Кипарис рассказал ей всё. Он обладал не только красноречием, но и краткостью в изложении, если момент того требовал.

– Встань! – повелительно потребовала Сирень. Кипарис подчинился. Она забегала вокруг него, создавая душистый цветной вихрь, так что он раскрыл рот от изумления её странными действиями.

– Ты не обманул меня, мой мальчик. Ты чист, как и положено такому доверенному лицу мага. Но в виду смерти старика по закону ты будешь посажен в узилище, пока будет идти расследование. А оно иногда длится и годами. А, может, и всю твою жизнь, – видя, как мертвеет лицо Кипариса, она поспешила успокоить его. – Я тебя спрячу. И так, что ни одна собака-ищейка тебя не найдёт. А расследованием пропажи я займусь лично. У меня есть свои соображения на этот счёт. И как только я найду «Око Создателя», ты будешь реабилитирован. И восстановлен в должности мага Храма Ночной Звезды.

Тут открылась дверь, и вошёл Барвинок. Его слегка косящие глаза окончательно проснулись, стали ещё больше по размеру, и он вращал ими как щука, охотящаяся на мелкую рыбу.

– Госпожа, – отчеканил он ледяным голосом, – к сожалению, я не дам вам возможности спрятать преступника. Он подлежит ответственности как вор священного Ока. Мне ясно, что именно он похитил его. Также это будет ясно и дознавателям.

– Прочь! Прочь отсюда, собака нечистая! – закричала Сирень, замахала руками на Барвинка, но тот только схватил её за пышный, разлетающийся и похожий на крыло бабочки, рукав платья.

– Не надо так волноваться. Я не собака, а представитель ОСОЗа. – Расшифровывалась сия странная аббревиатура следующим образом: особая секретная охрана и защита правительственных структур. – Если господин помощник мага не причастен к преступлению, это будет установлено не вами, а теми, кто и должен следить за соблюдением законности.

Предельно взвинченный Кипарис набросился на наглеца. Но, не смотря на превосходящую физическую мощь, Капа потерпел поражение в короткой схватке. Барвинок был обучен приёмам борьбы. Он точным болевым приёмом выключил Кипариса из его боевого состояния. Тот рухнул, на диван по счастью, а не на пол. Корчась от боли, но сохраняя мужское достоинство даже в недостойной позе, он не издал ни звука. Сирень оглушительно визжала, а Барвинок ловко достал из кармана небольшую цепь и скрутил ею кисти рук Кипариса. Щёлкнул хитрым запором, и Кипарис был обезврежен. После этого он направился к своей подчинённой охране.

Сирень бросилась к сыну, тщетно пытаясь освободить его руки. Она теребила его и требовала немедленно встать и следовать за ней, куда она и укажет. – Руки освободим потом. Всё потом! Бежим! – она тащила его к другой двери, ведущей в глубины её дома. Но не успела. Влетел Барвинок с двумя подчинёнными.

– Стоять! Не сметь! – кричала им Сирень. – Здесь я распоряжаюсь! Это мой дом! А вы только моя прислуга. Вы ответите за самовольство!

