Конечно, она могла бы поддержать лоббирование перемен, если бы это было мирно, респектабельно, цивилизованно.

Но потом они заговорили о шантаже. О похищениях, беспорядках, взрыве верфи. Это было мстительно, жестоко, ужасно. И она не могла этого вынести — смотреть, как говорит этот ужасный Гриффин Лавелл, как в его глазах мелькает восторг, и видеть, как Рами, ее Рами, кивает. Она не могла поверить в это, в то, во что он превратился. Во что превратились они все.

Разве недостаточно ужасно, что они скрывали убийство? Неужели она должна быть соучастницей еще нескольких?

Это было как пробуждение, как будто ее облили холодной водой. Что она здесь делала? Чем она развлекалась? Это была не благородная борьба, а лишь общее заблуждение.

У этого пути не было будущего. Она видела это сейчас. Ее обманули, втянули в этот тошнотворный фарс, но это закончится только двумя способами: тюрьмой или палачом. Она была там единственной, кто не был слишком безумен, чтобы понять это. И хотя это убивало ее, она должна была действовать решительно — ведь если она не могла спасти своих друзей, она должна была спасти хотя бы себя.

Потайная дверь в подвале " Vaults & Garden» открыла тесный грунтовый тоннель, достаточно большой, чтобы они могли пробираться по нему на руках и коленях. Он казался бесконечным. Они пробирались вперед вслепую. Робин хотел бы найти свет, но у них не было ни свечи, ни хвороста, ни кремня; они могли только верить на слово Энтони и ползти, их неглубокое дыхание отдавалось эхом вокруг. Наконец, потолок туннеля устремился вверх, и прохладный воздух омыл их липкую кожу. Они стали бить ногами по глинобитной стене, пока не нашли дверь, а затем и ручку; открыв ее, они обнаружили небольшую комнату с низким потолком, освещенную лунным светом, просачивающимся сквозь крошечную решетку наверху.

Они вошли внутрь и огляделись.

Здесь недавно кто-то был. На столе лежала буханка хлеба, еще совсем свежая, мягкая на ощупь, а рядом с ней — полусгоревшая свеча. Роясь в ящиках, Виктория нашла коробок спичек, а затем поднесла зажженную свечу к столу. «Так вот где спрятался Гриффин».

Безопасная комната показалась Робину удивительно знакомой, хотя ему потребовалось мгновение, чтобы понять, почему. Планировка комнаты — письменный стол под решетчатым окном, раскладушка в углу, двойные книжные полки на противоположной стене — в точности соответствовала общежитиям на Мэгпай-лейн. Здесь, под Оксфордом, Гриффин — осознанно или нет — пытался воссоздать свои студенческие годы.

Как ты думаешь, мы здесь в безопасности на ночь? спросил Робин. «Я имею в виду — ты думаешь...

«Это не похоже на беспокойство.» Виктория осторожно присела на край кроватки. «Я думаю, если бы они знали, они бы разнесли это место на части».

«Я думаю, ты права.» Он сел рядом с ней. Только сейчас он почувствовал усталость, просачивающуюся по ногам и в грудь. Весь адреналин от их побега улетучился, теперь они были в безопасности, спрятанные в чреве земли. Ему хотелось потерять сознание и никогда не проснуться.

Виктория наклонилась к койке, где стояла бочка с водой, похожей на пресную. Она вылила немного на скомканную рубашку, затем протянула ее Робину. «Вытрись.»

«Что?»

«Здесь кровь,» сказала она мягко. Ты весь в крови.

Он поднял голову и посмотрел на нее, как следует, впервые после их побега. «Ты весь в крови».

Они сидели бок о бок и молча приводили себя в порядок. Они были покрыты поразительным количеством грязи; они сменили по одной рубашке, потом еще одну. Каким-то образом кровь Гриффина попала не только на руки Робина, но и на его щеки, за уши, во впадины на шее и в уши, покрытые слоем пыли и грязи.

