— Ладно, — Зарзи протяжно зевнул. — Давай, Ит, топай. Своим привет передавай.

— Фэб тебе завтра от меня персональный передаст. Биощупом.

— Ой, да иди ты…

…Выйдя из стерильной зоны, Ит вывел визуал. Время было подходящим, в Москве сейчас как раз семь вечера. Берта уже дома, а девчонки вернутся только к восьми.

Когда Берта ответила, он первым делом улыбнулся, сделал вид, что собирается поцеловать изображение жены на визуале, и только потом сказал:

— Привет, маленькая. Ты одна?

— Одна. Ит, привет. Как там?

Она уже всё знала. От Фэба, разумеется. Потому что ни он, ни Скрипач, ни Кир не горели желанием быть первыми во время этого разговора.

— Там ничего, лечат потихоньку. Малыш, мне надо перекинуть тебе прошение на Высочайшее Имя. Оно должно уйти сегодня до полуночи, это крайний срок. Фэб не скидывал?

— Пока нет. Что я с этим делаю?

— Копию нам, копию на таможню. С курьером, срочно. Плевать, сколько это будет стоить, сейчас главное вовремя попасть в «карман» на таможне. Поэтому я тебя очень прошу, не затягивай, хорошо?

— Вопросов нет, — заверила Берта. — Память смыли?

— Смыли, — подтвердил Ит. — И очень хорошо, что смысли. А то он сутками не спал. Как-то это не очень было правильно.

— Да не то слово. Ладно, родной, я побежала, — спохватилась Берта. — Мне еще ужин готовить. Попозже на связь выскочишь?

— Выскочу обязательно, — заверил Ит. — Всё. Люблю, целую, обнимаю…

— Ит, рыжий, ну-ка давайте, рассказывайте, что там у вас за документы ходят туда-сюда, — взгляд Ильи не предвещал ничего хорошего. — Третий пакет прошел, и это только за сегодня.

— Завтра расскажем, — пообещал Скрипач.

— Почему не сейчас? — прищурился Илья.

— Потому что хотим получить хоть какой-то результат, прежде чем рассказывать, — спокойно объяснил Ит. — И вообще, Илюш, неужели ты думаешь, что если бы мы хотели скрыть эту переписку, мы бы не сумели этого сделать?

— Снова вылезли агентские уши, — хмыкнул Илья. — Вы хоть определитесь, кем работаете-то, ребята. И где именно. У меня врачами, или сами на себя агентами.

Ит ничего не ответил, а Скрипач, секунду подумав, осторожно сказал:

— Если ты хочешь нас уволить, то мы, конечно, рады не будем, но что ж поделать. Правда, один моментик получается. Документы к нашей работе отношения не имеют, и дать нам пинка за профнепригодность не выйдет. Но если тебе всё настолько не нравится, то, думаю, повод ты так и так найдешь.

— Если бы я мог дать тебе пинка, я бы сейчас дал, — покачал головой Илья. — Вот за такие слова. Не стыдно?

— Нет, — Скрипач поднял чистый и прозрачный взгляд на главного врача. — Совершенно не стыдно. А вдруг это личные дела какие-то? Мы должны по ним тоже отчитываться?

— Ит, заткни этого шутника, — попросил Илья. — Пока я его не придушил.

— Рыжий, заткнись, — скучным голосом произнес Ит. — Иначе тебя придушат. Понял?

— Хорошо, молчу, — развел руками Скрипач. — Но я всё-таки про личную переписку несколько не понял…

— Знаете, я вот чувствую кое-что, — Илья вдруг заговорил иначе, совсем не так, как пять минут назад. Из голоса его разом пропали ворчливые нотки, он больше не сердился, не стращал. Наоборот, в словах его чувствовалась сейчас усталость, которую главный врач обычно мастерски ото всех скрывал. — Вы… через какое-то время вы пойдете дальше. Уже сейчас я вижу: вы перерастаете эту работу. Только честно — ведь это не впервые?

Скрипач с Итом переглянулись.

— Мне кажется, все не так, — Ит покачал головой. — С прежними работами происходило иначе. Ничего мы не перерастали. Обстоятельства. Из агентов ушли… из-за того, что нас тогда подставили очень серьезно. Из авиации — после моей отсидки какая могла быть авиация? А из транспортного управления тогда я вообще не уходил, мы просто с Терры-ноль сбежали. Так что, я думаю, ты не прав.

