— Помогу набросать, — лихо сказал Саша. — Отчего не потрафить будущему начальнику.

— Я консервативен как птица. Ушел было из своего ВНИКТИХолода — и вернулся. — Андрей Федорович вытряхнул из термоса последнюю котлету, держал у носа, нюхал, другой рукой копался в банке с соленьями. Откусил половину котлеты, следом в рот впихнул патиссон, так что зубчики овоща натянули щеку.

— Вы кондиционерщик. Читал вашу диссертацию, первый класс, — нажимал Саша. — В «Воздухе» заказчики по всей республике. Ваш ВНИКТИХолод с тремястами сотрудниками и слабым экспериментальным заводом где-нибудь в Кемерове и то бы не звучал.

Андрей Федорович перешел к чаю. Откусив от ломтя сыра, он брал горсть фиников. Батареи в гараже жарили, он с наслаждением вытирал потный лоб. Холодище у него в лачуге, догадался Саша.

— Уйти из науки на производство?

— Вы останетесь в науке. Какие мотивы при выборе проблем? Фактическая применимость научных достижений. При защите идей Коперник пользовался телескопом — практическим орудием. С вашими мозгами вы будете значить…

— С моими мозгами я буду писать за генерального статьи. Как писал за Сизова, за Ушаца. Вся наука, если она будет, разумеется, будет представлена в «Воздухе» планом по хоздоговорной тематике. Ни чести, ни денег. Образцы приборов уходят на производство — и тишина. Если какой макет и принимается, так имя автора не фигурирует и авторского вознаграждения — шиш.

С балабольским «встретимся как-нибудь» Андрей Федорович и уехал, внезапно поднявшись и побросав посуду в портфель; он покинул теплое место, где вкушал воскресные радости холостяка. Сейчас он плелся к вокзалу, побрякивая портфелем и со злорадством рассуждая, что он вставит фитиль Ушацу, если докажет генеральной дирекции «Воздуха» выгоды совместного монтажа.

Саша проиграл: он выпустил из рук записку, он для фирмы «Воздух» никто. Его могли туда позвать лишь заодно с Андреем Федоровичем.

В первом часу ночи Саша выключил свет в гараже, вышел из его теплой утробы. Поднял кованую накладку винтового замка и, разгибаясь, увидел свою тень на стене соседнего гаража.

Только со стороны себя и видно, говорил его учитель тай-чи. Он же говорил: не перегружать движение эмоцией. Саша не следит за своими жизненно важными движениями. Полез к Ушацу с запиской об организации внутри комбината службы по монтажу кондиционерного оборудования. Убеждает Андрея Федоровича уйти из ВНИКТИХолода.

Атака абсурдна, говорил он студийцам. Саша глядел на свою тень, как глядел вчера после планерки на Гришу — с сочувствием человека, понимающего, что никому и ничем нельзя помочь.

На той же неделе Сашу разыскал через заводской коммутатор Ушац-младший. Сослался на отца: он навел, всех вас помнит и любит, — и позвал к себе домой. Саша поужинал у Ушацев в доме на проспекте Мира. Младший Ушац сделал Саше предложение. Теперь у них новый капитан. Прежний, немолодой человек в очках, болен неизлечимо. Сашу приглашают в команду.

Саша отказался: он из своей команды не уйдет. Затем попросил помочь команде «Весты» пересесть на яхту современной постройки, непременно западноевропейской, иные клубы закупают, ему известно. Младший Ушац помотал головой, будто бы очухиваясь после удара, засмеялся. Перед уходом сыграли со старшим Ушацем в шахматы; у Саши был соблазн будто бы проговориться Ушацу о переходе Андрея Федоровича в фирму «Воздух».

Поднял глаза от доски, увидел седой курчавый затылок Ушаца: не обыграть этого волчищу.

Татьяну Павловну Саша ужином угостил; не сдуло с ее лица довольного выражения при имени недоверчивого мужа, не поникла она и будто бы не расслышала.

Юрий Иванович и Лапатухин стояли во дворе его дома. Дожидались Колю: вели сдавать анализ в платную лабораторию куда-то в район улицы Горького. Юрий Иванович расстарался, достал письмо к главному наркологу Москвы, по такому письму Колю непременно положат.

