- Значит изменяет, да? - начинает все-таки мама, и я тихо вздыхаю, - Я так и знала! Марин, я тебе говорила, что он к тебе остыл. Это было видно.

- Мне не было.

- Но со стороны всегда виднее, и я тебе говорила это! Ты никогда меня не слушаешь!

- Ты все десять лет говорила, что он меня бросит.

- И разве я не права оказалась?

Молчу. Потому что нет, не права.

- Или ты думаешь простить его?

Снова молчу, потому что не знаю. Мама усмехается.

- А ты вообще уверена, что еще что-то решаешь? - вот тут то я резко поднимаю на нее глаза, чувствуя, как медленно внутри меня расползается горячая, острая боль, - Марин, может он уже ушел? Ты дома была? Если они гуляли — значит у них отношения.

- Зачем ты это говоришь, мам?

- Чтобы ты наконец открыла глаза. Я не желаю тебе зла.

Я это знаю, конечно, но в этот момент мне почему-то кажется, что наоборот. Какая-то странная мысль проскакивает, что она смакует этот момент. Десять лет она твердила, что он меня бросит, что живу я неправильно, не как люди все живут, а теперь наконец, когда оказалась права, ее это радует.

Конечно нет. Это злость говорит во мне, по крайней мере я хочу в это верить…

- Что ты будешь делать дальше?

- Я не знаю.

- Марин, а кто знает?! Ты думала насчет работы?

- Мам, я только вчера узнала, что он…

- Я понимаю, но у тебя нет времени. Тебе тридцать.

- Мне двадцать восемь!

- Это мало что меняет. Он…

- Я не хочу говорить.

- Марин…

- Мама, я не хочу больше говорить ни о чем.

Если честно, то я даже не знаю, а зачем я вообще приехала? Поэтому достаточно быстро начинаю собираться домой, но когда уже собираюсь выйти за порок, мама берет меня за руку и твердо смотрит в глаза.

- Не смей умолять его остаться, Марина, ты слышишь? Пусть валит на все четыре стороны. Я, может быть, и не буду сидеть и вытирать тебе сопли, но никому не позволю тебя обидеть. Справимся. На первое время я дам тебе денег, а потом ты устроишься на работу, и все у тебя будет хорошо. Сашка твой козел, еще локти кусать будет, попомни мои слова!

Я даже слегка улыбаюсь и целую ее на прощание со словами:

- Спасибо, мам.

- Не плачь. Все мы через это рано или поздно проходим. Все будет хорошо.

Сейчас я не уверена в этом, но, наверно, раз все через это проходят и у всех все хорошо, есть в этом какой-то смысл, да, ведь?

Месяц спустя

Сегодня я проспала. Впервые за месяц работы я проспала, поэтому выбегаю из дома с бутербродом наперевес, попутно поправляя волосы. Я работаю в ресторане официанткой, спасибо Лере. Ее хорошая знакомая там как раз директор, а конкурс у них — будьте нате! Зарплата потому что отличная, а еще место очень престижное. Ресторан мой называется «Дом», и он чуть ли не лучший в Петербурге! И правда ведь, у нас хорошо все: коллектив дружный, атмосфера теплая, как дома у камина в пледе, а кухня — просто сказка. Шеф-повар, как я поняла, во Франции учился и долго работал, поэтому готовит свое авторское меню просто волшебно.

Я довольна. Правда. Сейчас это то, что нужно: я пока не знаю, куда хочу двигаться и чем хочу заниматься, но деньги мне нужны, а еще нужно отвлекаться побольше, чтобы некогда было думать и вспоминать…А я все равно вспоминаю. Каждый раз, когда хотя бы на секунду останавливаюсь, вспоминаю, как нелепо закончился мой брак длинною в десять лет…

Месяц назад

Когда я подъезжаю к дому, погода окончательно портится. Про Питерские дожди разве что легенды не ходят, так что меня не удивляет, как может на одном конце города светить солнце, а у меня лить, как из ведра. Момент, конечно, максимально не подходящий, и, кажется, будто небо вторит моему состоянию — оно плачет, и я тоже. Такая забавная, очевидная драма, а как вишенка на торте наши соседи. Когда я подхожу к подъезду, то как раз выходит Алена и ее дочка Света с какой-то женщиной, вроде бы их невесткой. Мы вообще с нашими соседями очень хорошо ладим и помогаем друг другу, если что-то случится: полить цветы или присмотреть за котом, если мы или они уезжают надолго, принять доставку. Как когда-то давно, как в моем детстве — они не боятся оставлять ключи нам, а мы им.

