– Отлично выглядишь! – раздался голос на чистейшем русском языке позади Кука. Он вздрогнул и повернулся на девяносто градусов. Позади него стоял высокий старик. И хотя Кук тоже юношей давно не являлся, но в сравнении с появившимся выглядел добрым молодцом. Тем ни менее выправка и рост у деда были отличные, прямо-таки военные в старом понимании. Волосы белейшие, как снежные вершины, лицо приятно-смуглое, глаза – чистое золото. Не дед, а рекламная картинка красочной, но весьма предельной уже старости, клонящейся к неизбежному закату в миры под названием «тот свет». Как её не раскрашивай, а радости при виде таковой нет. Его даже пожилым мужчиной нельзя было назвать. А он был бодр и весел как юноша, идущий с ночного свидания!

– Не ожидал так скоро, – ответил Кук, растерявшись и разозлившись на старика. Нехорошо было так подкрадываться. Как тигр какой. Надо было уже издали дать сигнал приближения. Крикнуть что-то или подойти к лицу, а не к заднице.

– Ты нервный, – заметил старик. – Где же твоя выучка?

– Так всё истирается со временем. Выучка, выдержка, выносливость. Я же немолодой. Устал давно. Жду не дождусь, домой добраться. На отдых.

– Как всё сошлось. И я устал, и я жду не дождусь домой добраться на отдых, – повторил старик, забавно напомнив особенность маленькой Виталины.

– И чего же держит?

– Да послание твоё приму, передам, кому следует, так и свободен.

– Чего же так долго собирался? – осклабился Кук.

– А ты? Чего от меня в горах бегал? Чего ждал или боялся? – старик был серьёзен.

– Так мне и в голову не приходило, что дед в отрёпках тот, кто и нужен мне.

– В каких ещё отрёпках? – повторил дед с неудовольствием. – Я одежду от личного мастера ношу.

– Да ну? – веселился Кук такой вот чисто-земной детали.

– Мне иначе не положено. Я не простой селянин или горожанин.

– А кто ты?

– Я – смотритель за порядком в пределах всей планеты.

– Да ну!

– Не скалься, – одёрнул дед. – Приступим к серьёзному разговору. Он схватил Кука за кисть руки и в тот же самый миг Кристалл на перстне словно бы вспыхнул. Давно уже обесцвечено-серый и непрозрачный, похожий на обычный кремень, он засветился феерической радугой, разбух на глазах и даже что-то зашептал, зашелестел, как шелестит и шепчет для иного слуха северное сияние. Кук пошатнулся, ощутимо пронзённый слабым подобием электрического тока.

– Ожил, задышал, – удовлетворённо констатировал дед. – Это же не безделушка, Артём Воронов, а разумная структура. Он пробудился. Осталось одно – войти ему в контакт с новым носителем. Ты точно им не являешься. Теперь тебе его носить нельзя. Он тебя разрушит неизбежно.

– Так бери его! – Кук протянула руку к старику. Тот отстранился.

– Мне не надо! К нему прикоснётся тот, кому он и передан.

– Ну и кто он? – совсем по-детски, давно уже взрослый и тёртый космический калач Кук затряс рукой, пытаясь сбросить с себя артефакт.

– Он прибудет. Сам и снимет. А так невозможно. Он же врос в мякоть твоего пальца.

– И как же снимать будем? – поинтересовался Кук.

– Сам переместится. Ничего и не почувствуешь, – успокаивающе мурлыкал дед.

– Кто он-то? Чего темнить, коли уж стоим вплотную?

– Увидишь, Артём. Вот удивишься. Ландыш с ним придёт.

– Откуда придёт-то?

