– Сознайся, что я тебе сразу не понравилась? – она прижала его руку к своему сердцу. – Моё сердце едва не разорвалось, когда я тебя увидела вживую. Одно дело сон, а совсем другое дело – явь, Если это явь.

– Ты сразу мне понравилась. У тебя удивительное тело. Когда ты плавала, ты была похожа на богиню Мать Воду. И у тебя прекрасная грудь. Она такая маленькая и совершенная. Я не люблю грудастых женщин. – Его рука едва касалась груди Ландыш. Ей хотелось, чтобы он сильно сдавил её грудь, но она понимала, что на виду у других людей так вести себя нельзя. Правда, других людей полностью скрывали заросли. Движения были частично заторможены, а сознание работало чётко, и даже чувства казались более обострёнными, чем обычно. Поэтому она с внезапной ясностью уловила в его признании отчётливый и металлический оттенок холода, будто он рассказывал ей не о её собственной красоте, а о ком-то, кого она не знала, да и сам он не испытывал жарких вожделений к прекрасной купальщице. Он всего лишь отмечал эстетическое воздействие на себя, вызванное неким превосходным изделием, но ему не нужным.

– Мой муж был удивительный, и я не смогу солгать тебе, что ты лучше. Я любила его настолько, что после его исчезновения я впала в какое-то полупомешанное состояние, лишившись памяти о нём начисто. Но стоило мне ступить на Паралею, как моя память вернулась ко мне. Хотя острой боли уже не было. Всё казалось произошедшим так давно, словно бы протекли столетия и обесцветили все события. Мне казалось, что я и сама стала древняя, отжившая, а мою иссушенную душу впихнули в новый и молодой носитель. Сил девать было некуда, а желания отсутствовали полностью. Вот как со мною было.

– Я никого не любил, – сказал он. – Не знаю, почему так было. – И он провёл тыльной стороной ладони по её голове, затрагивая ухо, словно бы приглаживая её причёску, коей и не было, ведь на Ландыш была надета кружевная шапочка. Она ощутила сквозь нежное прикосновение лёгкий укол в мочку уха, причинённый его перстнем. Рефлекторно она потрогала своё ухо. Универсальный переводчик был на месте.

– Может быть, ты ждал меня? – прошептала пьяненькая Ландыш. Он ничего ей не ответил. Он отодвинулся и стал лениво пить уже обычный прохладительный напиток с тем же безразличием, с каким и пробовал имеющиеся тут кушанья. Как будто он давно и всем объелся, а на женщин он и вовсе смотреть устал за свою долгую и долгую жизнь. Он вёл себя как изжитый старик, а был молодым мужчиной. «Бракованная подделка. Сфинкс – новодел, отполированный под видимость глубокой тайны. Нет никакой загадки. Он – пустышка», – опять подумала она.

«Кажется, меня заносит», – подумала оскорблённая Ландыш, и ей стало стыдно собственного признания, упёршегося в явный отказ его принять. «С чего я решила, что меня хоть кто будет любить, как Радослав? Женская часть моей жизни окончена. А оставшаяся жизнь будет посвящена… Чему? Да мало ли чему». Ландыш закричала в сторону растений, – Рамина! Где ты? Ты чего меня бросила совсем одну? Я без тебя пропадаю тут!

– Иди к нам, Лана! – отозвался звонкий голосок Рамины, – у нас отлично! Умников нет, зато веселье есть!

Едва Ландыш встала, качнувшись, даже не желая смотреть на Руднэя, как у столика возник ещё один персонаж. Это был высоченный старик в чёрной отличной экипировке, поскольку рубашкой его верхнюю одежду нельзя было назвать. Скорее, это был блестящий френч длиною до колен. А дальше штаны такого же цвета и весьма свободного покроя, похожие на шаровары. Седые волосы были удивительно белоснежны, они сияли буквальным нимбом вокруг его головы. И лицо у него было величественное и доброе одновременно. Золотые лучистые глаза распространяли так много этой отеческой доброты вокруг, как будто он был всем окружающим любящий дедушка.

– Отец, – обратился к нему Руднэй, заметно растерявшись, хотя и ждал его, как сам же и говорил. – Тут вышла маленькая неувязка. Негодник Сирт напоил нашу гостью. Она абсолютно непривычна к такому напитку. Я не успел вмешаться.

