– А у меня есть своя башня, – сказала Ландыш. – Но мне даже не приходило в голову назвать её «башней звездочёта». Между тем, я обожаю смотреть на звёзды по ночам.

– С кем? – спросила Инара.

– Одна, – ответила Ландыш.

– Без Влад-Мира? – уточнила Инара.

– Ещё чего! – сказала Ландыш. – Я к себе никого не пускаю.

– И я никого не пускаю в свою башню, – сказала Инара, окончательно запыхавшись и еле дыша. – Влад-Мир будет первым.

– Я же не звездочёт, – отозвался Владимир. Он уже не смеялся. Его лицо выражало странную смесь растерянности, счастливого изумления и отчаяния тоже. Он впервые не понимал, что говорить и как себя вести. Он не верил своим глазам, настойчиво ищущим ответного взгляда девушки, каковую он предпочитал бы считать грёзой, чем кем-то, кто реально существует. Грёза восхищала, а реальность отпугивала. И он, так отчего-то подумала Ландыш, внутренне хватался за несколько истёршийся образ полузабытой Марины. Ведь на данный-то момент именно родная плотная Марина была грёзой, хотя и мало подходила под это определение. А фантастическая и глубинно холодящая его душу тоненькая девушка, семенящая рядом, была реальной. И для этого вовсе не требовалось её пощупать, чтобы убедиться, она есть! В отличие от Марины, кого он призывал во спасение себя.

«Втюхался! Да как скоро, даже стремительно»! – отметила Ландыш. – «Вот и улыбайся теперь ему, Марина, из своего виртуального пространства! Вышла я с одним Владимиром, а кого приведу назад»? Деятельный внешне, по своему характеру Владимир был малоразговорчивым затворником, и если Ландыш зачастую пряталась в настоящей «башне узника», то он таился в своей душе как в той же башне и никого к себе не впускал.

Инара оставила Ландыш недалеко от того места, где и жила Рамина. Они договорились о времени, где её и Рамину будет ждать машина с человеком, присланным Инарой. Он и отвезёт их в «Ночную Лиану». И уже там она вместе с Влад-Миром встретит Лану. При упоминании имени Рамины Инара морщилась. – Зачем тебе она? Едем с нами. Я покажу тебе и Влад-Миру столицу Паралеи. А потом вместе поужинаем в «Ночной Лиане».

– Пусть это будет моей блажью. Но я имею право за свои средства отблагодарить Рамину за прошлое приглашение. Рамина слишком мало видит развлечений.

– Рамина мало видит развлечений? Да она ими только и занята! Если бы не мать Сирта, то Рамина давно бы работала на отдалённых аграрных угодьях страны. Лентяйка и прогульщица, каких мало! – презрение Инары при её обличающих речах пролилось и на Ландыш.

Ландыш, не дослушав её, устремилась к Рамине. Ей было наплевать на надменную ханжу Инару, для чего-то примазавшуюся к великолепному Руднэю в роли сестры. Рождённая от неизвестной матери и от какого-то брата матери самого Руднэя, Инара является лишь приёмышем старика, придумавшего для неё эту легенду. Вот почему она в тот вечер так ревниво следила за каждым их жестом, за словом и взглядом, когда они вместе с Руднэем.. Тут Ландыш оборвала себя. «Вместе с Руднэем», – не было никакого «вместе»! Ничего не было. Кроме случайного объятия и слов определённо ни о чём. Она должна всего лишь передать жетончик, данный стариком. Дождаться самого старика и сказать ему о том, что на рассвете Ихэ-Олы, при наступлении следующего дня на берегу горного озера, в месте, о каком старик отлично знал, поскольку сам его и обозначил, его будет ждать Артём Воронов. А старик своими тайными ходами туда и прибудет, чтобы разрешить их долгое ожидание. А потом их зависшая тут команда покинет Паралею. Навсегда. Вот и всё. За оставленного Владимира Ландыш была спокойна. Владимир за себя сумеет постоять, случись что.

Рамина что-то ела, сидя с Финэлей за столиком, выставленным на открытой нижней галерее. Рядом у стены стояла скульптура её матери. Но самое смешное было в том, что и на Рамине, и на статуе были одинаковые просторные домашние туники, изукрашенные геометрическими фигурами.

– Финэля не выдержала и одела мою милую мамочку, – весело заявила Рамина навстречу Ландыш. – Хватит выставлять бедняжку на посмертный стыд, вот что говорит моя няня. Она больше не велит оставлять её одну на берегу пруда. Она решила поселить её тут навсегда. А ещё Финэля говорит, что Айра сама попросила её об этом! Во сне. – Рамина продолжала веселиться, в то время как Финэля выглядела сердитой. Она поджала свои губы – старческие ниточки и с неудовольствием смотрела на вторгнувшуюся Ландыш.

– В чём это ты!? – воскликнула Рамина, рассмотрев, наконец, наряд Ландыш. – Откуда на тебе такой шик? Я тоже хочу такое же платье! Зелёное! Или ты собралась с Руднэем в Храм Надмирного Света?

– Это не платье невесты. Это платье вдовы, – вставила Финэля, жуя какой-то крендель. Крошки сыпались из её рта на подол тёмного платья в мелкий цветочек. Такого же цвета повязка венчала её голову, и Финэля со своей потемневшей сухой кожей, жилистыми суховатыми ручонками вечной труженицы была похожа на ожившую картинку из земной архаики. Ей только и не хватало, что разбитого корыта. Финэля с тщательностью подбирала крошки со своего подола и отправляла их в рот.

