– Где же он, твой волшебник, работает?

– Волшебник не может работать в цеху или на постройке дорог как ты. Он же не человек. Не такой как ты, как другие. Но денег он мне приносит больше, чем зарабатываешь ты.

– Ты смотри, чтобы этот волшебник не оказался вором.

– Вором? Фиолет вором? – Ива рассмеялась. – Да он с неба рухнул, папа! Он и не может чужого взять. Он не так скроен, чтобы вред хоть кому причинить. У него в лесу дворец запрятан, так там можно любую вещь сотворить при помощи его волшебства. Поскольку не могу я ничего тебе объяснить.

– Вроде и не безумная ты, а плетёшь такую ахинею. Какой дворец в лесу? Чего там не живешь, если дворец есть, полный волшебства? Чего работаешь в хлебопекарне, пусть и большой? – отец стал красным и несчастным. Он даже чаю не отхлебнул ни глоточка.

– Нельзя там жить. Ты понимаешь, во дворце том заключен некий разумный и мощный дух. Но он болен. Он должен исцелить сам себя, и тогда дворец сможет улететь на своё небо, вернее, за пределы неба, в звёздную глубину. Тогда Фиолет тоже улетит. А я каждую ночь молю Создателя, чтобы тот дух по имени Пересвет умер окончательно, и Фиолет никуда не улетел. Я говорю тебе чистую правду, папа, хотя она и похожа на вымысел ненормального человека. Я нормальная, папа. И больше, чем нормальная. Я очень счастливая. Фиолет сумел вылечить мою ногу от боли. Если его Пересвет починит сам себя, то он может починить и мою ногу так, что она будет нормальной. Такой же, как и до… Ну… Ты знаешь. Теперь у духа машины нет необходимого ресурса на то, чтобы сделать мне сложнейшую операцию. Если он истратит свой ресурс только на меня, то сам умрёт и вынужден будет зарыться глубоко в землю, как и положено мёртвому телу. Фиолет бы согласился и на это. Ради меня. Но он не уверен, что ресурса может хватить на операцию. А тогда – крах и мне и живому дворцу. Если ресурс иссякнет, то из дворца даже невозможно будет выйти наружу. Так там и задохнёшься, и погрузишься с ним вместе вглубь земли. Фиолет всегда рискует, заходя туда. Но он не может не заходить, поскольку должен проверять, как работает система корабля. Как Пересвет восстанавливается, или наоборот, разлаживается, угасает, распадается.

– То дворец, то корабль какой-то, то ещё дух появился вместе с Пересветом – Фиолетом! Что же с тобою такое? Доченька моя! Начиталась книжек от дураков в своей библиотеке, – отец взял себя ладонями за разгоревшиеся щёки и смотрел на безудержно говорившую Иву. Но как быть с печью?

– А вот смотри, – и дочь, взяв чистый лист очень плотной бумаги, провела по нему маленьким предметом, зажатым в кулачке, так что и видно его не было. По листу пошла рябь, и вскоре возник пейзаж, но не раскрашенный. Разлив реки, на острове Храм Ночной Звезды. – Фиолет сам раскрашивает, поскольку для того, чтобы был цвет, нужно более продвинутое устройство. А оно хранится во дворце. Его сюда нельзя принести. Оно работать не будет без подключения к общей сети, встроенной в сам «Пересвет». Фиолет подзаряжает там своё маленькое устройство, которое носит всегда при себе, и уже дома рисует что угодно и где угодно. Хоть на печи, хоть на стене можно.

Отец молчал, не верить глазам он не мог. – Дай-ка, гляну. Мне подари. Буду смотреть и о тебе думать. Помнишь, как ехали по разливу, и ты ещё мечтала о своих волшебниках? У меня сердце заходилось от жалости. Какие, думаю, тебе теперь женихи, бедняжка моя. Мечтай, не мечтай, не будет никого. Если только бродяга пропащий и польстится когда… а вот и польстился. Волшебник. – Ясень долго сидел в полной прострации. Чай заледенел, уютный дом дочери, прибранный, светлый и ощутимо наполненный счастьем живущих тут людей, окутывал его душу и внешним и внутренним теплом. Он понимал, что ей хорошо, что бродяга не бродяга вовсе, но вот кто? И тревога за возможное разоблачение недолжной для грубого мира сказки, её преследование со стороны тех, кто не хочет, чтобы жизнь была сказкой, её неизбежное изгнание при обнаружении туда, откуда она и свалилась, сжала его сердце.

