Знаю, малыш, ты не сможешь. Мягкая она у меня, даже в моменты ссор меня обидеть по-настоящему боится. Поэтому мы никогда не ругались так, как мы с бывшей женой — с ней в ход летело все, с Мариной самое оскорбительное «самовлюбленный пельмень». И то, как вы понимаете, скорее смех оно вызвало, нежели другие ощущения.

- Оль, я встретил женщину, и о ней теперь должен думать. Пойми меня, пожалуйста…

- КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ ГОВОРИТЬ О СВОЕЙ ЛЮБОВНИЦЕ?!

О боже. Приплыли. Но какая же она любовница?! Марина бы сильно обиделась, если бы узнала, и я это понимая бью кулаком по столу — Ольга сразу сникает и отступает.

- Никогда не смей говорить о ней так, Ольга. Ты слышала?! Никогда не смей ее оскорблять, или ты пожалеешь. Я пытаюсь наладить нормальные отношения из-за Авроры, но ты…

- Я же люблю тебя…

О боже в квадрате. Я даже не собираюсь сдерживаться и закатываю глаза, потом тру их и только после этого устало на нее смотрю.

- Вот это вообще мимо.

- Ты мне не веришь?…

- Если честно, я не верю, что ты вообще меня когда-нибудь любила.

- Стас!

- ...Но это ничего. Я больше не в претензии, мне плевать. Правда.

- Не говори так!

- Оль, я с отцом общаться начал.

Моментально она белеет. Серьезно. Как дизайнерские обои теперь, точно под цвет «слоновой кости», которой она задолбала всех в магазине в свое время. Помню, когда выходил вместе с ней, после дикого скандала, на меня так сочувствующе смотрели…Да что там? Я сам себе сочувствовал, что баба у меня — дура склочная. А что поделать? Какую выбрал. Сам виноват.

- Я хочу спросить…

- Все вранье.

- Ты даже не знаешь о чем.

- ВСЕ ВРАНЬЕ! ОН ВРЕТ! ВРЕТ!

Третье «о боже» уже как-то даже стыдно использовать, когда она пускает в ход последний свой козырь — слезы. Присаживается обратно на стул, начинает рыдать в голос, а я пару мгновений на все это смотрю, а потом отворачиваюсь. Раньше? Да я бы бежал, чтобы эти слезы руками ловить. Сейчас? Никогда. Наконец-то я вижу все эти манипуляции, о которых мне хором орали родственники. Она ведь играет. Манипулирует и продавливает. Ищет слабые стороны моей обороны и направляет туда весь огонь, только вот пробелам в следующем: слабые места были, когда я ее любил. Теперь ничего не осталось. Я глух.

Ольга это понимает почти сразу. Я даже засекаю время на таймере с часов плиты. Одна минута — рев усиливается, вторая — сходит на нет.

- Ты даже не подойдешь?

- Побольше поплачешь — поменьше пописаешь.

- Гандон!

Она резко скидывает со стола салфетницу, та грохает на пол и разносит этот звук отчаяния по всему пространству, а мне никак. Нет триумфа, радости, никак — это лучшее благословение.

- Зачем ты это сделала? Зачем ты ему звонила? Скажи мне правду.

- Вернешь содержание? - резко перевожу на нее взгляд, а она плечами жмет так просто и говорит, - Что? С тебя не убудет, Давыдов, а твоей этой…Мариночке вряд ли нужно много.

- Говори.

Холоден максимально. Пусть думает, что сломала, я правду знать хочу. Чисто из любопытства…И она мне ее дает. Закатывает глаза, потом вытирает слезы и кивает.

- Я знала, что ты психанешь и останешься со мной наедине. Поймешь, что только я буду рядом и смогу тебя утешить.

- Марина была рядом.

- В твоем кабинете были только мы, Давыдов. Ты забыл? Никаких серых мышек.

- Ты меня не любишь.

- Это вопрос?

- Утверждение. Ты испугалась ведь, когда Марина появилась, да? Боишься, что потеряешь запасной аэродром и содержание.

- Бред.

- Вряд ли, - собираюсь встать, но она вдруг продолжает, еще ядовито так.

- Ты подожди, нагуляешься и обратно прибежишь. Любишь меня. Всегда будешь любить. Тебе только со мной хорошо будет, только я смогу тебя понять и принять. Где она? Ее нет. И не будет. А я буду всегда рядом, как и тогда была.

