Я на голой вершине в горах, боже мой!

У пантеры в когтях — что за страх! — боже мой!

Я в когтях у пантеры, свирепой от раны,

У жестокой подруги в руках, боже мой!

Жизнь отдам я за хну на перстах молодых твоих рук,

Ты кальяна не тронь, чтоб не жег дорогих твоих рук,

Ты кальяна не тронь, лучше я обойдусь без куренья,

Чтоб не мог посторонний увидеть нагих твоих рук.

В сердце древо я вырастил, чтобы в тени

Прохлаждаться под кроною в летние дни,

Но осенней порою листва облетела,

Нет, не светит мне счастья звезда искони.

Жизнь отдать я готов за твою несравненную стать,

За твой стан, гибкой иве под стать, мне бы жертвою стать,

Если мог бы я верить, что слово твое нерушимо,

Хоть до Судного дня я тебя согласился бы ждать.

Длинные косы твои, недотрога, меня доконали,

Черные очи, глядящие строго, меня доконали,

Ты все твердишь и твердишь: «Погоди хоть немного».

Эти твои «погоди хоть немного» меня доконали.

Шла мимо девушка с распущенной косой,

Потерянный гранат она искала свой,

Потерянный гранат — дружок жестокосердный,

Он одарил ее обидой и слезой.

За твой скупой привет хочу я жизнь отдать,

Готова я тебя в уста расцеловать,

С четырнадцати лет к тебе стремлюсь я сердцем

В пятнадцать лет хочу твоей рабыней стать.

Приветствовать тебя я издали готов,

Приветствую тебя, о мой букет цветов,

Приветствую тебя: вовеки будь счастливой!

Хотя бы несколько скажи мне нежных слов.

Отпусти, падишах справедливый, меня,

Я в селенье пойду, где мой дом и родня,

Я в селенье пойду, я родню повидаю,

А тебя буду славить до Судного дня.

Я слышу, ты кричишь, за крик твой жизнь отдам,

С букетом алых роз приду к твоим вратам,

Приду к твоим вратам, а ты ушла из дому,

На землю положу цветы, к твоим следам.

Лунной ночью тайком я залезу в твой дом,

Ненароком бедро твое трону бедром,

Спрячь в постели меня, если в доме проснутся,

Жизнь отдам за тебя, буду вечным рабом.

В тюбетейке, в чувяках ты выбежал в дверь,

Жизнь отдам за тебя, где б ты ни был теперь,

Где б ты ни был, скорее вернись к черноокой,

Ждет она неизменно и любит, поверь.

На твой прекрасный лоб волос упала прядь,

Неужто же тебе твой дряхлый муж под стать?

Когда бы — о Аллах! — взяла его могила,

Я без опаски б мог твое лицо ласкать.

О пери, за прелесть твою — мне хоть голову с плеч,

За ямочку на подбородке — под лезвие лечь,

Пойди, потолкуй обо мне со своею родимой,

А завтра я сам о тебе заведу с нею речь.

Мне дало небо, дало небо, рок мне дал,

Тоски и горя с колыбели впрок мне дал,

Я в класс любви пришла однажды, где учитель

Печали горькой и беды урок мне дал.

На крыше ты стоишь, как тополек, прямая,

Струится ветерок, чадру приподнимая,

Никто твое лицо покуда не видал,

Лишь мать, вскормившая тебя, лишь мать родная.

Я сяду, как Фархад, над горной крутизной,

Я гребень смастерю самшитовый, резной,

Я гребень смастерю, расчесывай им косы,

Меня, далекого, ты вспоминай порой.

Был я птенцом, когда мать, мне на горе, скончалась,

Мамку нашли мне, и эта от хвори скончалась,

Вскармливать стали коровьим меня молоком,

Но и корова, к несчастию, вскоре скончалась.

Что за напасть! Ведь я гранатов не срывал.

Ну кто, безвинного, меня оклеветал?

Я в сад чужой не лез, чужих плодов не трогал,

А все меня клянут, и шум на весь квартал.

Пришла весна, цветут сады, пора цветы срывать,

Алеют девичьи уста, пора их целовать,

Алеют девичьи уста, душистой пахнут амброй,

Но, как всегда, лишь богачам достанутся опять.

Лунною ночью я ждал луноликую зря,

Так и сидел я, пока не зарделась заря,

Так и сидел до зари, утешаясь кальяном,

Спутницу многих ночей моих горько коря.

Дорогая моя, о, как мы далеки!

Угодил я на берег соленой реки

И на том берегу под плакучею ивой

Все надеюсь на встречу судьбе вопреки.