– А что ей Земля? Разве она там родилась? А тут у нас красота. Да всякой женщине, где любовь, там и Родина.

– А ну как её разлюбит твой сын? – спросил Кук. – Куда ей тогда в чужом мире? А нас рядом уже не будет. Вике – мамке в коленки не поплачет, не пожалуется. Да и дочь её тут. Мы Виталину ей не оставим!

– Она сама всё решит, Артём. Какая дочь, если речь о таком важном деле идёт? А ты о какой-то пустой влюблённости болтаешь. Дети нужны моему сыну. Ясно тебе? Для продолжения его родовой линии. А то Инэлия мечтала подсунуть ему свою приёмную дочь, чтобы я был побоку. А выяснилось что? – он замолчал.

– Что?

– То. Дочь её приемная и сын мой приёмный одного отца дети.

– Да ну? Вот Венд расстарался! А он мог. Он такой был ярый. Он и после шести десятков лет не остыл ничуть. Хотя и изображал из себя нечто духовно-аскетическое.

– Ты её дочь воспитаешь на Земле. У вас там браки давно пережиток, а детей все любят и о них заботятся. А Ландыш себе новых ребят нарожает.

– Кто ж такая Инэлия?

– Да так. Тебе к чему наши племенные распри? А она не сдалась! Нет. Не такова Инэлия, цветочек поникший, лишь по видимости. Она дурман, трава наркотическая. Любого увлечёт своим пахучим соком. Другого припасла на главное место, чтобы моему Руднэю местечко поплоше выпало. А то, чтобы он и вовсе из проекта выпал на обочину. Шутишь, старушка – ангельские глазки! Пока я тут, я её отслеживаю. Тем-то, кто сверху, им без разницы. Руднэй, другой кто. Лишь бы к заданным параметрам подходил, входя выверенным пазлом туда, куда и необходимо. Да мне это не безразлично! Я-то, тут живя, познал, что есть любовь. Что есть боль за близкую душу! Понятно тебе моё разъяснение?

– Ещё как. Ты доступно всё излагаешь. Лжи я не чую. Я же человек проницательный, не буду скромничать.

– Я так тебя и разгадал. Ещё издали, как увидел впервые в горах, подумал; с этим человеком я найду общий язык сразу.

– Чего же так долго разгадывал? – опять подковырнул его Кук. Он успел нащупать уязвимую точку старика. Тот был выпукло самолюбив, вспыльчив и гневлив. И несколько пощекотать его по таким вот не отрегулированным стрункам ему было в удовольствие.

– Будто непонятливый! Повторяю. О себе я также заботился. Выверял свои позиции. Укреплял свои достижения. Сына обеспечивал подушкой безопасности, если употребить вашу терминологию. Не сразу же было бросаться без прочных договорённостей в объятия бывших врагов. Для них я пылинка несущественная. А себе-то я таким не кажусь. В пыльной кладовке валяться не хочу. Опять же сын любимый и единственный, чем душа моя и жива. Я, может, ради него тут умру, как дни мои окончатся. Внуков хочу узреть, подышать их духом чистым и слово первое, чистое в нежную младенческую душу вложить. Я сам буду родоначальником и перво предком. Что мне корни моих неведомых предков? Они и без меня могучи и необъятны в своих глубинах. Хотя, конечно, всякая малая часть целому нужна. Для полноты его. Только дураки тёмные иначе мыслят. Душами разбрасываются как мусором каким. А разумная душа это тебе не песчинка, а и ту кто-то создал, кто-то наделил её собственной вибрацией. Нет ничего пустого и ненужного в Мироздании. И не заигрывайся! Я тебе не струнный инструмент!

Тут уж Кук присмирел. Дедушка был точно волшебником, если в понятиях архаичной древности, а так, по-современному, представителем более высоко разумной звёздной расы.

– Ты несколько циничен, Артём, в смешинки и прочие легковесные снежинки играешь, жонглируешь. А тут речь о будущем целой планеты. Ты вот и Венда своими играми погубил. Он твои игрушки за серьёзные вещи принял. Он вообще был серьёзен, хотя временами умилял и меня своим умудрённым видом трёхлетнего карапуза, поучающего взрослого человека. Ему было-то всего и ничего, как я его впервые увидел. От силы тридцать лет всего. Да и сгинул он так рано! – Старик покачал головой. Однако, он стоял как скала, а Кук уже переминался с ноги на ногу, пока дед не указал ему на удобный камень на берегу. Они подошли, и Кук сел.

– Устал, Артём? Чего же в гости не позовёшь? Мне любопытно будет. Чайку вашего попьём. Посидим в уюте домашнем.

– Тут отлично. Природа дышит, озеро блещет, тенистые кусты благоухает. Вон вымахали выше роста человечьего. Тут и есть природный чертог. Чего в помещении торчать? Если ты устал, так я и на траву сяду, а ты сюда садись.

