«А как же я?» возмущенно сказала Летти.

«Ну, с тобой все в порядке, но только потому, что Британия развила свое чувство национальной идентичности в противовес французам. Французы — суеверные язычники, мы — протестанты. Французы носят деревянную обувь, мы носим кожаную. Мы еще будем сопротивляться французскому вторжению в наш язык. Но это действительно колонии и полуколонии — Робин и Китай, Рами и Индия; мальчики, вы — неизведанная территория. Вы — то, за что все дерутся».

«Ты говоришь так, как будто это ресурс», — сказал Рами.

«Ну, конечно. Язык — это такой же ресурс, как золото и серебро. Люди сражались и умирали за эти грамматики».

«Но это абсурд», — сказала Летти. Язык — это просто слова, просто мысли — вы не можете ограничить использование языка».

«А разве нельзя?» — спросил Энтони. Ты знаешь, что официальное наказание в Китае за обучение иностранца мандаринскому языку — смерть?

Летти повернулась к Робину. «Это правда?

«Я думаю, да», — сказал Робин. Профессор Чакраварти сказал мне то же самое. Цинское правительство — они напуганы. Они боятся внешнего мира».

«Видите?» — спросил Энтони. «Языки состоят не только из слов. Это способы смотреть на мир. Они — ключи к цивилизации. А это знание, за которое стоит убивать».

«Слова рассказывают истории». Так профессор Лавелл начал первое занятие, которое проходило в свободной комнате без окон на пятом этаже башни. В частности, история этих слов — как они вошли в употребление и как их значения трансформировались в то, что они означают сегодня — рассказывает нам о народе не меньше, если не больше, чем любой другой исторический артефакт. Возьмем, к примеру, слово «плут». Как вы думаете, откуда оно произошло?

«Игральные карты, верно? У вас есть король, королева... начала Летти, но потом прервалась, поняв, что аргумент получается круговым. «О, неважно.»

Профессор Ловелл покачал головой. Древнеанглийское cnafa означает мальчик-слуга или молодой мужчина-слуга. Мы подтверждаем это его немецким однокоренным словом Knabe, которое является старым термином для обозначения мальчика. Таким образом, кнафы изначально были молодыми мальчиками, которые прислуживали рыцарям. Но когда в конце XVI века институт рыцарства рухнул, а лорды поняли, что могут нанимать более дешевые и качественные профессиональные армии, сотни рыцарей оказались без работы. Поэтому они поступали так, как поступают все молодые люди, которым не повезло — они объединялись с разбойниками и грабителями и становились теми отъявленными негодяями, которых мы сейчас называем knaves. Таким образом, история этого слова описывает не просто изменение языка, а изменение целого общественного строя».

Профессор Лавелл не был ни страстным лектором, ни прирожденным артистом. Он выглядел не в своей тарелке перед аудиторией; его движения были скованными и резкими, а говорил он в сухой, мрачной, прямолинейной манере. Тем не менее, каждое слово из его уст было идеально выверенным, продуманным и захватывающим.

За несколько дней до этой лекции Робин боялся идти на занятия со своим опекуном. Но все обошлось без неловкости и смущения. Профессор Ловелл вел себя с ним так же, как и в компании в Хэмпстеде — отстраненно, формально, его глаза постоянно скользили по лицу Робина, не останавливаясь, словно пространство, в котором он существовал, нельзя было увидеть.

Слово «этимология» происходит от греческого étymon, — продолжал профессор Ловелл. «Истинный смысл слова, от étumos, «истинный или действительный». Поэтому мы можем рассматривать этимологию как упражнение в отслеживании того, насколько далеко слово оторвалось от своих корней. Ведь они преодолевают удивительные расстояния, как в буквальном, так и в метафорическом смысле». Он вдруг посмотрел на Робина. «Как по-мандарински называется сильный шторм?

Робин вздрогнул. «Ah — fēngbào?»

«Нет, скажи мне что-нибудь побольше».

«Táifēng?»

«Хорошо.» Профессор Ловелл указал на Викторию. «А какие погодные явления всегда дрейфуют через Карибский бассейн?»

«Тайфуны», — сказала она, затем моргнула. Тайфэн? Тайфун? Как...

Мы начнем с греко-латинского языка, — сказал профессор Лавелл. Тифон был чудовищем, одним из сыновей Геи и Тартара, разрушительным существом с сотней змеиных голов. В какой-то момент он стал ассоциироваться с сильными ветрами, потому что позже арабы стали использовать tūfān для описания сильных, ветреных бурь. Из арабского языка оно перекочевало в португальский и было завезено в Китай на кораблях исследователей».

