— Постараюсь, — сквозь зубы ответил Ит. — Не промажь, смотри.

— Поехали…

«Стрела» канула в дождь, в ночь. Позади нее мгновенно встала на место мембрана шлюза.

…Ит вел осторожно, но максимально быстро, «стрела» делала рыскающие короткие рывки по горизонтали, не поднимаясь, однако, выше чем на три метра над раскисшей от постоянного дождя землей. В зону боя зашли с юга, с неактивной стороны, зашли, надо сказать, довольно лихо — как в лучшие годы.

— Ит, уходи к востоку, — рыжий, видимо, сейчас сверялся с навигацией. В целях сохранения полной анонимности навигация не была подключена к «стреле» и, судя по всему, безбожно лажала.

— Еще километр, и не парь мне мозг, — «стрелу» кинуло влево. — Ага, вот они, родимые…

Не заметить резервный отряд было сложно — официалы перли через лес во всей красе, ни мало не заботясь о маскировке. Мощно перли, с техникой, с дополнительным снаряжением, в общем, с хорошей такой выкладкой.

— Нашего тут нет, — заметил Скрипач, обходя отряд. — Значит, в поле где-то бегает.

— Значит, бегает, — согласился Ит. — Рыжий, готовность. Вот это уже наши клиенты, кажется.

— Они, — подтвердил Скрипач. — Ит, ниже.

— Есть.

«Стрела» шла сейчас в метре над почвой, и Иту приходилось постоянно маневрировать, потому что вписаться можно было во что угодно: от бесконечных трав, кустов, и ползучек, до древесных стволов. Так низко приходилось идти, во-первых, из-за анонимности, а, во-вторых, из-за того, чтобы лишний раз не соваться на уровень выстрелов. В этой военной кампании существовала целая куча ограничений, поэтому воевали фактически вслепую: официалов вынудили спуститься до второго уровня, и «работать» наравне с противником. Единственное, что было высококлассным — это оружие. У обеих сторон. А вот все остальное…

— Рыжий, он тут вообще есть? — зло спросил Ит, подтормаживая стрелу у торчащих из земли корней огромного дерева. — Ты ищешь?

— Да ищу я! Не вижу пока. Давай север пролезем… блин, Ит, ходу! Вон трактор прется! С подсветкой!

Тракторами врачи между собой называли мобильные платформы, на которых перемещались иногда небольшие группы официалов.

…Нужного бойца, того самого, обнаружили, когда время было уже почти на исходе. Дальнейшее заняло буквально три секунды — рывок «стрелы» в нужную сторону, один выстрел, который и выстрелом можно было назвать с большой натяжкой, разворот — и бегом обратно.

Всё тот же дождь, всё та же минимальная высота. Но сейчас Ит немного снизил скорость: из зоны боя они уже вышли, и можно было так сильно не дергаться.

— А хорошо я попал, — гордо сообщил Скрипач. — Спорим на что хочешь, он и не заметил ничего.

— Еще не хватало, чтобы он заметил, — проворчал Ит. — Куда, кстати, вмазал-то, ворошиловский стрелок?

— Аккурат в среднюю дырдочку на броне. В поясной сегмент. Сползет, куда нужно, за три минуты. Нет, ну я правда молодец, а?

— Слушай, заткнись, пока мы все деревья не пересчитали, — рассердился Ит. — Или тебе под иглы хочется попасть по второму кругу?

— Не хочется, — Скрипач поежился. — Ладно, так и быть. Рули давай…

«Стрелу» бросили в полукилометре от госпиталя. Ит за несколько секунд перенастроил управление, и «стрела» бодро рванула в лес, уже пустая. Вот и хорошо, вот и правильно. Сейчас полетает немножко, а потом сработает механизм самоуничтожения, который они с большим трудом впихнули в один из компенсаторов. И привет, «стрела». Никто, скорее всего, ничего не поймет, просто в районе сегодняшнего боя прибавится немножко обломков. А чистильщики сюда не заходят. Почему? Договора нет. Пока что нет. То есть договор есть на раненых, а на область он будет только тогда, когда прекратятся бои. Через полгода где-то. Конечно, есть вероятность, что кто-то обратит во время анализа внимание на обломки «стрелы». Но это не страшно, потому что обломки будут законными. Они маркированы госпиталем «Дананг», а госпиталь за время работы полтора десятка стрел в этом районе потерял по тем или иным причинам. Их даже местные угоняли пару раз. Значит, эта стрела — одна из угнанных. Угнали, решили «доделать», ну и вот, результат. Местные и вправду «доделывали» экспроприированную технику. В частности, отдирали от нее блок с компенсаторами, который, по их мнению, снижал маневренность.