– Я не устаю никогда, Артём, – сказал старик серьёзно. – У меня несколько другая физическая организация, чем у тебя. Хотя по виду я, как и ты.

– Как я? Ну уж нет. Ты хрыч, батюшка, а я муж ярый.

– Конечно, я бы тебе солгал, если бы сказал, что меня не грызут недуги и не раскачивают мою психику горестные переживания. Всё это мне свойственно. Но ноги у меня не устают. Вернее, я усталости не ощущаю до того момента, как просто падаю от слабости. Это большой недостаток, поскольку требует сознательного, а не рефлекторного контроля над наличными ресурсами тела-носителя.

– А ну как упадёшь? Что делать?

– Ничего. Полежу и встану.

– Просто тебе жить, – пошутил Кук.

– Нет. Трудно мне тут. Всегда было и будет. Всякий день трудно.

– Уж сколько мы с тобою тут, я весь взмок, а ты ровно прохладный весь даже по виду. Тебя зовут как? Ты всё Артём, Артём, а сам кто по имени?

– Тон-Ат. Так зови. Так и помни, если охота будет помнить.

– Откуда моё имя узнал? – допытывался Кук, вдруг осознав, что имени своего старику не называл.

– Слышал в горах, как вы друг с другом общались.

– Где же было? Не видел я тебя ни разу близко. Только сверху, как облёты совершал.

– Не всё я тебе и расскажу. Сразу же обозначил тебе дистанцию. Говорю обо всём тебе искренне, лжи не хочу. Стар я для лжи, а ложь она нарушает связное мышление любого человека. Только люди не всегда это понимают. Лучше умолчи, как не в силах правду произнести, а не ври. Всегда можно найти возможность не сказать правду злодею, использующему всякое познание другим во вред, но не прибегать к прямой лжи. А честному человеку чего врать?

– Понятно излагаешь. Да и я врать не терплю. Хотя человек я ой! Не праведный я человек. Мстительный, легко могу быть и жестоким, если нахожу в этом не личную только пользу.

– Я такой же, – ответил Тон-Ат. – Мы с тобою в чём-то похожие.

– Бывает. Вот у нас на Земле, веришь, есть люди, настолько похожие на животных, что те кажутся их прародителями. И не всегда только в плохом и уничижительном смысле это так. Была даже такая странная теория, что земные расы подразделяются как по названию животных, так и по тому, что несут в себе те или иные их признаки. Много об этом было теорий и книг чисто художественных понаписано. И была одна и главная среди них раса, называемая звёздной. Плохо уже помню ту теорию. Но любопытных совпадений с реальностью было в ней множество.

– Теорий много, а реальность всё-таки одна.

– Так ждём-то мы чего?

– Как чего? Моего сына и Ландыш. Придут сюда. Кристалл же об этом мне сказал.

Кук подумал вдруг, а не с сумасшедшим ли он разговаривает? От домашнего почти спокойствия, в котором он только что и пребывал, не осталось и следа. Это был какой-то гипноз, не иначе. Он взглянул на фигуру старика в тёмном и плотном одеянии, подумав, как он не схватил тепловой удар? Сам Кук устроился в тенёчке, а старый так и торчал столбом на самом пекле. А жара тут наползала стремительно. Золотые глаза Тон-Ата, весьма странные глаза, похожие на львиные, почти не мигали. А может, и вовсе не умели мигать, а имели нечто вроде прозрачного века как у змей. Лицо было, похоже, лишено потовых желез и даже пор было не различить. Ближе-то неудобно было изучать, а с той позиции, где Кук и находился, так казалось. Он ничуть не вспотел, и запаха пота не издавал. Биоробот, что ли?

Ему стало странно и как-то резко неуютно, поскольку Тон-Ат не отрывал от него взгляда даже во время молчания. Выражение лица его было ровным и никаким, глаза мерцали как у филина птичьей загадочной отстранённостью, соединённой с острой наблюдательностью не только над самим Куком, а похоже, и над окружающей местностью. И его пронзило, – инопланетянин, чужак, ряженый под человека! Мистический ужас, который не имеет ничего общего со страхом сугубо физическим, когда только одно устремление и группирует все мышцы, чтобы бежать, сотряс душу Артёма Воронова. Бежать было бы бессмысленно, да и от явленной человекообразной загадки убежать было уже нельзя. Как и разгадать её было невозможно. Только ощупать ту его грань, какую он любезно ему и предоставлял. Он, как-то наитием больше, почуял, что этот человек убивал и легко, и безжалостно, но не бессмысленно, а только если была такая у него необходимость. И делал он это не обычным оружием, не крупным кулаком, а как-то страшно и мистически. «Вот же куколь»! – подумал Кук.