«Но táifēng — это не просто заимствованное слово», — сказал Робин. Оно что-то значит по-китайски — tái — великий, fēng — ветер...

«И вы не думаете, что китайцы могли придумать транслитерацию, которая имела бы собственное значение?» — спросил профессор Ловелл. «Такое случается постоянно. Фонологические кальки часто являются и семантическими кальками. Слова распространяются. И вы можете проследить точки соприкосновения в истории человечества по словам, которые имеют удивительно похожее произношение. Языки — это всего лишь меняющиеся наборы символов — достаточно стабильные, чтобы сделать возможным взаимный дискурс, но достаточно подвижные, чтобы отражать меняющуюся социальную динамику. Когда мы используем слова в серебре, мы вспоминаем эту меняющуюся историю».

Летти подняла руку. «У меня есть вопрос о методе».

«Продолжайте».

Исторические исследования — это хорошо и прекрасно, — сказала Летти. Все, что вам нужно сделать, это посмотреть на артефакты, документы и тому подобное. Но как вы исследуете историю слов? Как определить, как далеко они продвинулись?

Профессор Ловелл выглядел очень довольным этим вопросом. «Чтение», — сказал он. Другого способа обойти это нет. Вы собираете все источники, которые попадаются вам под руку, а затем садитесь решать головоломки. Вы ищете закономерности и нарушения. Например, мы знаем, что конечное латинское «м» в классические времена не произносилось, потому что надписи в Помпеях написаны так, что «м» не произносится. Именно так мы определяем звуковые изменения. Сделав это, мы можем предсказать, как должны были развиваться слова, и если они не соответствуют нашим прогнозам, то, возможно, наша гипотеза о связанном происхождении неверна. Этимология — это детективная работа на протяжении веков, и это дьявольски трудная работа, как поиск иголки в стоге сена. Но наши конкретные иголки, я бы сказал, вполне стоят того, чтобы их искать».

В том же году, используя английский язык в качестве примера, они приступили к изучению того, как языки растут, изменяются, морфируются, множатся, расходятся и сближаются. Они изучали звуковые изменения; почему английское колено имеет непроизносимое k, которое произносится в немецком аналоге; почему смычные согласные латинского, греческого и санскрита имеют такое регулярное соответствие с согласными в германских языках. Они читали Боппа, Гримма и Раска в переводе; читали «Этимологии» Исидора. Они изучали семантические сдвиги, синтаксические изменения, диалектические расхождения и заимствования, а также реконструктивные методы, которые можно использовать для установления связей между языками, на первый взгляд не имеющими ничего общего друг с другом. Они копались в языках, как в шахтах, отыскивая ценные жилы общего наследия и искаженного смысла.

Это изменило их речь. Они постоянно прерывались на середине предложений. Они не могли произносить даже обычные фразы и афоризмы без паузы, чтобы спросить, откуда взялись эти слова. Такие расспросы проникли во все их разговоры, стали стандартным способом понимания друг друга и всего остального.* Они больше не могли смотреть на мир и не видеть истории, истории, слоившиеся повсюду, как многовековой осадок.

И влияние на английский язык было гораздо глубже и разнообразнее, чем они думали. Chit произошло от маратхского chitti, что означает «письмо» или «записка». Кофе попал в английский язык из голландского (koffie), турецкого (kahveh) и первоначально арабского (qahwah). Кошки породы табби были названы в честь полосатого шелка, который, в свою очередь, был назван по месту своего происхождения: квартал Багдада под названием аль-«Аттабийя. Даже основные слова, обозначающие одежду, пришли откуда-то. Дамаск произошел от ткани, производимой в Дамаске; гингем — от малайского слова genggang, означающего «полосатый»; бязь относится к Каликуту в Керале, а тафта, как сказал Рами, происходит от персидского слова tafte, означающего «блестящая ткань». Но не все английские слова имеют столь далекое или благородное происхождение. Любопытная вещь в этимологии, как они вскоре узнали, заключается в том, что на язык может повлиять все, что угодно, от привычек потребления богатых и светских людей до так называемых вульгарных высказываний бедных и убогих. Низменные канты, предполагаемые тайные языки воров, бродяг и иностранцев, внесли свой вклад в такие распространенные слова, как bilk, booty и bauble.