Они по очереди вытирали друг другу лица. Это простое, тактильное действие было приятно; оно давало им возможность сосредоточиться на чем-то, отвлечься от всех слов, которые висели тяжелым грузом и не были сказаны. Было приятно не пытаться их озвучивать. Они все равно не могли их сформулировать; это были не отдельные мысли, а черные, удушливые тучи. Они оба думали о Рами, Гриффине, Энтони и всех остальных, кто был внезапно, жестоко вырван из этого мира. Но они не могли коснуться этой бездны горя. Еще слишком рано было давать ей имя, придавать ей форму и укрощать словами, и любая попытка раздавила бы их. Они могли только вытирать кровь с кожи и пытаться дышать.

Наконец, они бросили грязные тряпки на пол и прислонились спиной к стене, друг к другу. Влажный воздух был холодным, а камина не было. Они сидели близко, натянув непрочное одеяло на плечи. Прошло много времени, прежде чем кто-то из них заговорил.

Как ты думаешь, что нам теперь делать?» — спросила Виктория.

Такой тяжелый вопрос, произнесенный таким тоненьким голоском. Что они могли сделать теперь? Они говорили о том, что заставят Бабель сгореть, но, во имя Бога, разве это в их силах? Старая библиотека была разрушена. Их друзья были мертвы. Все, кто был смелее и лучше их, были мертвы. Но эти двое все еще были здесь, и их долг состоял в том, чтобы их друзья погибли не напрасно.

Гриффин сказал, что ты знаешь, что делать», — сказал Робин. Что он имел в виду?

Только то, что мы найдем союзников, — прошептала Виктория. Что у нас больше друзей, чем мы думаем, если мы только сможем добраться до безопасной комнаты».

«Мы здесь.» Робин бессмысленно жестикулировал. «Здесь пусто.»

Виктори встала. «О, не будь таким.»

Они начали обыскивать комнату в поисках подсказок. Виктория взяла шкаф, Робин — письменный стол. В ящиках стола лежали стопка за стопкой записки и письма Гриффина. Он поднес их к мерцающей свече, прищурившись. У Робина защемило в груди, когда он прочитал английский почерк Гриффина — судорожный, размашистый, похожий на почерк Робина и их отца. Эти буквы, все эти узкие, жирные и тесные строчки, говорили о неистовом, но дотошном писателе, были взглядом на ту версию Гриффина, которую Робин никогда не знал.

И сеть Гриффина оказалась гораздо шире, чем он предполагал. Он видел корреспонденцию, адресованную адресатам в Бостоне, в Нью-Йорке, в Каире, в Сингапуре. Но имена всегда были закодированы, всегда были очевидные литературные ссылки, такие как «мистер Пиквик» и «король Ахав», или имена настолько типично английские, такие как «мистер Браун» и «мистер Пинк», что они не могли быть реальными.

«Хм.» Виктория поднесла маленький квадратик бумаги к глазам, нахмурившись.

«Что это?»

«Это письмо. Адресовано тебе».

«Могу я взглянуть?»

Она мгновение колебалась, прежде чем передать его. Конверт был тонким и запечатанным. На обратной стороне было написано его имя, Робин Свифт, написанное сильным почерком Гриффина. Но когда он нашел время, чтобы написать это? Это не могло быть после того, как Энтони привез их на Гермес; Гриффин не знал, где они тогда находились. Это могло быть написано только после того, как Робин порвал отношения с Гермесом, после того, как Робин заявил, что не хочет иметь с ним ничего общего.

«Ты собираешься его читать?» спросила Виктория.

«Я... я не думаю, что смогу.» Он передал ей письмо обратно. Он был в ужасе от его содержания; даже от того, что он держал его в руке, у него участилось дыхание. Он не мог предстать перед судом своего брата. Не сейчас. «Ты сохранишь это для меня?»

А вдруг это что-то, что может помочь?

«Я не думаю, что это так,» сказал Робин. Я думаю... это должно быть что-то другое. Пожалуйста, Виктория, ты можешь прочитать это позже, если захочешь, но сейчас я не могу на это смотреть».

Она колебалась, затем сложила его во внутренний карман. Конечно.

Они продолжили рыться в вещах Гриффина. Кроме писем, Гриффин хранил внушительное количество оружия — ножи, гарроты, несколько серебряных слитков и по меньшей мере три пистолета. Робин отказался прикоснуться к ним; Виктория осмотрела коллекцию, перебирая пальцами стволы, затем выбрала один и пристегнула его к поясу.