Он ехал обратно на лодке, и чёрно-белая картинка жгла его спину, поскольку рюкзак болтался сзади. Он ничего не мог понять, а потому решил для собственного спокойствия забыть о том, о чём и рассказывала дочь. Ведь главное в другом. Дочь счастлива со своим волшебником, свалившимся откуда-то из-за пределов неба. А много ли чего и знают сами нормальные люди? Думал он. Считающие себя таковыми. Хоть кто объяснил, кто строит «Города Создателя»? Для чего сгребает туда людей со своих обжитых мест? И ради ли блага всех, как о том иные думают? Разве благо бывает бесплатным? Конечно, работа, чётко заданный режим жизни, опять же скука, на полноценное благо не тянули. Поскольку даже в будущее заглядывать не хотелось. Попросту и незачем было. Чего там будет, кроме того, что уже и есть. И думалось ему в ночное бессонное время, редко, а думалось, что не к добру людей эти «Города Создателей», а к чьему-то чужому благу тех, кто их и создаёт. Кого никто не видел. Никогда. И впервые захотелось ему поговорить об этом с неведомым волшебником, с кем и жила дочь. Если был за пределами неба, мог и видеть оттуда многое, мог и понимать много больше всех прочих, живущих тут и нормальных.

Пришла вдруг Вешняя Верба. Ива не хотела её впускать, но она так колотилась в окно, что наверняка знала, бывшая подружка дома. Бывшая, потому что Ива уже не желала привечать подруг. Не нужны они ей стали. Один Фиолет и был её другом, и всем на свете. Тем самым светом в окошке, о чём и калякала некогда баба Верба на лодке с Капой. Даже отец пришёл и сидел как чужой. Ненужный. Иве хотелось, чтобы он поскорее ушёл к лодочной пристани. Она всё смотрела в окно и говорила отцу, как бы дождь не пошёл, как бы не остудил отца, а он такой восприимчивый ко всякой хвори. А то и темно скоро будет, а лодочник, как обычно, напьётся пойла, уворованного служителями Храма Ночной Звезды и продающих его рабочим людям. Капа постоянно ловил воров и выдворял их прочь, а другие подсобные и нанятые за гроши служители были не лучше. Они ради прибытка разбавляли концентрированный напиток чистой водой и продавали желающим того. Старый маг был стар, много спал, уследить не мог. Капа же часто где-то отсутствовал. Наверное, жил на своём покупном этаже в столице и любил там столичных дев, как и бахвалился о том самой Иве.

– Да не сочиняй! – не поверил отец, чтобы Капа имел такие забавы? Да ещё в столице? – На что он может купить себе этаж в коммерческом доме?

– А сокровища мага на что? Так он и контролирует их все? А там и сокровища заречного Храма Ночной Звезды хранятся. Я знаю. Их никто уже не потребует назад. Некому. Храма за рекой нет, и уже не будет. – Ива не сворачивала с выбранной темы беседы, явно раздражающей отца. – А те любители убега туда, где легко и отрадно им, как ни разбавляют то зелье водой, всё равно могут убрести из реальности в такие западни неведомых миров, что и выхода оттуда не найдут.

– Чего затянула-то про пьяниц? – не понимал отец.

– А то, что окажешься ты вместо того берега на дне у рыб. Вместе с таким вот путешественником туда, куда и увлечёт его запрещённый напиток. Руки-то гребут, а голова не соображает. Он даже не заметит, как лодка перевернётся. Пока светло, храмовый лодочник боится тот напиток пить, а уж как стемнеет, точно напьётся, – завершила Ива своё назидание отцу. – Надо тебе засветло поспеть к храмовой пристани. – По сути, она подталкивала отца к выходу. Юная женщина корила себя за бесчувствие, но так и было. Никто был не нужен. Только Фиолет был её миром, отцом-матерью, друзьями и светом в окошке.

Отец сокрушённо и, соглашаясь с нею, кивал головой, а не уходил. Чтобы совсем уж отвратить отца от беседы, она затеяла разговор до того неприличный и невозможный, если прежде, что сама себе удивлялась. – Наш Капа тот ещё притворщик и лишь по виду чистотел. Мне, – до Фиолета ещё было, – предлагал быть его постельной женщиной. Ты, говорил, красивая, а ненужная никому. Я ребёнка тебе дам, денег дам, а ты мне отдай своё девство. К чему оно тебе? А сыночек или дочка-ягодка тебе в радость, как ты сама мне будешь в сладость. Как же без мужа да хромой детей растить? А я, говорит, сам их воспитаю.