– Вор подлежит каре! Неотменяемой даже вами, госпожа! – Барвинок даже затрясся в экстазе своего, пусть и краткосрочного, а возвышения над Сиренью. Он наслаждался её страхом, её беспомощностью, её паникой. Он был в данный миг всевластен, поскольку в него вошло всесилие высшего для всех закона! И его несло, несло куда-то ввысь, почти в оргазме. Никогда ещё он так не желал эту вмиг растоптанную женщину, свою ароматную как осенняя дыня, госпожу с её дынными грудями. Он мечтал вонзить в неё зубы, войти как нож в её сочную и нежную плоть и глотать, глотать её дурманящую мякоть, обливаясь спелым соком. Не будь тут Капы и прочих, он набросился бы на Сирень и изнасиловал её. Сирень даже пошатнуло от его звериного желания, уловленного ею и на расстоянии. Во всяком случае, она ни в ком и никогда не возбуждала такой дикой оргиастической страсти. Она вдруг поняла, что никогда не понимала ничего в своём приближённом телохранителе, издеваясь над ним столько времени, когда заставляла его затягивать себе шнуровку на корсете, поворачиваясь к нему выпуклой задницей и подставляясь всякую минуту под возможное насилие. Наверное, случись оно, Сирень всегда бы его простила. Наверное, ей как раз и не хватало того, чего так сильно он жаждал. Извращённого секса, поскольку в его отношении к ней ненависти было всегда больше, чем всех прочих чувств. Она всегда знала, что вызывает у него эрекцию своими играми за гранью приличия. Порой она без всякого стыда демонстрировала ему не только грудь, но и две налитые половины своей никем не ласкаемой, что называется «обратной стороны луны». Годы не отразились на ней никак, поскольку никто и никогда не трогал её красот, а она себя холила и лелеяла. Но он был в сравнении с нею мальчишка, и она таким вот образом мстила всему мужскому племени, не додавшему ей лично чисто физиологического женского счастья. Два извращенца, они стоили друг друга, и не исключено, что однажды Сирень и позволила бы себе сближение с ним, хотя бы ради экстрима. У негодяя была на диво милая жена, юная и фигуристая. Чего ему не хватало? Магиню раздирали два противоположных и свирепо несовместимых чувства – убить Барвинка и отдаться ему. Откуда её накрыло такое вот чудовищное наваждение, она не понимала, как не понимал того и он сам. Барвинок уже жалел о своём поступке. Он мог бы тонко шантажировать тайно порочную бабу, сосать из неё деньги и сосать её дынные груди одновременно, упиваясь сладким соком своего всевластия. Но шанс был утерян, надо было держать позу неумолимого законника.

Двое взяли Кипариса с обеих сторон и вывели его из комнаты, уводя на выход из дома. Он уже не сопротивлялся. Сирень с визгом бросилась в лицо Барвинка, как разъярённая кошка, и оцарапала его до крови. Он покорно принял её отчаянный гнев на себя, стоя как неподвижный истукан. Он и не смел к ней прикоснуться. За это он вылетел бы и со своей основной службы. То, что Сирень уже не будет терпеть его рядом, ему было уже ясно. Он развернулся и ушёл вслед за своими подчинёнными в глухую уже ночь.

Сирень рухнула на диван. Но времени на бесполезное отчаяние не было. При таком раскладе подлый Барвинок сумеет оговорить Кипариса, и через сутки её сын будет утоплен в океане. Применять к нему пытки, было запрещено внутренним уставом КСОРа, в который и был он вписан. Он был кандидат в маги, человек особой касты. Это давало преимущества в жизни, но это же будет и причиной, по которой его утопят в самые ближайшие часы, как злостного нарушителя священных законов. Поскольку старый Вяз – единственный ответчик за сохранность «Око Создателя» был уже вне зоны ответственности. Кипарис должен был оставаться рядом, ждать высоких представителей закона, а он сбежал. Сбежал как вор, как бродяга, бросив Храм с его тайными сокровищами на произвол тёмной толпе. Понятно, что никто не знал тайн доступа к сокровищнице, понятно, что никто из мирного и законопослушного народа не посмел бы и носа сунуть в подземелья, но покидать Храм в минуты экстраординарного происшествия было нельзя ни в коем случае. Кипарис приговорил сам себя, поддавшись панике и сильному страху. Почему так случилось? Это был изъян его характера, несдержанного и импульсивного. Сирень встала, вытерла обильные слёзы ужаса и отчаяния, подошла к инкрустированному поделочным камнем столику, на котором стояли чудесные и разноцветные флаконы и коробочки с ароматами и дорогим гримом. Взяла маленький и плоский невзрачный предмет, открыла его, как книжечку. Одна единственная кнопочка хранилась там как жемчужина в раковине. Сирень нажала на неё. И вскоре после мелодичного тихого сигнала раздался голос Золототысячника, – Я слушаю тебя, Сирена моя.

Кипариса увозили по скоростной дороге рано утром через сутки после той страшной ночи. Никто и не пожелал ни в чём разбираться. Как и обычно все разбирательства были отложены на потом. А того, кто должен был нести охрану, если уж не самого «Ока Создателя», то Храма, ждала кара. Конечно, сокровищницу никто и не тронул, да и не мог. Конечно, отвечал за «Око Создателя» старый маг, но помощник сбежал. Что было таким же не прощаемым при подобных обстоятельствах нарушением. Бросил мёртвого мага в преддверии ночи встречи с предками, в открытом всем ветрам и злоумышленникам Храме, и тогда, когда была обнаружена пропажа алмазного сердца Храма Ночной Звезды – «Ока Создателя»!