— Бонни Бирд, — пискнула Бонни несмело.

— Да вы что, сговорились, что ли?! А-А, Б-Б… Так, сейчас… Инба Рид. И тебе, и этому вот придется имя заучить, чтобы не попасться. Следующий!

— Шини Рой, — обреченно сообщил Шини.

— Рини Шой, — облегченно вздохнула женщина. — Ну хоть с тобой просто получилось. Так, теперь фотографии. Эгли, Амрумус, живо сюда! — крикнула она, и снова закашлялась. — Готовьте камеру и свет. И подключите второй комп, чтобы время не тратить.

В комнату вошли два подростка лет по пятнадцати, оба гермо. Они были удивительно похожи на свою мать — оба невысокие, черноволосые. Даже одежда, и та была похожа: потасканные рубашки, штаны не по размеру. Близнецы? Да нет, скорее погодки — понял Фадан.

— Мам, черняшки снимаем, или цвет? — спросил один из них.

— Черняшки, Эгли, это же монастырь. Когда ты выучишь?

— Ладно, мам, не ворчи, — подросток виновато глянул на мать. — Кого первого фоткать?

— С девушки начни.

Бакли вдруг нахмурился, и, подойдя к женщине поближе, внимательно посмотрел на нее.

— Чего ты пялишься? — рассердилась она. — Не мешай работать.

— Вы кашляете, — Бакли прищурился. — Это у вас давно?

— Это у меня апчихит, умник. Месяца два уже. А что?

— Это не апчихит, — покачал головой Бакли.

— А ты откуда знаешь? — прищурилась она.

— Я врач, — тихо ответил Бакли. — И… поверьте, это не апчихит. Скажите, вы сильно похудели за последнее время?

— Ну, есть слегка, — женщина пожала плечами. — Так в чем дело-то?

Бакли с полминуты молчал, потом осторожно произнес.

— Это не апчихит. Но эту болезнь можно вылечить.

— Порошки мне не помогают, — пожала плечами женщина.

— И не помогут. Можно мне листок бумаги и ручку?

— Да бери, вон на столе лежат…

Женщина снова повернулась к компьютеру, а Бакли, пристроившись на уголке стола, принялся быстро что-то писать. Потом встал, сложил листок пополам, и вышел. Вернулся он минут через десять, держа в руках кулек, завернутый в какую-то тряпочку.

— Отвлекитесь на секунду, — попросил он. — Так, значит. Смотрите. Это — лекарства, я написал, как их принимать, и сколько по времени. Завтра же берите детей, садитесь на поезд, и езжайте на море. Деньги есть у вас?

Женщина ошарашено посмотрела на него.

— Немного есть, — ответила она, — но…

— Вы жить хотите? — рявкнул Бакли. Женщина кивнула. — Тогда слушайте! Едите на море, и живете там месяц, можно больше. Принимаете лекарства, дышите воздухом. Еще лучше будет, если вы там сумеете найти работу, и остаться жить хотя бы на год. Ваша болезнь сильно запущена. Это не физдецома, но близко к тому. Если так будет продолжаться, то этой осенью вы сляжете. И уже не встанете.

Женщина была явно не из пугливых, но — это Бакли тут же заметил — ей явно стало не по себе. И он решил дожать, чтобы наверняка.

— Если вы любите своих детей, то вы поступите так, как я велю, — продолжил он. — Вы ведь не хотите, чтобы они оказались в приюте?

— Допустим, не хочу, но… слушай, парень, ты серьезно? — нахмурилась она.

— Ты дура, да? — Бакли перешел на привычный тон. — Такими вещами вообще шутят? Учти, идиотка. Я тебе сейчас отдаю лекарства, которые мы украли из административного дома в Аюхтеппэ. Этими лекарствами лечатся всякие большие начальники, которых ты только по телеку видела. И вылечиваются. И ты тоже вылечишься, если сделаешь так, как я сказал.

— А что со мной, по-твоему?

— У тебя в легких, внизу, идет воспаление, — принялся объяснять Бакли. — Оно сейчас такое, как бы сказать, притихшее, потому что на улице лето, тепло, и сухо. Но когда станет холодно и повысится влажность, воспаление проснется. Оно очень быстро перерастет в физдецому. И ты от нее умрешь.

— Как ты это понял? — полушепотом спросила женщина.

— По звуку твоего кашля, — пояснил Бакли. — Чем бы тебе еще доказать-то… Фадан, пойди сюда.

