержать рвоту.

– Но! Нет! Я не могу.

– Никаких но! Наркоз собаке уже поставлен! Разрез сделан! Нужно закончить начатое! Если желаете, то можете прямо сейчас забрать! Обоих!

Я закусила губу, чтобы сдержать нахлынувшие слезы, бросила на лавку свою дубленку, куртку Андрея и прошла в кабинет. Мы взяли Андрея под руки и выволокли на скамейку в коридоре. Лицо его было бледнее чисто побеленных стен ветеринарной клиники.

– Держите задние лапы! Покрепче! Можете отвернуться!

– Зачем? Она же под наркозом? – мои руки и губы затряслись одновременно.

– Держите, я сказала! Так надо! – врач нацепила на нос медицинскую маску.

В левую руку я взяла задние лапы Лизки, а правую сжала в кулак так сильно, что мои ногти впились в ладонь. Я не отвернулась, а наоборот, вонзила взгляд в холодный скальпель, которым профессионально орудовала женщина.

– Какая жестокая профессия! – я облизывала соленые губы, еле сдерживая желание схватить мою Лизку и бежать отсюда со всех ног. В школьные годы я была отличным спринтером.

– Каждому свое. Поверьте, мне нравится лечить животных! Это сначала страшно. Сначала все страшно. А с опытом я поняла, что выучилась самому благому делу. Рана заживет! Обязательно! – с какой-то грустной усмешкой она взяла в руки иглу и аккуратно зашила уродливую рану. – А у вас какая специальность?

Я не ответила, потому что она вовсе не нуждалась в моем ответе. Она верила в свое добро и была абсолютно права в своей Вере.

– Все. Готово! Можете отпустить лапы. Несите сюда переноску. С вас восемьсот пятьдесят рублей!

Мы положили Лизку в переносной короб для животных, я взяла его и вышла в коридор. Андрей сидел на скамейке и дремал в телефоне.

– Все? Закончилось? Все сделали? – он виновато сунул телефон в карман.

Я невидящим взглядом посмотрела на Андрея и медленно перекинула взгляд на окно. Бледный хлопчатобумажный образ моей Любви маячил в оконной раме. Когда же она сменит свой сарафан? Любовь, как всегда растрепанная, уныло помахала мне сухими ветками – она уже собралась лепить новую икебану. Я отрицательно мотнула головой.