– Оттуда, откуда и я. Тебе знать ни к чему. Вы вот свой город взорвали. Даже уходя, не хотели ничего чужакам оставлять. Чего же я должен тебе все свои секреты распахнуть? А ну как ты тут останешься? А ну как потом ваши вернутся? Откуда я это знаю. Я так долго ждал потому, что раздумывал я долго. Я же, Артём, так и не смирился с теми, кто меня изгнал. Не напрямую, конечно, но вынудили к тому в силу навязанных правил и установок жизни, которые я лично не принимал. И до сих пор не принимаю. А ради своего сына и будущего здешних людей я вынужден пойти на мировую с ними. То, что есть фатальная близость конца у нас, для здешнего мира далёкая пока перспектива. И когда выбор между гибелью сиюминутной и отсроченной на неопределённо-долгое течение, не лет, а веков, то ясно же, каков он будет. И процветание Паралеи есть для них продление их собственного существования. Вот так. Поэтому-то мой сын будет их представителем здесь, а одновременно своим среди здешних. Своего рода соединяющим мостом через ту самую пропасть, что и разверзлась некогда между мною и теми, о которых тебе знать не обязательно. Хотя бы потому, что они о тебе знать не хотят. Пойми и мои мучительные раздумья длиною в год. Когда тебе предлагают признать всю твою предыдущую жизнь ошибкой, а мы, дескать, великодушные ангелы тебя прощаем. Сын твой наш будет, мир сей процветать будет. А ты – угасающая уже особь – ошибка, уклонение ничтожной частности от общего целого и незыблемо-правильного, брезгливо, но милостиво будешь допущен к возврату к своим родным корням. Чтобы на исходе жизни припасть к ним в поклоне и войти в посмертные уже вибрации своей родовой и коллективной души. Каков выбор? Демоническое бесплодное одиночество или ангельская симфония? Это, чтобы тебе понятно было, изъясняюсь в привычных образах твоей культуры. Так-то, намного всё сложнее. И сам понимаешь, что так.

– Означает ли это, что твой сын тут править будет?

– Что значит «править будет»? Оказывать управляющее воздействие на много векторные процессы развития социума, так правильнее. И не один же он останется. Тут людей-то сколько! Тут создана целая база управленцев. Тут после очищающего, но и много что порушившего катаклизма всё изменилось против тех лет, как тут Разумов, доктор Штерн, Рахманов, а также и Венд с сыном Рахманова обитали и управляли вашей базой. А ты думал?

– На златом крыльце сидели царь-царевич, король – королевич, художник, портной. Кто ты будешь такой? – вдруг пробубнил Кук. – Выходит, Ландыш нашла своего королевича? Твой сын? В него она влюбилась так, что пьяная от потрясения пришла после одной прогулки?

– Руднэй? Да, Кук, скрывать уже нечего. Она не влюбилась. Тут другое. Тут послание свыше было, тут направление было задано теми, кто и привёл её сюда, используя тебя и Пелагею. Видишь ли, только от неё могут быть дети у моего сына. От местных женщин потомства быть не может.

– Так издали и просчитали всё? Как же умудрились?

– Это ты в три-д формате живёшь. А они в более многомерном мире живут. Ты же не считаешь, что более просто устроенные структуры не важны для более высоко организованных? Всё же взаимосвязано. Одно без другого существовать не может. Жизнь всегда питается жизнью, как кто-то из ваших сказал. Но питаться вовсе не означает людоедского пиршества. Для еды разум ни к чему. А у тебя он же есть?

– Тогда скажи, как же Венд и прочие наши бродяги наплодили тут немало детей, как я осведомлён?

– Исток контактов уж очень дальний, а дальнейшее течение всех событий запутанное. Кто и как посодействовал в самом начале гибридизации, я не знаю. Но последующие земляне, входя в приятельский контакт с местными красавицами, давали потомство только от гибридных женщин. И никак иначе. А потом, Артём, под наслоением лжи и правды, именуемой историей, когда факт от вымысла уже не отличишь, настолько всё спрессовалось и спуталось, какая тебе разница, как оно всё начиналось? Кто запустил программу вселенской жизни, тот о том ведает. А нам, похоже, не расскажет.

– Объяснил. Главное также, как и все наши путаники всегда и всё объясняют, когда всё ясное для них темно, а всё тёмное – яснее ясного. Да мне-то что? За бесплатное, можно сказать, гостеприимство спасибо. Погуляли тут, подышали, покупались. Ягоды опять же, плоды и даже молоко. Мы хоть от синтетики своей отдышались. Славно всё было. Безопасность и тишина. Значит, дедушки Разумова тут нет? Чего же дед – джин из бутылки, то есть из камня, мне набрехал?

– Он так и не исцелился от уклонения в ложь. Хагор то есть. Боялся, что ты не дашь согласия. Боялся прибегать к грубому шантажу, а долгим объяснениям не всегда есть вера.

– Да уж куда грубее? Шантаж-то как раз и был. Но я не в претензии. Путёвка на очередной курорт оплачена заказчиком доставки. Жена и дети довольны, как я понимаю. Опять же Алёшка, мой младший сын, выучился тут на просторе всему, чему и надо. Валерка уж точно доволен. Бродил едва не каждую ночь к вашим прелестницам. Ландыш? Вот это она сама мне и расскажет. А ну как не захочет она тут остаться?