– Ничего страшного, – ответил старик и также величественно сел на место отсутствующего Сирта. Он так прямо держал свою спину, что был похож на статую, а не на человека. «Ещё один сфинкс, только старый», – подумала Ландыш. – «Не иначе у Сирта где-то поблизости есть мастерская по изготовлению механических кукол». Она мысленно похвалила себя за чувство юмора, не покидающее её и в одураченном состоянии, в которое её погрузили два местных негодника.

– Это же не «Мать Вода», а дешёвая подделка под неё. Подлинная «Мать Вода» есть только у меня. Я запретил продажу и всякий доступ к ней для тех, кто использовал её во вред и пустое ублажение. Она – лекарство, и не более того, для души и тела. Дозировку знают только редкие люди. Жрецы, опытные врачи, я. Для всех прочих продаётся под её видом безобидный, лёгкий, вкусный и веселящий напиток, не причиняющий вреда здоровью, не погружающий в галлюцинации, а только дающий некоторое раскрепощение. Кое-какие вкусовые добавки сохранили, но сама рецептура строго засекречена. Так что не переживай, Руднэй.

– Она хочет от меня сбежать, – сказал Руднэй, наблюдая, как Ландыш пытается перелезть через колючую и густую растительную стену туда, откуда и доносился смех и говор компании, где веселилась и Рамина. – Достаточно обойти заросли и выйти к тем, кто там и сидит, – сказал он Ландыш, не скрывая насмешки над её усилиями.

– Зачем ты её обидел? – укорил его старик. Он задержал Ландыш, обхватив её крепкими руками. – Садись рядом, дочка. Не уходи. Я же пришёл к тебе, а не к этому глупому юнцу. Ну-ка, расскажи, что он тебе тут наговорил, что ты решилась от него сбежать?

– Да ничего, – ответила Ландыш и села в своё кресло. По правде, ей не хотелось вливаться в чужую пьяную компанию. Уж больно раскатисто и нахально ржали мужские голоса за ажурной и живой стеной, а женский визг говорил о том, что там играются в непристойные уж вовсе игры. – Чего бы он и посмел мне сказать? То, что он напялил на себя лицо моего мужа, не даёт ему права говорить со мною как с тою, кто ему давно своя. Я же его впервые вижу. Сходство впечатлило только сразу, а теперь я вижу. Чужой человек!

– Лицо твоего мужа? – переспросил старик, каменея лицом. Он на глазах утрачивал своё сияние рождественского деда, принесшего всем кучу подарков. Только деда с отсутствующей бородой. – Ты разве тут со своим мужем? А кто твой муж? Его имя? – Он погрузился во внезапную тень. Так совпало, что несколько светильников погасли, и старик как раз и оказался в затемнённой полностью зоне.

– Сколько вопросов сразу. С которого начать? – ей хотелось сказать ему дерзость, вроде того, дай вначале подарок, а уж потом предложи спеть песенку.

– Ты же сказала о своём муже, – мягко отреагировал на её грубый тон старик.

– Моего мужа нет в живых. Я только сказала, что Руднэй сильно на него похож. Игра природы. Бывает и такое. Но мой муж был бесподобно строен, умён, духовно развит тоже. Всё же и возраст у него был не юношеский. Успел поумнеть к тому времени, как мы встретились. Я же понимаю, что мальчишки ужасные глупцы, хотя и мнят о себе.

– Его имя было Рудольф Венд? – спросил старик.

– Венд? – Ландыш вдавилась в кресло. – Я знала его как Радослава Пана. А Венд? Да, прежде его так и звали.

– Отчего же он сменил своё имя? – спросил старик.

– Не знаю. Так иногда у нас бывает. Устал, я думаю, жить прежней жизнью и решил её поменять. Для того и имя сменил. – Ландыш и хотела бы не отвечать, а не могла. Хотела бы пошевелиться и тоже не могла. Старик смотрел несколько искоса, а было ощущение, что он умышленно связал её невидимыми верёвками, чтобы она опять не убежала к Рамине. Вот кто был подлинным волшебником, а не большеротый Сирт – клоун в зелёной рубашке. Светильники то гасли, то включались, окрашивая всю сцену в зловещее мерцание. Не сцену в театральном смысле, ведь таковой не было, а тот самый закуток, где они сидели, отделённые от всех остальных. Старик раздражённо дёрнул с силой одну из ветвей крупной и сочной лианы, так что её сок брызнул во все стороны, а мелкие плоды посыпались на пол. Освещение сразу перестало мигать, а там, где оно погасло, так и осталась затемнённая зона. Но старика это даже устраивало, как показалось Ландыш.