Первое правило агента — делай работу чисто. Настолько чисто, чтобы и через десять лет не возникло ни у кого ни единого вопроса. Чтобы уши не торчали, и рояли в кустах не прятались. Чтобы придраться было не к чему. Чтобы можно было смотреть на оппонента, буде такой появится, невинными глазами, и нагло врать в лицо — отлично зная, что крыть оппоненту нечем.

До госпиталя дошли в молчании. Точно так же, молча, сунули в утиль оба комбеза, в которых ездили на дело, туда же отправился и сверхтонкий операционный биощуп, у которого не хватало конечного зажима.

— Спать? — предложил Скрипач.

— Ложись, я еще посижу, — Ит вздохнул. — У тебя нет ощущения, что всё возвращается на круги своя?

— Есть, еще как есть, — в голосе Скрипача звучало что-то, что он бы и сам, при всем желании не смог бы объяснить. — У меня только одна надежда, Ит.

— На что? — беззвучно спросил Ит.

— На то, что это не круг, а всё-таки спираль.

— Да, согласен, — кивнул Ит. — Круг, это было бы слишком…

— Как там дела? — Ит отложил блокнот, и встал навстречу вошедшему в комнату Фэбу.

— Неплохо, — улыбнулся тот. — Глянь сам. Через неделю уже вставать разрешат.

— Отвлекаться не хочу, — виновато ответил Ит. — Что-то я расписался. Странно оно. То не идет по нескольку дней, а то запоем. Да и времени у меня осталось не больше недели. Потом снова работать придется.

— Придется? — вкрадчиво уточнил Фэб. — Ты не хочешь работать?

Ит нахмурился.

— Я сказал «придется»? — удивился он. — Черт… действительно… Фэб, прости, я просто увлекся, по всей видимости. Писать — это ведь такая зараза! Затягивает.

— Я говорил с Ильей, — Фэб сел на стул, и жестом приказал Иту сесть тоже. — После этой кампании мы идем в отпуск. Долгосрочный. И не только мы, видимо…

— Ты о чем? — нахмурился Ит.

— Если уйдут Зарзи и Олле, Илья распускает госпиталь, — мрачно сообщил Фэб.

— Да ты что… — Ит прикусил губу. — Нет… Ну нет, Фэб, ну так нельзя.

— А кто тебя спрашивает, можно или нельзя? — горько спросил Фэб. — Ни тебя, ни меня… никого. И потом, он ваши настроения тоже видит. Лихачество это. Дерготню. Он очень мягко сказал — что могут больше, что хотят больше. И, знаешь, мне думается, что он прав. Ведь это так и есть, родной. И относится это не только к вам двоим. Ко всем остальным тоже. Ри раздражается и злится, потому что не его это дело: таскать транспорт отсюда в орбиталку. Помнишь поговорку: микроскопом гвозди забивать? Так вот это еще хуже.

— Ри сам не свой после того, как Ромка с Настей во внешку уехали, — напомнил Ит. — Но учиться-то нужно! Они ведь большие уже совсем.

— Ит… Даша с Верой лет через шесть-семь захотят того же самого. И будут правы.

— В семнадцать — не отпущу, — твердо сказал Ит.

— Отпустишь, — покачал головой Фэб. — И я отпущу. Выть по ночам буду от ужаса, но отпущу. С возвратами, с заездами домой, с каникулами, с огромными деньгами на трансивер — но отпущу. И вам, с рыжим и с Киром, не позволю не отпустить. Сложнее всего, конечно, придется с Бертой, но я думаю, что она поймет.

— Фэб…

— Не «фэбкай», блин! Опять канючишь? Это что, первые дети, которые вырастают в семье?