Антонина Сергеевна, раздумывая, с какого боку нажимать, похвалила гостинец. Пал Палыч привез мешочек присланных с Украины сушеных груш. Подливала гостю чаю, наполняла розетку вареньем из крыжовника. Гость мучался головными болями. Крыжовник снижал давление.

— Все равно нынешнего, Парфенова, надо снимать, — рассуждала Антонина Сергеевна. — Пришлют парнишечку после культпросветучилища — сами не возьмете.

— Возьмем постарше…

— Постарше, стало быть, с другого ДК придет. Он там все проквасил, путного работника не отпустят. Еще с женой явится, ее трудоустраивай. А Гуков, считай, с высшим — институт культуры, и свой, к деду приехал, пьесу про него написал. Поставит. У нас такого еще не бывало.

— Пошли Сковородникова поучиться, его и ставь на ДК, — сказал Пал Палыч. — Он один природный пастух, а отдам его. И пойдет, главное дело. В летние месяцы по четыреста зарабатывает, а пойдет на твои гроши.

— У него не больше восьмилетки, а курсов для него никаких нет… — Антонина Сергеевна перевела взгляд на мужа. — Гуков мальчик с виду, а возьмет да потянет. Зачем вам его опекать, других дел мало ли по совхозу?..

Пал Палыч отнял у нее чайник, подлил себе. Заговорил:

— Я в пятьдесят первом году был здесь участковым агрономом от МТС. Бригадиром был авторитетный мужик, грудь в орденах. Признавал только себя да директора. Я до него искал ключи — и так и сяк, а уж вроде не пацан, отвоевал, медалишки, орден. В пятидесятом техникум кончил, знания у меня покрепче были, чем сейчас у дипломированных агрономов: вникал!.. Что делать? Я и за советом к бригадиру. Хоть и сам знаешь, как надо. Не признает! Я тогда — до главного агронома МТС: не принимайте без моей подписи отчет бригады. А знаю, бригадир приписывает. Раз отчет у учетчика главный агроном не принял, другой раз, третий. Бригадир — ко мне. Я нахожу приписки: якобы на лугах СТЗ работал. А трактор в ремонте стоял. Я каждый день в бригаде, все знаю. Бригадир подчистил что-то там — и к агроному. Там снова от ворот поворот. Сдался бригадир, и меня — Пал Палычем… Друзья на пользу дела. Надо кому дать заработать — он ко мне. До сих пор путевки у шоферов проверяю. За агрономами, зоотехниками проверяю.

— Пал Палыч, можно иначе работать, — сказала Антонина Сергеевна.

— Проверять твое «иначе» в своем совхозе не стану. Даю материал на ДК, так прослежу, чтоб пошло в дело.

Муж легонько наступил ей на ногу. Она и сама видела: не так говорит и не о том. Знала, зачем приехал этот человек с короткими властными руками, и знала, приехал к ней, не к мужу.

Райком, наконец, отпустил Пал Палыча на пенсию, его единственный брат ждал в родном селе на Полтавщине, полдома прикупил. Пал Палыч не сдавал совхоз, тянул. Ездил к Антонине Сергеевне, кого он только не знал в окрестности, а ездил к ней, хотел, чтобы она отговаривала его, умоляла никуда не ехать, потому и жену свою, хохлушку, не брал с собой к Калташовым.

Властный, сильный человек, его присловье «я других не слушаю, сам умный», — так что же ее-то спрашивал?

Проводили гостя до машины, вернулись. Муж обнял Антонину Сергеевну за плечи, потерся щекой о ее щеку:

— Не ремонт бы в ДК, он бы не артачился. Материал, транспорт… Все его, и на нем же доделки останутся… Он ведь крестьянин. Вчера из ресторана пальму выбросили, он увез и в свой ДК поставил. И чего тебе загорелось, добро бы вопрос серьезный?

Антонина Сергеевна сознавала, что сейчас, отказав Пал Палычу в разговоре, она душой противится какому-то закону жизни, выражавшему зависимость человека. Так часть зависит от целого. Человек наследует предрассудки, страхи, болезни и слабость родителей, дедов, своих учителей и десятков прочих связанных с ним людей, зависим от их поступков, от их умов, ведь они влияют на совершаемое в его уме. Зависим от событий, происходящих где-то вдали, за морями. Пал Палыча привезли мальчиком в чужую сторону, замерзали они в первые уральские зимы, потом надо было выжить на войне, а позже теснить бригадира МТС, чтобы опять же выжить, а ей, Антонине Сергеевне, пришлось подчиниться и оставить Москву, Ногаева и вернуться в Уваровск, будто приказал кто — живи должное тебе. Необходимость, она нашла слово, необходимость было название этому закону жизни.