Окруженная снежным валом, чаша дворового катка была полна праздничным движением. Мотыльками кружили девочки в коротких юбках и в ботинках с высокой шнуровкой, несмело толкаясь коньком и волнуясь, как на сцене; носились подростки на беговых коньках, частя ногами на виражах, глубоко приседая, любуясь сосредоточенностью, легкостью своего движения и будто занятые собой. Их белогрудые, как ласточки, сверстницы, что катили навстречу по какому-то своему кругу, разведя руки и поводя уже тяжелеющими бедрами, ловили восторги встречных мальчишеских глаз. В углах отрешенно кружили фанатики с клюшками, время от времени по-щучьи бросались за шайбой в гущу катка.

Перемолвились о Коле. Он проработал четыре дня в конторе, название которой звучало как «главтехрыба», или вроде того, в снабжении, и бросил: говорит, пишут накладные, а он не знает всех деталей. Такая шарага… Коля потом признался Лапатухину, что сорвался на пятый день, не было сил ехать куда-то в Мытищи, и в поликлинику за бюллетенем нельзя: запах. У какой-то медсестры разжился справкой, не помогло, выперли как не прошедшего испытательный срок.

— По собственному желанию уволить невозможно, — сказал Юрий Иванович. — Месяца не проработал. Только пикантный супец и ест?

— Пьет лекарство от давления… Положено каплями, он хлещет пузырями. Пропали твои труды.

Вышел Коля со свертком в авоське, полез через снежный вал. На льду подскользнулся, сел, держа авоську с бутылкой над головой. Потоком, с острым вжиканьем лезвий, обтекала его ребятня.

— Цветущая планета, приветствую! — кричал Коля. — Я Тунгусский метеорит. Вы думаете, я межпланетный корабль? Нам тоже географичка говорила, что корабль!.. А я астероид!

Удаляясь в тишину дворов от молодой радостной жизни, заключенной в оболочку света и морозной пыли, от визга, стука клюшек по льду, шороха движения и возгласов, Коля расплакался. Юрий Иванович подал ему платок.

— У астероида свои преимущества, — сказал Лапатухин, укутанный до усов в мохеровый шарф, ароматный от трубочного табака. — Астероиду не страшны космические катастрофы.

Не случайно пошли дворами. Вышли к стекляшке кафе. Юрий Иванович смирился, ведь не отступятся, пока не выпьют. Главное, успеть в лабораторию.

В стекляшке едва не оставили авоську с газетным свертком. Юрий Иванович вернулся за ним от дверей, подхватил, толкнул в руки Коле. Газета начала рваться, на черном боку бутылки виднелась золотая печать. Анализы несли в бутылке из-под французского коньяка.

Застряли в пивной; Юрий Иванович поймал такси, в пять минут седьмого были в ВТО. Лаборатория рядом, до восьми добежать успеем, рассудил Юрий Иванович и поплатился за слабость — бутылка в авоське исчезла. Пересаживались трижды, то занято оказалось, то Лапатухин потащил к знакомым за столик. Юрий Иванович посчитал, что оставили на прежнем месте за столиком в проходе, как перебирались в угол. Ничего такого не видели, отвечали люди за столиком в проходе. Юрий Иванович выскочил в вестибюль, к гардеробу — и там не оставляли!

Он вывел Колю на улицу. К кому его пристроить на ночь? Все устали от Коли. Юрий Иванович позвонил Грише, тот еще оставался на заводе. Гриша сказал: «Потерпите», однако мигом пригнал, минут через сорок.

Юрий Иванович, сидевший с Колей на заднем сиденье, смотрел на крупную Гришину голову, полуприкрытую смятым капюшоном куртки. В час ли усталости он позвал Гришу? Или в их давнем, затянувшемся на десятилетия споре — как? — как принять Леню с его нетерпением?.. или Колю, оказавшегося, что называется, без гвоздя в жизни? В этом споре сегодня брал верх Гриша. Да и не спор между ними был, спор предполагает обмен словами, а они молча поступали каждый по-своему, как бы предоставляя жизни рассудить их.

Гриша привез их к депо, бывшее как бы в Москве и одновременно за ее пределами. Оставил друзей в машине, прошел через пустой холодный цех. Его окликнули. Из-под железной лестницы, ведущей на административный этаж, появился человек, смотревшийся в сумрачном цехе птицей в своей клетчатой куртке, сшитой будто из пледа, и мохнатой кепке в зеленую и красную клетку.