— А вот я так не думаю, — покачал головой Илья. — Знаешь, я слишком долго работаю, и вижу кое-что. Не всегда могу сказать, но в этот раз попробую. Для некоторых вот это всё — призвание. Для вас — специальность. Еще одна, в череде других.

— А вот это сейчас подло было, — глаза Скрипача нехорошо сузились. — Ты хочешь сказать, что мы…

— Я сказал то, что хотел сказать, — Илья повернулся к Скрипачу. — Я же не говорю, что вы что-то делаете плохо. Вы делаете это даже немного лучше, чем хорошо. Это очень тонкая грань, рыжий, и не надо сердиться. Просто по вам видно, что вы можете не только это. Вы можете что-то еще. Сейчас попробую на примере объяснить, чтобы понятно получилось. Вот, допустим, есть пилот какой-нибудь. Всю жизнь он летает на маленьком самолетике, и занимается тем, что обрабатывает поля от вредителей. А потенциал у него — рассчитан на то, чтобы водить, как минимум, военный саппорт, а то и вообще какую-нибудь херню, типа вашего «Ветра». Он что, будет плохо водить свой самолетик? Да хрена с два! Отлично он будет пилотировать, но вот в глазах у него навсегда появится… это как печать, понимаешь? Печать несбывшегося. Невозможного. И будет для него тот пилотаж — специальностью. А до призвания он так и не доберется. Теперь понятнее?

Скрипач кивнул. Опустил взгляд.

— Ну хоть работаем неплохо, и то хлеб, — пробормотал он. — Еще что-то?

— Да. Еще вас тянет к справедливости. И даже к борьбе за неё. А справедливость — это страшная вещь. Одна из самых страшных вещей на этом свете.

— Ну так нам чего, собираться? — напрямую спросил Скрипач, за что тут же схлопотал от Ильи увесистый подзатыльник.

— Ой, замолчи, — ответил Илья. — Идите, возитесь со своей перепиской дальше. Разведчики, тоже мне.

— Нам еще в лес завтра, — напомнил Ит. — За первой дозой справедливости.

— Угу, угу, точно. Всё, кыш, и чтоб до вечера я вас не видел!

Машина завелась как-то подозрительно легко — Бакли даже слегка удивился. Впрочем, особо удивляться у них сейчас не было времени. Народу становилось больше и больше, все тянулись к площади, уже не шарахаясь при этом от разноцветных стен и окон-пленок. Бакли осторожно повел пикап по улице, то и дело бибикая. Улочка была узкая, народу много, поэтому Бакли постоянно ругался и ворчал — чего, мол, глухие, не слышите, что машина сзади?

Выехали на площадь — и тут же поняли, что с площади нужно убираться как можно быстрее. Потому что на площади сейчас стояла толпа с узлами и баулами, и слушала, что говорил в усилитель пожилой черный греван.

— Сохраняйте спокойствие и уповайте на волю Триединого, — неслось из усилителя. — Отправляйтесь по домам, и молитесь. Молитесь! В том, что произошло, ваша вина, и только ваша!!! Это вы были слабы в своей вере, и призвали сюда тень самого Остроухого! Это вы были алчны и жадны, это вы не ремонтировали храм на холме, и он из-за этого развалился! Молитесь и кайтесь! И не ищите виноватых, ибо виноваты вы сами!!!

— Круто загибает, — с уважением заметил Шини. — Прямо даже горожан жалко стало.

— А мне не жалко, — проворчал Бакли. — Дружили бы они с головой, давно бы дали этому горлопану по башке. И сбежали. А они стоят и слушают.

— И верят, — добавил Аквист. — Вон, даже плачет кто-то…

Плакали на самом деле многие. Плакали искренне, покаянно. Аквист вдруг ощутил, что в душе его поднимается гнев: как же этот греван может так делать?! Никто из тех, что сейчас стоит на площади, ни капли не виноват в происходящем, но с легкостью признает свою вину, если…

«Если ему это говорит тот, в кого этот кто-то верит, — подсказал Эл. — Подлейший прием, ты прав, парень. Но это далеко не самое страшное. Поверь, ты даже не представляешь, насколько сильно на самом деле изменено ваше сознание».