Фадан, к удивлению всех, повиновался.

— Дай деньги, Фадан, — приказал Бакли. — Ага… Так, сотню нам на еду… Смотри. Тут восемь сотен. Ты просила четыре, так вот тебе восемь. И лекарства. Поверь, если бы у нас было больше денег, я бы дал больше. Но у нас больше нету.

Он силком сунул женщине в руки сверток и ворох бумажек.

— Почему ты это делаешь? — сказать, что женщина удивилась — это не сказать ничего. Казалось, что Бакли сбил с нее всю спесь своим напором.

— Потому что я врач, — просто ответил Бакли. — Потому что у тебя двое детей. Потому что я так решил. Этого достаточно?

— Обычно все сами платят врачу, а не наоборот, — женщина покачала головой.

— Правильно. Постоянному врачу, который в районе, ты платишь, все так и есть. А я… ну, считай, что тебе один раз в жизни попался сумасшедший врач, — Бакли вдруг улыбнулся, и женщина несмело улыбнулась ему в ответ. — Учти, я обычно сам не прочь денег получить. Просто… — он примолк, осекшись. — Просто я недавно кое-что понял для себя. Неважно. В общем, давай того, лечись. Пацаны у тебя вон какие классные. Глядишь, лет через пять внуков нянчить будешь.

В машину они сели только под утро, когда уже стало светать. На руках у них, помимо заказанного комплекта документов, оказался еще один, резервный, и — просто царский подарок! — карта Шенадора и окрестностей, да не простая, а такая, которой пользуются полисы. Карта, по словам Шефа, была отличная. Например, на ней оказались нарисованы дороги и проезды, которых на простой карте в помине не было. Там же было указано время, за которое можно преодолеть тот или иной путь, и оптимальная скорость для этого пути.

Такая щедрость женщины объяснялась тем, что первую таблетку она приняла при них, по настоянию Бакли — и через полчаса почувствовала, что у нее упала температура, которая до этого держалась повышенной два месяца. Она — поверила. Это самое главное, позже объяснил Балки Сеп — то, что она поверила. Значит, она послушается, и сделает так, как он велел.

Значит, она останется в живых…

Фадан, который изначально хотел отругать Бакли за то, что тот оставил их без денег, в результате ругаться не стал. Он подумал тогда — а как бы поступил я на его месте? И понял, что, видимо, так же. Поступок Бакли был глупым, нерациональным, но, в то же время, было в нем что-то бесконечно правильное и честное.

— Фадан, прости, что я ей деньги отдал, — произнес Бакли, когда они выехали, наконец, на утреннюю улицу. — Сам знаю, что дурак.

— Ты молодец, — покачал головой Фадан. — Все правильно сделал.

— Да ну, деньги, — фыркнул Шини. — Добудем. Найдем первый же базар, и там пособираем. Тем более что на еду у нас есть. Забей, Бакли.

— Хорошая женщина, — вдруг сказала Бонни. — И мальчики хорошие. Этот парнишка, Эгли, вон меня как красиво сфоткал, — она вынула из сумочки фотографию. — И напечатал. Сказал, что на память.

— Ох, Бонни, — вздохнул Аквист. — «На память». У тебя, понимаешь ли, очень красивые… глаза. А ему пятнадцать лет.

— Дурак ты, — Бонни отвернулась. — Может, я ему просто понравилась.

— Именно что понравилась, — подтвердил Аквист. — Очень понравилась, это точно.

Бонни беззлобно пихнула его кулачком в бок.

Город Бакли знал очень и очень неплохо, поэтому им даже удалось немного поспать — Бакли отогнал машину на территорию заброшенного завода, поставил под полуразрушенный навес, и они улеглись, кто где — спать всем хотелось просто неимоверно. Потом, после сна, уже ближе к вечеру, Аквист и Шини направились в город, на разведку и за едой. Вернулись они изрядно повеселевшие. По дороге, как рассказал Аквист, удалось собрать денег, в этом очень помогла бумага, которую сделала женщина. В бумаге было написано, что данные монахи собирают средства на покупку тканей, нужных для пошива облачений и праздничных занавесов. Вид у монахов был усталый, лица — честные, бумага — правильная, поэтому давали деньги им охотно и часто.

— Две с половиной сотни! За полчаса! — восхищался Шини. — Да это же золотая бумажка, народ!.. Странно, что никто до нас не додумался так делать.