«Мы странно сошлись. Средь салонного круга…» Мы странно сошлись. Средь салонного круга, В пустом разговоре его, Мы, словно украдкой, не зная друг друга, Своё угадали родство. И сходство души не по чувства порыву, Слетевшему с уст наобум, Проведали мы, но по мысли отзыву И проблеску внутренних дум. Занявшись усердно общественным вздором, Шутливое молвя словцо, Мы вдруг любопытным, внимательным взором Взглянули друг другу в лицо. И каждый из нас, болтовнёю и шуткой Удачно мороча их всех, Подслушал в другом свой заносчивый, жуткий, Ребёнка спартанского смех. И, свидясь, в душе мы чужой отголоска Своей не старались найти, Весь вечер вдвоём говорили мы жёстко, Держа свою грусть взаперти. Не зная, придётся ль увидеться снова, Нечаянно встретясь вчера, С правдивостью странной, жестоко, сурово Мы распрю вели до утра, Привычные все оскорбляя понятая, Как враг беспощадный с врагом, — И молча друг другу, и крепко, как братья, Пожали мы руку потом. Январь 1854 «Ты, уцелевший в сердце нищем…»
Ты, уцелевший в сердце нищем, Привет тебе, мой грустный стих! Мой светлый луч над пепелищем Блаженств и радостей моих! Одно, чего и святотатство Коснуться в храме не могло: Моя напасть! моё богатство! Моё святое ремесло! Проснись же, смолкнувшее слово! Раздайся с уст моих опять; Сойди к избраннице ты снова, О роковая благодать! Уйми безумное роптанье И обреки всё сердце вновь На безграничное страданье, На бесконечную любовь! 1858 Дорога Тускнеет в карете, бессильно мерцая, И гаснет ночник; Всё пасмурней тянется чаща глухая. Путь тёмен и дик. Карета несётся, как будто б спешила В приют я родной; Полуночный ветр запевает уныло В пустыне лесной. Бегут вдоль дороги всё ели густые Туда, к рубежу, Откуда я еду, туда, где Россия; Я вслед им гляжу. Бегут и, качая вершиною тёмной, Бормочут оне О тяжкой разлуке, о жизни бездомной В чужой стороне. К чему же мне слушать, как шепчутся ели, Всё мимо скользя? О чём мне напомнить они б ни сумели — Вернуться нельзя! Сентябрь 1861 «Снова над бездной, опять на просторе…» Снова над бездной, опять на просторе — Дальше и дальше от тесных земель! В широкошумном качается море Снова со мной корабля колыбель. Сильно качается; ветры востока Веют навстречу нам буйный привет; Зыбь разблажилась и воет глубоко, Дерзко клокочет машина в ответ. Рвутся и бьются, с досадою явной, Силятся волны отбросить нас вспять. Странно тебе, океан своенравный, Воле и мысли людской уступать. Громче всё носится ропот подводный, Бурных валов всё сердитее взрыв; Весело видеть их бой сумасбродный, Радужный их перекатный отлив. Так бы нестись, обо всём забывая, В споре с насилием вьюги и вод, Вечно к брегам небывалого края, С вечною верой, вперёд и вперёд! Январь 1854 Юлия Жадовская «Всё ты уносишь, нещадное время…» Всё ты уносишь, нещадное время, — Горе и радость, дружбу и злобу; Всё забираешь всесильным полётом; Что же мою ты любовь не умчало? Знать, позабыло о ней ты, седое; Или уж слишком глубоко мне в душу Чувство святое запало, что взор твой, Видящий всё, до него не проникнул? 1846 «После долгой тяжёлой разлуки…» После долгой тяжёлой разлуки, При последнем печальном свиданье Не сказала я другу ни слова О моём безутешном страданье; Ни о том, сколько вынесла горя, Ни и том, сколько слёз пролила я, Как безрадостно целые годы Понапрасну его всё ждала я. Нет, лишь только его увидала, Обо всём, обо всём позабыла; Не могла одного позабыть я — Что его беспредельно любила… «Тихо я бреду одна по саду…» Тихо я бреду одна по саду, Под ногами жёлтый лист хрустит, Осень льёт предзимнюю прохладу, О прошедшем лете говорит. Говорит увядшими цветами, Грустным видом выжатых полей И холодными, сырыми вечерами — Всей печальной прелестью своей. Так тоска душе напоминает О потере наших лучших дней, Обо всём, чего не возвещает Эта жизнь – жестокий чародей! 1846 |
