— Тебя это удивляет? — тихонько спросил Шеф. — А меня нет. Совершенно.

— Почему? — удивился Шини. Повернулся к Шефу, недоуменно посмотрел на него. — Это же простое решение, на поверхности лежит.

— Твои мозги, дорогой будущий агент, освобождаются от промывки, — объяснил Шеф. — У всех же прочих жителей Равора-7 мозги настроены так, что подобное им даже в голову не придет. Для них обман настолько крепко сросся с правдой, что они охотно будут позволять обманывать себя, но никогда не додумаются обмануть сами.

— Это ты не прав, — возразил Фадан. — Обманывают у нас. И еще как.

— Обманывают — но это никогда не связано с Триединым, — возразил Шеф. — Скажу больше. Девять десятых обманщиков именем Триединого не подозревают о том, что они — обманщики. Только одна десятая часть об этом знает. Даже, может, и не десятая. Сотая. Или даже тысячная.

— Мерзко, — поморщился Фадан.

— О, да, это мерзко, — покивал Шеф. — Догадываюсь, что ты скажешь, когда до тебя дойдет истинная цель этого обмана.

— В книгах про это написано, — возразил Фадан. — Жаль, сейчас нет времени читать. Но в общем и целом я понимаю, что…

— В книгах — чистая теория. А здесь и сейчас мы имеем практику. Знаешь, Фадан, мне самому очень интересно, кто и с какой целью запихнул ваш мир в эту самую шляпу.

— Так какая же это цель?

— Могу только предполагать, — Шеф пожал плечами. — Но озвучивать свои догадки пока не хочу. Боюсь сбить вас с толку. Так, теперь о деле. Аквист, Шини, как там дела в городе?

— Много полисов и греванов, а так вроде бы мирно. С нами поздоровались пару раз, поулыбались.

— Греваны? — с опаской спросил Фадан.

— Ну да, — пожал плечами Шини. — А почему бы и нет, если мы свои?

— И вы?..

— Улыбнулись в ответ и вежливо поздоровались, — ответил вместо Шини Аквист. — Давайте уже есть, что ли. Мы вроде бы хотели до вечера убраться из города?

Единственной, кому ситуация не понравилась, была Бонни. После того, как команда перекусила, Бонни вместе с Аной потребовали, чтобы команда ее выслушала. Как оказалось, Бонни была недовольна не просто так.

— Если вы будете трепаться, вас раскусят в один момент, — назидательно начала она. — Потому что тарги — это хорошо, бумаги — тоже хорошо, но ни тарги, ни бумаги не сделают из вас греванов. То есть монастырских греванов, я хочу сказать.

— Ну так объясни, как себя вести, — попросил Шини. — Мы так и сделаем.

— Вот смотрю я на вас, и понимаю, что вы не сумеете, — Бонни наморщила лобик. — Вы слишком… ну… не знаю, как сказать даже. Вы что, в монастырях не были?

— Сто раз были, — пожал плечами Аквист.

— И не видите разницу между ними и вами?

Аквист задумался. Шини тоже.

— Вообще-то… — несмело начал Аквист. — Как бы так сказать… ну вообще-то да, видим.

— Давай лучше я скажу. Монахи, они живут словно бы внутри идеи, понимаешь? Поэтому у них иначе устроены мозги.

Шеф, который до этого момента молча слушал, одобрительно кивнул.

— Верно, — согласился он. — И какой вывод?

— Они словно бы немножко искусственные, — Бонни повернулась к Шефу. — Словно в них есть что-то фальшивое. Я раньше не думала, что это можно так назвать, а теперь понимаю, что это так и есть. Мне кажется, что им в головы заложили какую-то фигню… Что-то настоящее вынули, и что-то искусственное положили. И это искусственное, оно не умеет и не хочет думать. Вот ты, Аквист. Вот давай я тебе задам вопрос, а ты на него ответишь — так, как ты ответил бы сам. Настоящий ты.

— Ну, давай, — Аквисту стало интересно.

— Вот мы были у женщины, она была больна. Надо ли ей лечиться?

— Надо, — недоуменно ответил Аквист. — Конечно, надо! У нее же двое детей, ей еще жить и жить.

— Правильно. А монах бы сказал тебе — на всё воля Триединого, и если ей суждено умереть, а детям ее — попасть в приют, то, значит, так и надо. А лечиться ей не нужно, ну только если чуть-чуть. Потому что волю Триединого нарушать нельзя.