- Ой, Мариночка, привет, - начинает Алена с улыбкой, но замечая мое состояние сразу хмурится, - Что случилось?

- Да под дождь попала…

Вру, как дышу, но сейчас даже рада, что у меня есть отмазка моему состоянию. Объяснять ей что-то не хочу. Пусть мы и ладим, а все равно люди чужие, и не нужно им это — мои проблемы. Думаю, что она все равно видит меня насквозь, по глазам, по крайней мере, я это понимаю, а возможно просто паранойю, но главное, что соседка тактично кивает и отступает.

- Лена, это наша Мариночка. Соседка, помнишь я тебе рассказывала? Они с мужем такая красивая, чудесная пара…

Что-то внутри умирает. Нет, серьезно?! Почему именно сейчас? Я ведь буквально слышу, как трескает мое сердце, и от этого ежусь.

- Ален, ты извини, но я очень спешу… - тихо говорю, стараясь не смотреть им в глаза, - Побегу, ладно? Поговорим потом.

- Конечно-конечно. Сашке привет передавай, а то сегодня пролетел мимо меня пулей, я даже не успела ничего сказать…

Холодею еще больше. Значит…он дома, а даже не позвонил. Мне почему-то становится так страшно, что я в миг меняюсь и готова уже поболтать хоть три часа к ряду, только не с кем. Трое женщин убежали к машине, закрываясь руками от холодных, наглых капель дождя, и я остаюсь у двери одна. Меня вдруг оглушает. Я представляю, как буду вот так одна стоять долгие, последующие годы, и накрывает с головой. Слезы опять подступают к глазам, горло сдавливает, сердце сжимает в тиски — я дышать не могу. Через пять минут все будет кончено, и, как говорила мама, я не уверена, что мной. Что-то внутри настырно мигает и пульсирует: я уже и не решаю ничего…

Дверь нашей квартиры, к которой я подхожу через целых пятнадцать минут, приоткрыта. Это страшно. Саша, конечно, может забыть ее закрыть, так уже бывало, даже ключи в замке забывал, но…я прямо чувствую, что это не такой раз. Я как будто уже знаю: он сейчас уйдет от меня. Наверно поэтому, когда я все таки захожу, дав себе еще пару минут, чтобы собраться с силами, меня не сильно удивляют разбросанные вещи и собранные чемоданы.

А все равно, как в бреду. Холодными пальцами я расстегиваю пуговицы на плаще, развязываю пояс, а сама смотрю на сумки, как на что-то инородное, чужое. Такая картина плохо укладывается в моем сознании, как если бы сейчас я бы увидела вампира — примерно настолько это нереально в парадигме моего мира. Но они действительно есть, вон лежат, в них действительно вещи, а Саша действительно уходит. Я это вижу сразу, как сталкиваюсь с его взглядом, зайдя на кухню. Он там. Сидит за столом, руки сложил вместе, хмурится, а когда слышит меня, поднимает глаза, и в них все написано.

Я. От. Тебя. Ухожу.

- Где ты была? - тихо спрашивает, я молчу.

Прижимаюсь плечом к стене, чтобы не упасть, а сама вся сжимаюсь, чтобы не рассыпаться на части, но рассыпаюсь, когда он тяжело вздыхает и говорит.

- Нам надо поговорить.

Голос — твердый. Взгляд — холоднее льда. Я таким Сашу никогда раньше не видела и, кажется, это означает «полон решимости». Я же свою растеряла где-то между восьмым и девятым этажом. Пока ехала домой в такси, думала, что сразу, как его увижу — уйду от него. У подъезда уже не была так уверена, а в лифте окончательно сдулась. Как будто кошмар воплощается в жизни: я остаюсь одна без него, и чувствую себя абсолютно потерянной.

- У меня есть другая женщина, прости меня.

Я знаю. Я это, черт возьми, знаю, но почему тогда сейчас, когда это произносится в слух, мне так больно? Слезы скатываются с глаз снова и снова, сколько бы я их не вытирала и, спорю на что угодно, это выглядит дико жалко, потому что Саша встает и, видимо по привычке, делает ко мне шаг. Чтобы утешить. Вытереть сопли своей глупой, наивной жене, которая верила ему, как себе, потому что он обещал. Как там говорится? Обещанного три года ждут?