«Добро и зло», — сказала Летти.

«Хорошая догадка, но нет».

«Имена Бога,» сказал Рами.

Мы верим, что ты не настолько глуп. Нет, этот вопрос сложнее».

Ни у кого больше не было ответа.

«Это перевод», — сказал профессор Плейфейр. Проще говоря, слова для перевода».

Пока он говорил, он быстро выгравировал слово на одной стороне бруска, а затем показал им, что он написал: Translate.

Глагол «переводить» имеет несколько разные значения в каждом языке. Английские, испанские и французские слова — translate, traducir и traduire — происходят от латинского translat, что означает «переносить через». Но когда мы переходим за пределы романских языков, мы получаем нечто иное». Он начал писать новый набор букв на другой стороне. Китайское fānyì, например, означает «переворачивать» или «переворачивать что-то», а второй иероглиф yì имеет значение изменения и обмена. В арабском языке tarjama может означать как биографию, так и перевод. В санскрите слово «перевод» — анувад, что также означает «повторять или повторять снова и снова». Разница здесь временная, а не пространственная метафора латинского языка. В языке игбо два слова для перевода — tapia и kowa — оба связаны с повествованием, деконструкцией и реконструкцией, разбиением на части, что делает возможным изменение формы. И так далее. Различия и их последствия бесконечны. Как таковых, нет языков, в которых перевод означал бы совершенно одно и то же».

Он показал им, что написал на другой стороне. Итальянский — tradurre. Он положил ее на стол.

«Переведите, — сказал он. «Tradurre».

Как только он поднял руку от барной стойки, она начала дрожать.

Пораженные, они смотрели, как бар сотрясается все сильнее и сильнее. Это было ужасно. Бар словно ожил, как будто в него вселился какой-то дух, отчаянно пытающийся вырваться на свободу или, по крайней мере, расколоться на части. Он не издавал никаких звуков, кроме яростного стука о стол, но Робин услышал в своем сознании мучительный, сопровождающий его крик.

«Переводческая пара создает парадокс», — спокойно сказал профессор Плэйфер, когда бар начал трястись так сильно, что отскочил от стола на несколько дюймов. Он пытается создать более чистый перевод, что-то, что будет соответствовать метафорам, связанным с каждым словом, но это, конечно, невозможно, потому что идеальных переводов не бывает».

В брусе образовались трещины, тонкие прожилки, которые разветвлялись, раздваивались и расширялись.

Проявлению некуда идти, кроме как в сам брусок. Поэтому он создает непрерывный цикл, пока, наконец, планка не разрушится. И... это происходит».

Бар подпрыгнул в воздух и разлетелся на сотни мелких кусочков, которые рассыпались по столам, стульям, полу. Когорта Робина отступила назад, вздрогнув. Профессор Плэйфер и глазом не моргнул. Не пробуйте. Даже из любопытства. Это серебро, — он пнул ногой один из упавших осколков, — нельзя использовать повторно. Даже если его расплавить и переплавить, любые слитки, сделанные даже из унции этого серебра, будут бессильны. Хуже того, эффект заразителен. Вы активируете слиток, когда он лежит на куче серебра, и он распространяется на все, с чем соприкасается. Легкий способ потратить пару десятков фунтов впустую, если не быть осторожным». Он положил гравировальную ручку обратно на рабочий стол. «Это понятно?»

Они кивнули.

Хорошо. Никогда не забывайте об этом. Окончательная жизнеспособность перевода — это увлекательный философский вопрос — в конце концов, именно он лежит в основе истории о Вавилоне. Но такие теоретические вопросы лучше оставить для классной комнаты. А не для экспериментов, которые могут обрушить здание».

Энтони был прав», — сказала Виктория. Зачем кому-то беспокоиться о литературном факультете, если есть серебряное дело?