— А ведь точно! — вмешался Бакли. — Точно! Так бы и сказал. Еще бы сказал, что надо смириться, и принимать судьбу покорно. Что бороться с волей Триединого грех.

— А ты откуда знаешь? — удивился Аквист.

— Ну, у меня в жизни было много разных вызовов, — обтекаемо ответил Бакли. — Не знаю только, что это за воля Триединого, по которой ребенка кипятком можно облить до смерти, или старику ногу сломать в драке. Но — воля, реально. Меня так даже выгоняли иногда, чтобы волю не нарушил.

Фадан сидел, глубоко задумавшись. Потом прокашлялся, и произнес:

— Мы не сумеем так, Бонни права. Мы в какой-то момент обязательно что-то не то ляпнем. Поэтому я вот что придумал. Это сейчас нечасто практикуется, но идея не новая.

— И что же? — поторопил его Шини.

— Обет молчания! — тожественно произнес Фадан. — Всего-то надо — написать на бумажках записки, и, если чувствуешь, что ответить не можешь, показывать записку. Мол, я дал обет молчания, не надо меня не про что спрашивать, все равно не отвечу. Бонни, что скажешь?

— Неплохая идея, — кивнула Бонни. — Хорошая даже. Давайте писать записки, и поехали. Шеф, ты же сам сказал, что у нас мало времени.

— …отложить как-то разбирательство. Илья, не сообщай пока что!

— Да поздно, блин, я же в головной госпиталь сообщил, — понуро отозвался Илья.

— Значит, нельзя пропустить выше головного, — зло ответил Скрипач. — Пока его семья не в курсе, у нас хоть какая-то мобильность сохраняется. Хоть какое-то пространство для маневра. Допустим, мы с Итом и Ри сейчас закинем прошение на высочайшее имя. И что будет с этим прошением, когда пойдет прописанный в их договоре процесс? Нам упреждение нужно, хотя бы на пару суток.

— Илюш, правда, не торопись, — попросил Ит. — Я очень надеюсь, что Её Величество рассмотрит дело. Может быть, даже вне очереди. Мы черти сколько лет ни о чем не просили, и не брали, даже если предлагалось — только для дочерей учебные программы, и всё. Мы не досаждали никому, поэтому шанс, пусть и маленький, но есть. Нельзя его упустить. Никак нельзя, Илюш.

Главный врач госпиталя сидел напротив, и буравил их тяжелым взглядом.

— А если не получится ничего? — резонно спросил он. — Вот дадите вы им надежду, и…

— Они сами попросили, — напомнил Ит. — Получится или нет, я не знаю. Никто не знает. Но они попросили, а мы сейчас просим тебя: дай нам возможность исполнить их просьбу.

— Ладно, я попробую, — Илья отвел, наконец, взгляд. Скрипач, помимо воли, вздохнул с облегчением. — Вы Гела уже видели?

— Нет пока что, — покачал головой Ит.

— А придется увидеть. Из-за него проблемы еще сильнее осложняются. У них… как бы так сказать… по правилам скъ`хара обязан за такое вот отомстить. Ну, там-то это называется иначе — восстановить справедливость — но суть в том, что Гел на полном серьезе собирается рвануть в лагерь официалов, добывать этого подонка.

— Убьют, — тут же сообщил Скрипач.

— Так и я о чем, — развел руками Илья.

— А подонок — обязательное условие? — нахмурился Ит.

— К сожалению, да. Гел от этой идеи не откажется ни под каким видом. Пока что я уговорил его немного подождать, но именно что немного.

— И что делать будем? — Скрипач прикусил губу. — Черт, это серьезно.

— А что делать? — Ит пожал плечами. — Видимо нам с тобой, рыжий, придется прогуляться в лес. И, кажется, вовсе не по грибы…

— Пап, как там дела?

— Неплохо, зайчик, — Ит улыбался, но дочь, увы, обмануть не удалось.

— А если не врать, то как?

— Даш, ну правда… у нас всех — неплохо, но в госпитале сейчас неприятности, — Ит понял, что попался. Потому что ему придется очень сильно постараться, чтобы объяснить то, что произошло, десятилетней дочери. Без ненужных ей подробностей, но так, чтобы она поверила. — Зарзи тяжело ранил официал один.