— Как трудно жить, — выговорила Антонина Сергеевна печально. Никого она не обвиняла, не корила, она жалела всех. Больного Пал Палыча, сердито простившегося, и покойного отца своего, готового перетерпеть всякие унижения из страха перед властной женой, и прабабушку свою горбатенькую. Она помнила ее, стоявшую во дворе с поднятым к солнцу лицом. Хотелось оправдаться перед ними, только в чем?

Муж сказал:

— Мне предлагают зампредисполкома.

Она молчала, знала о предложении.

Они с дивана глядели в затылок сыну, а он сидел впереди в кресле, дожидался передачи «Спокойной ночи, малыши». Звук у телевизора был выключен, певица распяливала рот, двигала бровями.

Антонина Сергеевна положила голову на плечо мужу, а он просунул руку ей за спину и прижал. Сквозь ситец халата грела его широкая ладонь.

— Ко мне сегодня, между прочим, так… подъезжали… Слыхал, двигают тебя, говорит. Может, ты Полковникова на свое место порекомендуешь? Если тебя решили опять двигать, разборчивостью только цену себе набьешь. Для Полковникова, если пойдут на его кандидатуру, это будет последний шанс. Может, с их стороны это дело самодеятельность… — продолжал муж. — А может, еще кто с ними… а? Допустим, я рекомендую Полковникова. Пожмут плечами, может быть, спасибо скажут и отпустят. Я засохну на своей базе, Полковников — в завучах. Кому польза?.. Может, у меня тоже последний шанс?..

Четыре года назад, после учебы в Горьковской партшколе, муж стал секретарем райкома партии. Тут же партийная карьера мужа кончилась: на маевке его шофер выпил, муж сам сел за руль, и на выезде в город машина столкнулась со встречным мотоциклистом. По постановлению суда купили мужику новый мотоцикл и бюллетень ему оплатили. Поправить ничего не удалось, хотя перелом у мужика оказался неопасным, и мужик так же был выпивши и пытался потом взять заявление обратно. Муж не спал, усох и потемнел лицом, веко дергалось. Уезжал искать работу, устроился где-то в Тюменской области. Антонина Сергеевна твердо отказалась уезжать отсюда, ждала его. В декабре ночью вернулся за вещами, больной, осипший. Она стояла на коленях, бинтовала ему рану на ноге. Расплакалась, прижавшись лбом к его колену. Ныне он был благодарен ей за силу души, глядел без злобы на тех, кто после несчастья здоровался с глумливой улыбочкой. Однокашники мужа занимали одно за другим первые места на производстве, в общественных организациях, в милиции.

Смущен муж, ждал: присущим ей чутьем угадает завтрашнее, движением, словом ли подтолкнет мужа. Если в самом деле сошлись друзья-однокашники, бывшие комсомольские работники, и решили поддержать Полковникова?.. Тянется, молодится, первым в городе начал бегать трусцой, девочки в техникуме делают ему глазки, но из Уваровска не бежит, некуда. Поддержали ведь мужа, когда он вернулся из бегов, — двух лет не просидел, дали базу. Кланяются ему хозяйства, предприятия, на него между тем не больно-то нажмешь, свое начальство в области.

Она виновато вздохнула. Глуха была к ситуации муж — Полковников, не чувствовала истины. Знала другое, про Пал Палыча. Нельзя ему уезжать, жить ему оставалось недолго, вот что чувствовала, вот на что было употреблено ее чутье. Пусть умрет директором черемискинского совхоза, среди здешних людей, целую жизнь был связан с ними необходимостью жить.

— Что же ты не спросишь у них? — озадаченно спросила Антонина Сергеевна. — Про Полковникова?

Тут же спохватилась: у кого спрашивать? Муж, пусть неявно, верховодил среди бывших комсомольских работников.

На другой день муж позвонил ей в отдел, поговорили о мелочах: привезли колготки, брать ли, галоши муж купил младшенькому на валенки. Муж ждал поощряющего знака, во второй половине дня ему идти к Тихомирову. Она не отозвалась, договорили про галошики и повесили трубки.