Они сидели за своим обычным столом в «Баттери», чувствуя головокружение от власти. Они повторяли одни и те же слова о серебряном деле с тех пор, как закончились занятия, но это было неважно; все это казалось таким новым, таким невероятным. Когда они вышли из башни, весь мир казался другим. Они вошли в дом волшебника, наблюдали, как он смешивает свои зелья и произносит заклинания, и теперь ничто не могло удовлетворить их, пока они не попробовали сами.

Я слышал свое имя? Энтони опустился на сиденье напротив Робина. Он оглядел их лица, затем понимающе улыбнулся. О, я помню этот взгляд. Это Плэйфер устроил вам сегодня демонстрацию?

«Это то, чем ты занимаешься весь день?» взволнованно спросила Виктория. «Возишься с парами совпадений?

«Достаточно близко,» сказал Энтони. Это включает в себя гораздо больше листания этимологических словарей, чем просто возиться, но как только вы улавливаете что-то, что может сработать, все становится действительно забавным. Сейчас я играю с парой, которая, как мне кажется, может пригодиться в пекарнях. Мука и цветок».

«Разве это не совершенно разные слова?» — спросила Летти.

«Можно подумать, — сказал Энтони. Но если вернуться к англо-французскому оригиналу тринадцатого века, то окажется, что изначально это было одно и то же слово — цветок просто обозначал самую мелкую часть зерновой муки. Со временем цветок и мука разошлись и стали обозначать разные предметы. Но если эта плитка работает правильно, то я смогу установить ее в мукомольные машины, чтобы рафинировать муку с большей эффективностью». Он вздохнул. «Я не уверен, что это сработает. Но я рассчитываю всю жизнь получать бесплатные булочки от Vaults, если это произойдет».

Ты получаешь авторские отчисления?» — спросила Виктуар. «Каждый раз, когда они делают копию ваших слитков, я имею в виду?»

«О, нет. Я получаю скромную сумму, но вся прибыль идет в башню. Правда, они вносят мое имя в книгу регистрации пар. Пока что у меня их шесть. А всего в Империи сейчас используется около двенадцати сотен активных пар, так что это самая высокая академическая лавра, на которую можно претендовать. Это лучше, чем опубликовать статью где-нибудь еще».

«Подожди,» сказал Рами. Разве двенадцать сотен — это не мало? Я имею в виду, что пары совпадений используются со времен Римской империи, так как...

«Как получилось, что мы не покрыли страну серебром, выразив все возможные пары совпадений?»

«Верно,» сказал Рами. «Или, по крайней мере, придумали больше двенадцати сотен».

«Ну, подумайте об этом,» сказал Энтони. Проблема должна быть очевидной. Языки влияют друг на друга; они вливают друг в друга новый смысл, и, как вода, вырывающаяся из плотины, чем более пористыми являются барьеры, тем слабее сила. Большинство серебряных слитков, питающих Лондон, — это переводы с латыни, французского и немецкого. Но эти слитки теряют свою эффективность. По мере распространения языкового потока через континенты — когда такие слова, как saute и gratin, становятся стандартной частью английского лексикона — семантический барьер теряет свою силу.’

Профессор Ловелл говорил мне нечто подобное, — сказал Робин, вспоминая. Он убежден, что со временем романские языки будут приносить все меньше прибыли».

«Он прав», — сказал Энтони. В этом веке так много было переведено с других европейских языков на английский и наоборот. Кажется, мы не можем избавиться от зависимости от немцев и их философов, или от итальянцев и их поэтов. Таким образом, романские языки являются наиболее угрожаемой ветвью факультета, как бы им ни хотелось делать вид, что здание принадлежит им. Классика также становится все менее перспективной. Латинский и греческий языки продержатся еще немного, поскольку свободное владение любым из них все еще является прерогативой элиты, но латынь, по крайней мере, становится более разговорной, чем вы думаете. Где-то на восьмом этаже есть постдок, работающий над возрождением манкского и корнуэльского языков, но никто не думает, что это удастся. То же самое с гэльским, только не говорите Кэти. Вот почему вы трое так ценны». Энтони указал на всех по очереди, кроме Летти. «Вы знаете языки, которые они еще не выдоили до изнеможения».