– Всё-то ты знаешь! Чего же ей теперь до старости сидеть вдовой? Она же молодая совсем! – закричала Рамина. Она очень часто кричала, когда общалась с няней, будто та была глуховатой. Но у Финэли был отличный слух. И зрение отличное, и проницательность на грани мистики. Ландыш всегда несколько страшилась взора Финэли. Старалась не общаться с нею, ощущая нелюбовь к себе со стороны старухи. Но надо сказать, что Финэля никого не любила, кроме Рамины.

– А что, в Надмирных селениях все в таких платьях ходят? – спросила Финэля у Ландыш.

Ландыш растерялась. – Я там никогда не была, – ответила она.

– Как же нет, если ты прямиком оттуда и свалилась сюда, – сказала Финэля. – Вместе со своим псевдо братцем. Ведь он тебе никакой не брат. Зря ты сюда и прибыла! Теперь тебе обратно хода уже нет. Так тут и останешься. И как бы ты не обольщалась, другой уже не заменит тебе того, ради кого ты и приобрела себе расчудесное это платье. Кого любила в своих Надмирных селениях. Такова, детка, магия первой любви. Она неповторима!

– Лана не призрак с того света! Тебе кто такое сказал? Ожившая статуя Айры? – Рамина постучала кулачком по боку каменной скульптуры. Та ответила глухим отзвуком. – Айра! Не своди её с ума по ночам! А то я утоплю тебя в пруду как Ифису. Какие тебе Надмирные селения? – набросилась она уже на Финэлю. – Ва-Лери её брат! Брат! – закричала Рамина. – А где он, Лана?

– Он занят. Он много работает. Он…

– Никогда к тебе не придёт, – добавила Финэля. Рамина замахала на старуху руками.

– Не маши! Я тебе задницу вытирала, я тебя на ножки ставила, есть учила самостоятельно, а ты смеешь тут! – Сурово и с большим достоинством ответила Финэля. – Вон, мать-то всё видит. Солгать не позволит, – и она указала на разодетую каменную статую у стола.

– Можно так жить? Как живу я! – завопила Рамина, – в бедности, в одиночестве, в тяжких трудах, да ещё рядом с сумасшедшей няней? Лучше бы маму, как и Ифису, кто-нибудь разбил. Как она мне надоела!

– Кто надоел? – спросила Ландыш.

– Они обе.

– На мать такое говорить! – закричала Финэля зловещим голосом как из бочки. – На родную няню ложь возводить! – Она встала, подошла к Рамине и стала хлестать её по плечам кухонной салфеткой, взятой со стола.

Ландыш была смущена, попав в эпицентр домашней разборки. Выхватив салфетку из рук Финэли, Рамина спокойно пригласила Ландыш к столу. – Садись и угощайся. Моя старушка сейчас успокоится и принесёт тебе горячий напиток. Не обижайся на неё. Она злится на Ва-Лери, а поскольку его нет…

– Пусть только придёт. Я и его отхлещу, – после этого Финэля ушла.

– Она за меня переживает. Ты не обижайся. Она же добрая.

Ландыш взобралась наверх по лестнице, ведущей в мансарду Рамины. Рамина позволяла ей гулять по своему дому. Сама хозяйка пошла в маленькую гардеробную комнату, где хотела выбрать себе платье для вечеринки. Световые разноцветные блики играли на перламутровых ракушках в стенах спальни Рамины. Раковины слагали из себя цветы, в которых сидели бабочки, радужные мушки, и переливались хрустальные капли то ли росы, то ли дождевых капель. Украшательства были не внешними, а глубинными, поверху их покрывал загадочный гладкий слой, по виду прозрачный лак. Так что весь интерьер напоминал внутренность шкатулки великана, и Ландыш сидела внутри неё как одна единственная жемчужина в белой помятой ячейке – постели Рамины. Двери в верхнюю галерею был открыты, и там над декоративными и живыми комнатными цветами в кораллово-розоватых и белых горшках порхали яркие, как драгоценные камушки, но уже живые бабочки. В таком уюте, в таком аромате и тишине мечтала бы жить и Ландыш. Будь у неё такое великолепие в её «башне узника», она была бы готова остаться там до конца своих дней. Но в «башне узника» валяется техническая дребедень и прочий хлам, да стоит узкая постель, да пустые полки, да минимально- необходимая уже техническая начинка помещения для жизни самой Ландыш. А живи она так, как Рамина, в таком затейливом доме с витражными окнами в густой и бескрайний парк, что ей тогда и Земля, где она никогда не жила? Что ей родная планета, где было настолько одиноко и, несмотря на красоты, всюду сонно, всюду однообразно, всюду одно и то же из дня в день. Хорошо жилось только на Ирис, но где она, чудесная Ирис? Есть ли, нет ли её вообще? Только Ирис и была той самой волшебной местностью, сотворённой космической феей, – вершиной её счастья, её личного женского расцвета, столь короткого. Успеха у мужчин, когда все они обмирали от её сияния, столь быстро ушедшего. И опять её настигла волна вселенского сиротства, застонала, задвинутая в метафорический пыльный угол, её женская недоля…