Хватит, я услышал достаточно. Использовать такую мою слабость? Ох, просто потрясающе. Медленно встаю и поправляю футболку, а потом смотрю на нее с жалостью. Она ведь и не меня кусает, себя скорее. Буквально захлебывается в своем собственном яде.

- Я услышал достаточно.

- А содержание?

- Нет.

- Но…

- Прощай, Ольга.

Марина

Хлопаю глазами. Нет, это, конечно, круто, ничего не скажешь…

- Прости, что я так долго соображал, - снова шепчет мне в висок, а я его только теснее обнимаю.

- Если это было в последний раз — прощаю.

- Я же тебе слово дал. Все теперь иначе будет между нами.

- Не хочу иначе.

- Что, прости? - усмехается, а потом резко переворачивает меня на спину и нависает сверху, - Издеваешься, женщина?!

Я не издеваюсь — женщина хохочет в голос и так ногами болтает, что скидывает все фрукты на пол.

- Ой…

- О да. Ой. Что это значит…

- Не хочу, чтобы ты менялся, - провожу слегка по его щеке и улыбаюсь до ушей самой своей глупой улыбкой, - Оставайся таким, какой ты есть.

- Но без Ольги.

- Без всех. Только мы, можно?

- Я влюблен в тебя, как до Луны и обратно, Марина. Не можно, по-другому просто не получится при таком раскладе, я ведь и не вижу никого кроме теперь. Только ты. Моя сладкий B-52…

После таких слов я нарыла в своем арсенале еще более глупую улыбку — я ведь вижу, что он говорит это не для того, чтобы красивее звучало. Так и есть, это правда. Давыдов у меня вообще трепаться не особо любит и не особо умеет. Он — мужчина дела, не слов, не его это история в уши лить. Если он что-то говорит, значит чувствует так. Еще вторит мне — улыбается смущено, глупо, как я, а потом медленно приближается. Я чувствую вкус его сладких от винограда губ и таю. Распадаюсь на мелкие кусочки. До сих пор для меня загадка, как он может заставить меня так млеть всего одним поцелуем? Но я больше похожа на масло, которое кинули на горячие блинчики, и искать ответа не хочу просто. Неважно мне «как».

Возбуждение растет вместе с его напором, а когда я чувствую, как он растягивает пояс на моем халате, вовсе задыхаюсь и издаю тихий стон. Знаю, что он не будет последним за эту ночь — мы слишком давно не виделись, чтобы ограничиться одним разом. И он это тоже знает. Сейчас, когда нет никаких препятствий, дышится проще. Все проще. Я отдаюсь ему полностью, подставляя шею под чувственные, мягкие губы. Выгибаюсь навстречу, когда они спускаются ниже и касаются ноющей, жаждущей внимания груди. Стас сжимает ее сильно, но так, как мне нравится, массирует, оттягивает — мучает. Хмурю брови и смотрю ему в глаза — он только этого и ждал, чтобы вобрать сосок и провести по нему языком. Круговые движения сводят с ума. Я выгибаюсь еще сильнее, расставляю ноги и притягиваю его ближе, тяну на себя за плечи, но Стас резко перехватывает мои запястья и прижимает их к постели, следуя дальше. То есть ниже. Ох черт…

Я содрогаюсь от каждого поцелуя, ведущего к моим бедрам — они сейчас, точно плотный ком нервов, готовых взорваться новыми волнами требующей пульсации. Мне не терпится. Хочется. Дико. Я двигаюсь к нему ближе сама, но он продолжает меня мучать, обхватив бедра и оставляя свои огненные поцелуи на внутренних их частях, а потом вдруг хрипло шепчет.

- Я женюсь на тебе, Марина. Когда-нибудь я на тебе женюсь, и ты родишь мне ребенка. А лучше сразу трех.

Три года спустя

Я дико спешу. Сегодня у меня очень сумбурный, взрывной день — сначала на работе младший Давыдов подкинул проблем: Стас взял на работу нового повара-женщину, и они с Юркой настолько не ладят, что чуть не сорвали мне весь рабочий процесс! Орали друг на друга так, что всех гостей перепугали, кидались редиской. Он ее чисто органически не переваривает, она его тем более, но мы со Стасом, когда наблюдаем за всей это картиной, посмеиваемся. Нравятся друг другу, но Галя настолько сильная, что Юрка ее боится. Ему все глупые куколки попадаются, точнее он таких выбирает, а тут настоящая, умная женщина — он просто не знает с какой стороны к ней подойти, и это дико забавно. Еще забавней то, как он психует, если кто-то хотя бы подумает, что он испытывает к ней симпатию.